Последняя надежда

— Прошу вас. Мы обставили все так, как вы просили. Он зашел в квартиру и окинул ее коротким равнодушным взглядом. По большому счету, мужчине было все равно, как выглядит его новое пристанище. Все это временно. Но вот о сроках говорить пока не приходилось. Олдман не знал, как долго пробудет в Праге. Это зависело от того, что он найдет в этом городе. Найдет ли? Надолго ли хватит его терпения? Сколько может прожить человек, пока в нем не погибнет всякая надежда? Надежда… Единственное, что последние недели помогает ему держаться на плаву. Скоро ли его захлестнет волной отчаяния? Картина, которую он держал в руках, вдруг показалась ему ужасно тяжелой. Бывший аукционер поставил ее на близстоящую тумбочку и сделал несколько шагов назад. — Завтра доставят ваш багаж. Позже я передам вам экземпляр договора. Но Верджил совершенно не слушал, что говорил ему помощник, ибо в этот момент взгляд мужчины упал на два огромных циферблата, украшающих старинное здание, что стояло напротив окна этой маленькой квартирки. Там есть площадь с астрономическими часами. Я пересекла ее, наверное, раз сто. Она дивно хороша. Он подошел к окну и устремил взгляд на площадь. По мостовой двигались толпы туристов. Яркие одежды, громкий смех, сладкие запахи — вот, чем жило и дышало это место. Среди людей было и множество молодых красивых девушек. Но ни у одной из них не было знакомых кудрявых светло-русых волос. Кончики пальцев стало слегка покалывать. Его кожа все еще помнила ощущение от прикосновений к ее мягким локонам. Перед глазами возникли большие глаза цвета крепкого кофе с глубоким отпечатком какого-то затаенного страха. Глаза испуганной дикой лани. — Если еще что-то понадобится, звоните в любое время. Олдман вздрогнул. Наваждение тут же пропало. Так и не дождавшись ответа, помощник удалился и тихо прикрыл за собой дверь. В тот же день Верджил купил в лавке с сувенирами карту с ресторанами города. И отравился на поиски. Я помню ресторан с причудливым декором. Если есть место на земле, по которому я тоскую, так это тот ресторан. Я была там счастлива. Это была единственная зацепка. Больше он не знал, где ее искать. Карлица ничего не смогла сообщить ему о бывшей съемщице — все личные данные были сугубо конфиденциальны. Где жил Роберт, Олдману тоже было неизвестно. Он даже не знал, где находился дом Билли, хотя с ним Верджил был знаком долгие годы. Просто он никогда этим и не интересовался. Билли всегда приходил сам, и у бывшего аукционера не было причин навещать своего друга. И желания тоже. Почему-то он никогда не думал о том, что это необходимо. Ходить в гости, вместе обедать, проводить вместе выходные — именно этим обычно занимаются друзья. Все это было ему чуждо до того, как… В любом случае, рассуждать об этом было поздно. У него не было друзей ни в детстве, ни в годы юности, ни сейчас. Как это ни грустно, что-то навсегда остается неизменным. Разница лишь в том, что раньше он дорожил своим одиночеством и оторванностью от социума. Теперь же, когда он внезапно приобрел и тут же потерял тех, кого мог впервые в жизни назвать близкими людьми, одиночество перестало быть спасением. Оно давило на него, оседая свинцовыми осадками где-то глубоко внутри. Обманут, предан, растоптан. Но все еще цепляющийся за последнюю ниточку. Шумная толпа сменилась узкими улочками. Казалось, здесь смешались все эпохи, все культуры мира. Мрачные готические замки с остроконечными шпилями сменялись более современными постройками с яркими крышами, охваченными разноцветным огнем из цветочных лепестков, соборы и синагоги соседствовали с забегаловками и магазинчиками. Прага была пропитана одновременно красотой и гордостью, эмоциональностью и простотой. Это действительно был ее город. Ее… А какая она? Что он вообще знал о ней? Только то, что она хотела ему показать. Было ли в этом хоть что-то настоящее? Он отказывался верить, что все это было абсолютной ложью. Все, что он знал, это прикосновения гладкой кожи, горячие губы, большие глаза, мягкие волосы — много и одновременно ничтожно мало. Он двигался медленно. В руках — тонкая бумага, пахнущая краской. Она неумолимо приближала его к цели. И вот, наконец, он здесь, на пересечении двух улиц — именно в этом месте расположился внешне ничем не примечательный ресторан с многочисленными стеклянными витринами. «День и Ночь» — гласила витиеватая надпись над дверью. Прохладная ручка из лакированного дерева, несколько туговатая дверь, перезвон колокольчика, и он уже внутри. Многочисленные шестеренки и механизмы украшали потолок и стены. Циферблаты часов показывали разное время. Вразнобой двигались секундные стрелки. Громкое тиканье, раздававшееся со всех сторон, создавало своеобразный ритмический рисунок. Единственный свободный столик у самой дальней стены, прямо напротив входной двери. Он медленно двинулся к нему, тревожно оглядывая посетителей. Снова ничего. Но ведь еще утро. Она может появиться здесь позже. Она не любит рано вставать. Он сел и тут же устремил взгляд на улицу. Перед ним сновали официанты, то и дело перекрывая обзор. И каждый раз сердце будто замирало — вдруг именно в эту секунду, когда широкие спины скрывали от него улицу, по ней пройдет она? — Вы обедаете один? Верджил вздрогнул. По правую руку от него в ожидании замер один из официантов. Секундное колебание и хриплый, но уверенный ответ. — Нет. Я жду одного человека. Секунды сменялись минутами, затем часами. И Верджилу казалось, что с каждым мгновением тиканье становилось все громче. Время от времени он горько усмехался: все эти часы будто насмехались над ним, выстукивая: «поздно, поздно». На улице начало темнеть, ресторан постепенно пустел. — Извините, мы скоро закрывается, — тот же официант. Олдман коротко кивнул, и работник ресторана удалился. Мужчина снял очки и устало сжал переносицу тонкими пальцами, перетянутыми тонкой морщинистой кожей. Не пришла. Вернувшись в квартиру, он внимательнее оглядел убранство комнат. Никаких вычурных вещей, простая мебель из темного дерева, светлые стены — как же это было похоже на ту комнату за расписанной стеной. Картина так и стояла на тумбочке. Он разорвал шуршащую бумагу. Перед его взором предстали глаза танцовщицы. Ее глаза. Как ни парадоксально, теперь эта картина была единственной и главной его ценностью. Она не появилась в ресторане и на следующий день, и через неделю. С каждым вечером надежда становилась тусклее, а с приходом ночи все ближе подбиралось отчаяние. Верджил никак не мог заставить себя заснуть. Излюбленным местом в квартире стал жесткий стул напротив окна с выходом на площадь. Даже по ночам здесь было полно народу. Он стал больше ходить по улицам, с тоской вглядываясь в прохожих и все сильнее уверяясь в том, что все это было бессмысленно, что пора возвращаться. Но куда? На этой земле не было места, которое Верджил мог бы назвать своим домом. Но и в Праге оставаться было нельзя. Слишком тяжело. Наверно, уже давно нужно было сдаться, признаться себе, что все эти надежды глупы и бессмысленны. Ее нет в этом городе, и никогда не было. Все это лишь часть мифа, хитроумно разыгранного перед ним талантливой актрисой. Актрисой… Ну конечно. Шанс невелик, но все же. Ему уже нечего терять. Много ли в Праге театров? Больше, чем можно было бы предположить. Однако едва ли ее следовало искать в известных местах. Небольшой трехэтажный дом. Обшарпанные стены из серого камня, маленькое крыльцо, афиши, нарисованные от руки. И две сирены, сидящие по бокам от входа. Верджил не стал подходить близко, оставаясь в тени домов через дорогу. Когда на улицу опустились сумерки, из здания начали выходить люди. Их было совсем немного — вероятно, участники труппы и другие работники. Они тепло прощались и расходись по разным сторонам. Вскоре улица вновь погрузилась в вечернюю тишину. Последняя надежда не оправдалась. И, может быть, это даже к лучшему. Все закончилось. Завтра он вернется в Италию. Верджил собрался было двигаться в сторону площади, но в этот момент дверь открылась еще раз и выпустила в объятья сумерек последнюю фигуру. Сердце болезненно сжалось: это была она. Светлые вьющиеся волосы, тонкая фигура, бледная кожа. Она усталым движением поправила сумку на плече и застучала каблуками по мостовой. Мужчина двинулся за ней не сразу. Его охватил страх. Он так долго искал ее, так жаждал этой встречи, но все же до конца не верил, что он действительно увидит ее. Слишком ничтожны были шансы. Только когда девушка скрылась за поворотом, Верджил сбросил с себя оцепенение и зашагал следом, все еще держась в тени домов. Вот она снова показалась в его поле зрения. Девушка двигалась уверенно и ни о чем не подозревала. В ее движениях не была и намека на ту скованность, которая раньше была ее постоянным спутником. Может, она так ходит всегда, когда не нужно притворяться больной? Внезапно она ускорила шаг, и Верджилу стало тяжелее за ней поспевать. Дыхание стало шумным и сбивчивым. Но окликнуть ее у него недоставало духу. Неизвестно, сколько бы еще он за ней следовал бы, если бы девушка резко ни остановилась. Они находились посреди узкого пустынного переулка, освещенного одним лишь фонарем. — Кто вы и что вам нужно от меня? Он шумно вдохнул воздух в легкие. Вот она здесь, перед ним, а он не знает, что сказать. И как. — Человек за стеной, который стучит в закрытую дверь в поисках ответов. Она тут же узнала его. Он понял это по нервному движению ее плеч и резко выпрямленной спине. — Верджил… — одними губами произнесла она. Девушка медленно повернулась к нему, и фонарь осветил ее лицо. В ее глазах цвета крепкого кофе плескался ужас. Губы дрожали. Она была похожа на раненного зверя, загнанного в угол. Вот только животное обычно в отчаянии бросается на своего противника, устремляясь разодрать тому глотку. Но в глазах девушки огонь агрессии так и не разгорелся, как мог бы ожидать Олдман. Ее взгляд был полон осознания неотвратимости происходящего и какого-то странного смирения. Она будто знала, что эта встреча рано или поздно состоится, и внутренне давно была готова к ней. — Был бы рад обратиться к вам подобным образом, но, к сожалению, ваше имя мне неизвестно, — язвительная фраза, которой он надеялся скрыть собственный страх. На самом деле он хотел сказать что-то другое, но не смог. Девушка тяжело прислонилась к стене дома и опустила голову. Светлые локоны скрыли ее лицо. — Как вы нашли меня? — глухо спросила она. — Вы не удержались и оставили на поддельном полотне свой мазок, а у меня прекрасная память. Она поежилась, словно от холода. — Тогда почему я стою сейчас здесь, а не сижу за решеткой? И правда, почему, Верджил? Потому что до последнего хотел верить, что она не преступница? Но ее слова подтверждали обратное — то, чего он знать не хотел. — Если бы я желал засадить вас в тюрьму, вы давно были бы уже там. Думаете, так уж сложно отследить людей, занимающихся перевозкой и продажей такого огромного количества дорогих картин? Он не знал, так ли это на самом деле. Может, их бы в любом случае не поймали. Девушка резко подняла голову и встретилась с ним взглядом, из-за чего издевательская гримаса тут же исчезла с его лица. — Почему, Верджил? — медленно проговорила она. Как же тяжело ему было смотреть в эти глаза. Он должен был презирать ее, ненавидеть. Но не мог. — Потому я не желаю возмездия. Я лишь хочу знать, — тишина, ее взгляд снова устремлен куда-то вниз. — Как вас зовут? — Клэр. — Нет, я хочу знать ваше настоящее имя… — Меня зовут Клэр, — твердо сказала девушка и пождала плечами, — так просто совпало. — Я вам не верю. — Тогда этот разговор не имеет смысла, — раздраженно бросила она. — Зачем задавать вопросы, если вы уверены, что все ответы будут ложными? — Простите, но обстоятельства научили не верить людям на слово, — в тон девушке ответил Верджил. — В таком случае я больше не произнесу ни слова! — вскрикнула она и закрыла ладонями лицо. Опять слезы — очередная игра? Спектакль, разыгрывающийся специально для него, продолжался? — Что вы хотите знать? — она опустила руки и сделала несколько шагов к нему навстречу. — Услышать историю неудачливой актрисы, погрязшей в долгах и кредитах и находящейся в шаге от того, чтобы пойти побираться на улице или начать торговать своим телом? Мне нужны были деньги, и я ухватилась за подвернувшуюся возможность заработать. Но очень быстро забылась, и вскоре перестала различать реальность и вымысел. Слишком увлеклась, — она задохнулась на последнем слове и замолчала. Он ждал. Клэр вздохнула и закончила. — И в итоге вы стоите здесь и почему-то до сих пор не попытались меня убить, а я вместо того, чтобы удирать и прятаться, стою напротив и говорю вам все это. Теперь она находилась от него на расстоянии вытянутой руки. Одно движение, и он может сжать ей горло, или схватить за руку и больно встряхнуть, или прижать к себе. Но он стоял все так же неподвижно. — И все же афера оказалась удачной. Так почему же вы здесь? Почему не наслаждаетесь новой богатой жизнью и работаете в богом забытом театре? Клэр с вызовом ответила. — Потому что я взяла ровно столько, сколько требовали от меня кредиторы. Большего мне было не надо. — Как благородно. Он хотел, чтобы эта фраза сочилась презрением, но слова прозвучали тихо и вымученно. — Читать нотации бессмысленно. — Не могу не согласиться, — уголки губ дернулись в подобие улыбки. Секундное молчание, за которым наконец-то последовал главный вопрос. — Значит, все было всего лишь мифом? Искусной игрой и красивыми декорациями? Было очень страшно узнать ответ, но это было для него жизненно необходимо. — Нет, не все. История, в которой умер близкий мне человек, случилась со мной на самом деле. Только я потеряла не возлюбленного, а семью. Стала сиротой. И осталась в этом городе на долгие годы. — И это все? Только это? Дыханье замерло. Воздух стал густым и вязким. Клэр сделала шаг вперед, преодолевая расстояние между ними, потянулась вперед и оставила на его губах легкий, почти целомудренный поцелуй. Верджил чувствовал соль, но не мог точно сказать, чьи это были слезы. И это — самый красноречивый ответ, которого можно было ожидать. Именно сейчас Верджил понял, что это конец. И внезапно почувствовал облегчение. Клэр отступила и он открыл глаза. — Я могу сказать, где они хранят картины, — начала было она, но осеклась, встретившись взглядом с мужчиной, — Но вам это не нужно, ведь так? Олдман покачал головой. — Вот видишь, не так уж плохо ты меня знаешь. Девушка издала звук между смешком и всхлипом. Медленным движением стянула с безымянного пальца левой руки кольцо, украшенное рубином и мелкими бриллиантами, и вложила в ладонь мужчины. Верджил на секунду задержал ее руку в своей руке, желая запечатлеть в памяти это прикосновение. Какое знакомое тепло. Под пальцами бился ее пульс, рука подрагивала. Наконец он отпустил ее. Клэр нервным движением заправила за ухо прядь волос и, не глядя на него, тихо сказала. — Прощайте, мистер Олдман. Верджил сжал в руке кольцо и еле заметно кивнул ей. Только когда девушка почти скрылась в ночи, он окликнул ее. — Вы знали, что я приду? Ответом ему было еле слышное эхо. — Не знала. Но надеялась.