Пойдём со мной, Сона, пойдём домой

Ну давай, Сона. Не медли. Ты получила ещё один шанс. Пылающая смертоносным пламенем мысль проносится сквозь спутанное сознание подобно пуле, которая вот-вот пробьёт навылет голову Ёхана, где в сокрытых под тонкой кожей венах кровь бурлит адреналином. Эта женщина ненавидит его ровно настолько, насколько любит. И он это знает. Ставки в игре стали слишком высоки. А игра, которую он затеял ещё в «прошлой жизни» - жестокие манипуляции, сладкая ложь, бесконечная боль. Но самое занимательное, и в чём он безусловно хорош - ходьба по лезвию ножа, баланс на зыбкой границе жизни и смерти. Дразнить её было веселее, чем бросаться угрозами и пытаться всерьез обезвредить. Убить, если на то пошло. Просто и без прелюдий, избавляясь от лишней головной боли. А теперь она, змея, наставляет на него дуло этого маленького дамского пистолета, идеально вмещающегося в сумочку от Chanel. Интересно, кто из них всё-таки больше дьявол? Во взгляде больших карих глаз напротив что-то сверкает. Блеск, который она всегда так любила. Блеск, сгубивший её когда-то чистую душу, слезинками мерцает в бесчувственных, стеклянных на вид глазах. Рука её не дрожит, и ни единый мускул лица не выдает бурю, рвущую на части сердце - ей ли не знать, каково на вкус убийство? Но глупая слеза скатывается по бледной впавшей щеке. Будто это плачет ангел, а не демон во плоти. А он, её «сверкающий молодой господин», просто наблюдает, глядя на неё прямо, спокойно и равнодушно. Он слышит стук чьего-то сердца, столь оглушительный в гробовой тишине зала Священного суда, где воздух пропитан первобытным страхом сегодняшних подсудимых - последних для судьи Кана. Сердце… У кого из них ещё имеется такая бесполезная вещь? Тем временем его пальцы крепко сжимают крохотный пультик с грозно мигающей красной кнопкой - ещё чуть-чуть, и вся нация увидит потрясающий «фейерверк» во славу демократии и справедливости. Если только «герой Кореи» не погибнет раньше от столь же крохотной и безжалостной как его пультик пули. Нет. Он успеет нажать на эту чертову кнопку. Мерзкие ползучие гады, заливающиеся никому не нужными слезами «раскаяния», лицемеры, переполненные жалостью к себе, получат свой «праздничный салют», даже если он, «творец правосудия» в их загнивающем государстве, будет истекать кровью, с трудом удерживаясь где-то на границе сознания. А что ты, Сона? Всё тот же маленький хитрый воришка в обёртке сильной, никому не покоряющейся роковой женщины. Беспощадной, идущей по головам, через трупы и море крови…красивой. Чертовски красивой особенно в эту секунду, когда внутри стройного привлекательного тела разверзается бездна и кругом разливается всепоглощающая чернота. Я чувствую твою боль. И я не отрицаю, что мы с тобой похожи - одно и тоже зло под разными масками. — Не так я хочу, чтоб ты смотрел на меня. - она произносит эти слова, и на мгновение уголки аккуратных бровей смещаются к переносице и приподнимаются вверх, а губы предательски вздрагивают, вот так наивно обнажая перед единственным в её жизни мужчиной «женскую» слабость и удушающее отчаяние. Он вглядывался в её тьму в точности так, как прожигал внимательным взглядом выразительных шоколадных глаз отъявленных преступников, верша их судьбы в прямом эфире своего безумного шоу. Что он рассчитывал отыскать в куче обломков и пепла? Что-то, за что ещё мог подцепить невидимые нити и дергать за них так, как ему вздумается. Как самый искусный кукловод. Да она позволила бы ему растоптать себя в пыль, терзать дальше израненное сердце, жечь дотла… посмотри он на неё хоть раз так, как она мечтала. Мечтала ещё будучи бедной девочкой-прислугой в его громадном роскошном доме. Для сильных мера сего - пустым местом. Но она так и не получила желаемого… Потому что Ёхан не смотрел на неё с любовью. — По-твоему я могу дать тебе то, что ты так иступленно стремишься заполучить, Сона? - он прикрыл покрасневшие от усталости веки, сглатывая несуществующий ком в горле и после жадно втягивая носом воздух, которого в этом просторном помещении ему будто всегда не хватало. Распахнув глаза, он взглянул на её хорошенькое, однако несколько растерянное личико исподлобья, слегка наклонив голову и приподняв бровь. Уголок розовых губ чуть сместился вверх, рисуя на его смуглом лице практически невесомую ухмылку. Но эта ухмылка не была злой, насмешливой, что-то за собой таящей - он сам не знал, какой смысл хотел в неё вложить. Ёхан клялся убить ту, что стояла перед ним сейчас - такая разбитая и ужасно одинокая. Запутавшееся, никем не любимое дитя Ему было по-прежнему жаль её. А ведь это всё ещё она - стерва, хладнокровно лишившая жизни его ни в чём не повинного товарища. Чудовище, чуть было не погубившее самое дорогое. Ради чего Ёхан всё ещё жил, а не кормил червей и прочих обитателей плодородных слоёв почвы. Илия Она так близко подобралась к его девочке, а он он не сумел бы её защитить. Ёхан никогда бы не подумал, что может быть так великодушен к своему давнему врагу, причинившему ему столько вреда, принесшему лишь разрушение в его и без того беспорядочную жизнь. Но только пока Илия была в порядке. Пока с его любившего цветка не упало ни единого лепестка. Случись это, он стал бы безжалостен, придумал бы для гадюки самый жестокий и бесчеловечный из всех мыслимых и немыслимых способов умерщвления. Не зря же он зовется «дьявольским судьёй». Схватка продолжалась. Казалось, время тянулось издевательски медленно, испытывая терпение обоих. Число проголосовавших «за» неумолимо росло - цифры на табло бешено сменялись сотню раз в секунду, готовя смертный приговор всем: и предателям своего собственного народа, и их бесстрастному судье. Сона взглянула на эти цифры, улыбаясь. Улыбка шла ей, а она об этом даже не подозревала. Ёхан знал, потому что все её редкие белоснежные улыбки были предназначены для него. Но он бы ей никогда не сказал. Потому что не замечал, до сегодняшнего дня. Она хотела посмотреть на него ещё. Ещё каких-то пару минут - они у них ещё остались. Сона действительно была и оставалась всего-навсего воришкой, падким на блеск золота и серебра. Сейчас она крала у остатка её никчёмной жизни время, чтобы насладиться им. Бесстыдно воровала детали его статной фигуры, каждую улавливаемую острым как лезвие взглядом мелочь: выбившуюся из безукоризненной укладки прядь, ямочку на впавшей щеке, расстегнутую пуговицу до неприличия дорогого пиджака. …звезды в глазах… Целый космос, поразительным образом уместившийся в них. Он завораживал, манил любительницу блеска в свои неизведанные галактики с силой, похлеще гравитации Солнца. И ей, маленькой букашке, возомнившей себя великаном, не преодолеть этой силы. Как же она ненавидит Кана Ёхана за это. Он не прав, думая, что в её сердце любовь и ненависть к нему поделены поровну - она ненавидит его почти также сильно, насколько любит. Пускай в своей извращенной, ядовитой манере. Но больше Сона так не может. Всё выдержала, вытерпела, беззвучно рыдая и крича, проходя через все круги ада на земле - а его отпустить не в силах. Дура-дура-дура. «Почему ты не мог быть со мной чуточку добрее?» Теперь она не ждала и не искала ответа на этот по-детски бесхитростный вопрос - теперь это не имело значения. «Ты всё так же сияешь ярче всех для меня в этом мире. И когда я уйду, ты, возможно, засияешь ещё ярче». — Прощай, молодой господин… - по ощущениям окаменевшая рука с словно приросшим к ней пистолетом внезапно взмывает вверх, к виску. На фарфоровом лице всё та же улыбка сквозь кристально чистые слезы. Сона всегда подозревала, что конец её ждёт печальный. В последнее время она явно злоупотребляла алкоголем и потому ожидала, что в один из прекрасных запойных вечеров отдаст концы прямо там, в её личном, со вкусом обставленном кабинете. Прямиком в кресле председателя фонда социальной ответственности, куда она ещё недавно так стремилась попасть и попала, заставив всех лающих шавок захлопнуть пасти. Смерть её будет такой же, как и жизнь, длиной в 35 неполных лет - отвратительно мерзкой и одинокой. Потом её бездыханное тело найдёт её верная помощница, так и не ставшая для Соны настоящей подругой, несмотря на то, что звала её приветливо «онни». Может, всплакнет. Да и то, вряд ли - «онни» ведь с ней рассчиталась. Однако сейчас перед её затуманенным взором предстаёт он - её вечный мучитель и самая фатальная ошибка, которую она, столь умная и расчетливая, могла совершить. Сона смогла бы убить его - ей выпадало много шансов, а способ всегда бы нашелся. Хоть сейчас - выстрелить ему туда, где у обычных людей мирно колотится сердце. Но ей бы никакими усилиями не удалось вырвать его образ из груди - он пророс там слишком глубоко. Временами прекрасный, а временами - образ монстра. Мальчишка, избиваемый до полусмерти собственным отцом и живущий в его доме, как грязная псина на цепи. Который просто пожалел её однажды. В тот злополучный день их первой встречи, когда небеса наложили на неё проклятье, но предвестника беды посылать не стали. Та дурацкая тарелка с цветочным узором по краям, вывернувшаяся из её худых костлявых ручонок. Сона-Сона…ты по-глупости отдала этому «человеку» всю любовь, на которую только была способна. Теперь этот мальчишка стал мужчиной, которого она ненавидела, потому что желала попасться на его крючок точно так же, как попалась тогда. Уже очень много лет тому назад. Судьба жестока к ней. Иначе зачем Ёхан - последнее, что Сона увидит перед тем, как уйти в пустоту. Она чувствует, как место, куда направлено дуло пистолета, обдаёт холодом. Её душа будто уже парила где-то над тленным телом, теперь не отягощавшим её. Чарующие звезды в любимых глазах зовут её в свои тихие обители, и Сона счастлива. Теперь она будет свободна. Звук выстрела должен уже разнестись эхом от высоких белокаменных стен. Её уже не должно быть здесь. Она хочет быть где-то далеко-далеко от этого проклятого места. Только тело, как сброшенный тяжкий груз, пусть останется мало кому нужным напоминанием о ней, Чон Сона. Но она ничего не слышит. Неужели осечка? Нет. Нет-нет-нет Её тело нехотя, с трудом, но чувствует. Чувствует, как кожу запястей охватывает неистовый жар. Будто злые силы схватили её и тянут прямиком в ад, не давая постичь таинства смерти. Из этой хватки не вырваться - только если она самолично вывернет себе кости суставов. Над самым ухом слышится тяжелое дыхание. Она боится раскрыть крепко зажмуренные глаза. Большой палец правой руки, украшенный огромным бриллиантовым перстнем, и курок не менее изящного оружия всё ещё в опасной близости. А её лицо в опасной близости от его. Зачем он не дал ей умереть, если ни в одну секунду их лишенной света радости жизни не смог любить её? Она не рискнула взглянуть на точеный профиль в паре сантиметров от её бледного, будто лишенного притока крови лица. Что он хочет? Считает, что такая погибель слишком благословенна для той, кто вкусила все смертные грехи человечества? Пусть так. Она примет любое решение судьи Кана. Что бы Сона не делала - она всегда была всего лишь девчонкой-горничной, а он - её молодым господином. Всё и должно быть так, в конце концов. Как и тогда, в теплый июньский день, случившийся уже более 20 лет тому назад. День её первой гибели и воскресения. Если он спросит, сильно ли нравится ей, она ответит ровно тоже самое. И как преданная собачонка выполнит любой приказ своего хозяина. Но в глубине души она ждёт чего-то другого. Молитва тихо колышется в глубинах погибшей души. Пусть переломится коварная ведьма-судьба. Пусть смилостивится над ней в этот раз. Пистолет падает с режущим слух звоном на мраморную плитку пола, залитого ещё не остывшей алой кровью сумасшедшего клоуна-президента Хо Джун Се. Что ж, пусть весь мир рухнет, а она останется стоять вот так, прикованная к Ёхану невидимыми цепями, с ослабевшими, словно скованными кандалами руками в его - одновременно привычно грубых и непривычно нежных. Пусть аромат его древесного парфюма, смешанный с нотками терпкого выдержанного виски будет ей вместо кислорода. Слова не нужны, но он обязательно разобьет ими хрустальную тишину. Это и будет её казнь. В это время Ёхан, атакуемой противоречивыми мыслями и сомнениями, вглядывается в контур её лица. Он ищет. Ищет причину повернуть назад, отступить, пока не поздно. Но сам не осознает, что всё уже решено. Пожалеет ли он о сделанном выборе, или же нет - Ёхан не хочет знать. Слова, которые он не произнес бы даже мысленно, легко срываются с пересохших губ, как последняя пожелтевшая листва со спящих деревьев глубокой осенью. Слова, которые не добьют женщину, так идеально ему подходившую, которая и без них жаждала смерти, а зароют между ними топор войны, залечат раны, сделают в их азартной игре ничью. — Хватит, Сона. - его влажная ладонь сильнее сжимает её, неестественно сухую и безвольную. Чьё-то сердце отбивает бешеный пульс, грозясь разорваться на части и прекратить наконец всю эту драму. Чьё-то? Его собственное сердце. Оно у него всё-таки есть. — …Пойдём со мной, Сона, пойдём домой…