Смущение

***

Темнота в павильонах с картинами едва ли рассеивалась от колеблющегося пламени свечи, что несла девушка, освещая себе путь. Работа с документацией за прошедший месяц, включающая в себя результаты исследований и разнообразных опытов её мастера, была завершена и теперь ей оставалось лишь прибраться в своей мастерской, так как она неустанно чтит порядок, и заглянуть к мэтру со словесной отчетностью за проделанную работу. Поставив подсвечник на небольшой каминный выступ, на котором у художницы был образован некий мемориальный алтарь, с лампадками из витражных плиточек стекла её собственной росписи, женщина, щёлкнул пальцами и рассеяв жгучее точечное свечение по огромной территории павильона, разом распалив свыше сотни фитильков, принялась за уборку. Нездорово-тёплое свечение, колеблющееся из-за сквозняков гуляющих по резиденции, очерчивало контуры убранства залы, придавая ей не то величавости, не то присущей ей мрачности. Даже при свете бела дня сквозь массивы окон помещение освещалось лишь наполовину. За редким исключением в солнечный день широты метража обрамлялись теплом и соком красочного для, в остальное же время резиденция преимущественно всегда была окутана мраком пасмурной погоды что, в целом, не сильно заботило Лидию. Так уж повелось, что её кроткий нрав и запредельная отрешенность идеально гармонировали с географическим расположением величавой обители, где большую часть календарного года господствовала пасмурность. Взяв недописанный холст в хрупкие руки, женщина резко опустила его на пол, под гнётом нешуточного веса подрамника, приставив полотно к стене. Кисти и шпатели, а также угольки и баночки с меловой стружкой тут же были отсортированы и собраны в деревянном ящичке, где женщина хранила художественные принадлежности. Уставшая от цветосмешения палитра была опущена на крышку ящичка, а подле нее Лидия поставила склянку с мутной водой. Немного погодя, разобравшись с черновыми папками угольных этюдов, разместив их на полках рабочего стола, женщина покинула помещение, предварительно стянув с себя рабочий фартук. Щелчок пальцев и огни в зале тухнут, сливаясь в вязкий аромат парафина. В пути до кабинета мастера, бредя по импровизированной картинной галерее, возведённой с щедрого разрешения чародея, Лидию не покидает щекотливое клокочущее чувство тревоги, поглощающие всё её внимание. Несмотря на долгую работу бок о бок с истинным виртуозом магии, чародейка раз за разом испытывала смущение в обществе Вильгефорца, при этом прекрасно понимая, чем оно обусловлено. Трепетные чувства, зародившиеся на фоне глубокой привязанности и тесного взаимодействия между адепткой и мастером, не давали Лидии Ван Бредевоорт спокойной жизни и зачастую отражались на её плодотворности работы. Но чтобы женщина не питала к своему непосредственному начальнику, любые светлые мечтания о совместном будущем перекрывались печальной реальностью: её уродство, прикрытое иллюзорным творением чародея, никогда не привлечет ни одного человека на континенте, и уж тем более талантливейшего мага за всю историю от момента сопряжения сфер. Останавливаясь у массивной дубовой двери, превосходящий женщину в несколько раз, она стучится в дверь затаив дыхание, ожидая ответа. Через долю секунды эхом из-за двери доносится усталое: «войди». И женщина, наваливаясь всем своим весом на дверь, с великим трудом сдвигает её с места, окунаясь в атмосферу покоев господина. Он лежит на постели, внимательно вчитываясь в очередную по счету научную книгу, изучая неизведанные аспекты ремесла. Кажется, в его руках доисторический манускрипт на древнеэльфийском, что он знает в идеале. — Не стой в дверях, Лидия. Закрой дверь и подойди ко мне, — это просьба, но в которой к ряду раз озвученная приказным тоном звучит даже немного грубо, но Лидия этого будто бы не замечает, покорно исполняя просьбу мужчины. Старенькое потертое льняное платье, которое Лидия из душевной скромности отказывалась менять на парчовые, расшитые множеством драгоценных камней, шуршит в полуночной тишине, услаждая слух Вильгефорца. Мужчину всегда трогала и очаровывала её беззаветная простота, ещё во времена обучения девушки в Аретузе ставшая причиной их сближения. И даже по прошествии десятков лет в его глазах она осталась прежней: чувственной, кроткой и при том сильной духом, с непоколебимой инициативой преобразования магического ремесла в нечто большее, чем искусство для избранных. Некогда теплившиеся в ней желание возвести умения, приобретенные в Аретузе, в абсолют, сейчас пылало пламенем новаторства. Женщина остановилась у постели метра, сцепив руки в замок, покорно опустив голову. — Присядь, — просит мужчина уже мягче, хлопая по бархату покрывала. — Теперь говори. «Я разобралась с теми бумагами, что Вы мне отдали на перевод. Это был диалект Aen Saevherne, древнейшей династии Aen Undod, что жили чуть севернее сегодняшних Фарер. Как я выяснила, эти бумаги — страницы старейшей книги Знающих. Имени автора мне узнать не удалось, но добытая информация более чем исчерпывающая: у нас есть ключ к древнейшим течениям эльфийской магии. Все бумаги ждут Вас в кабинете». — Великолепная работа, Лидия, — мужчина позволяет себе слабую полуулыбку. — Впрочем, как и всегда. «Благодарю, господин, — женщина прикрывает глаза, смущенно улыбаясь. — Я могу быть свободна?» — Да, безусловно. Женщина благодарно кивает, собираясь подняться, как вдруг чародей придерживает её за руку, вынуждая задержаться. — Ты же знаешь, что ты значишь для меня куда больше, чем просто ассистент и верный спутник? Он тянется к ней, оставляя неумелый неуверенный поцелуй на иллюзорных устах женщины. Горячее дыхание обжигает её ледяную обескровленную кожу, приятно щекоча. Женщина замирает, несильно зажимая губу Вильгефорца между своих, в машинальном жесте протягивая к нему руки. Сердце, трепещущее и грозящееся выпрыгнуть из груди, — она слышит только его стук. Они целуют друг друга бесконечно мало и в то де время невероятно долго, будто бы весь окружающий их мир прекращает свое существование, и во вселенной остаются лишь глубоко одинокая чародейка, в компании мужчины, по чьей вине она пролила непозволительно много слёз. Но она не помнит плохого, полностью поглощенная этим моментом и чувствами, что питает ее ледяное сердце. Разрывая поцелуй, смущённые, словно жрицы храма Меллителе в борделе, они скромно поднимают взгляды друг на друга, обмениваясь понимающим безмолвием. Женщина кивает мужчине, слабо улыбаясь напоследок, после чего спешит прочь из комнаты, готовая расщепиться на мириады хаотично мечущихся атомов. Она спешит к себе в комнату, не переставая улыбаться, роняя девственно-чистые слёзы счастья на ворот платья.