Сонная весть
28 января 2024 г. в 21:47
Смутно...
Седая снежная дымка окутала всё вокруг. Ветер выл. Тихо. Тоскливо. О чём-то горевал, вспоминал и рассказывал тучам, затянувшим небо плотными бинтами. А ночь, тихая и длинная, словно царица, вступала в свои владения.
Здесь было так много снега. В густой сливовой темноте деревья, одетые в пышные наряды, казались чем-то сказочным. Стройные ели тянули свои макушки куда-то ввысь, в снежную неведомую пелену. Мелкий-мелкий снег парил в воздухе, закрадывался под кожу, в самую душу.
Он втянул в лёгкие воздуха. Такой сырой и холодный... На вытянутом зверином носу белели снежинки. А лапы тонули в снегу по самое брюхо. Он осмотрелся вокруг. Тишина. Ни души. Ни лучика света в темноте. Один лишь снег — молчаливый слушатель.
Новый шаг — уйма приложенных сил. И сколько он не пытался удержаться на поверхности, лапы всё равно тонули в рыхлом глубоком снегу. Он брёл медленно, прислушивался к звукам, запахам, но совсем ничего не слышал и не чуял. Здесь словно всё замерло. И лишь один его темный силуэт осторожно петлял среди деревьев
Он не помнил, чтобы когда-то бывал в таких местах. Шёл словно в гору, крутую и огромную. Деревья расступались, росли на почтительном расстоянии друг от друга, будто их так специально кто-то рассадил.
Тихо...
А на сердце, также как и в этом странном мире, царило молчание. Загадочное и неуловимое, словно дым. Он что-то искал. Но сам не знал что. Он отчего-то тревожился. Но сам не знал отчего. Он отчего-то печалился. Но и это осталось тайной.
Сердце выло вместе с ветром и куда-то упрямо его вело. Пока наконец вдалеке, между пышными белёсыми макушками, не забрезжил призраком мандариновый свет. В лапах появились силы. Он бросился туда, словно там его ждало спасение.
Одинокий маленький домик спрятался от всего мира на склоне этой горы, в царстве снега и ветров. Из-под пышной белой шапки на крыше выглядывала лампа. Она как будто бросала вызов темноте. Совсем одна, такая маленькая, упрямо горела в этой всепоглощающей ночи и тишине.
У двери, украшенной узорами минувшей метели, виднелся человеческий силуэт. Кто-то смиренно ждал, укутавшись в большую дублёнку с пышным мехом на капюшоне. Она оказалась настолько большой, что часть её подола просто лежала на снегу. Незнакомец стоял, словно страж у входа, недвижимо и пристально всматривался в окрестности.
Леви лишь на мгновение задержался прежде, чем выйти из темноты. Всмотрелся в знакомые отчего-то очертания и мысленно улыбнулся. В сердце робко засветилась радость. Он не знал отчего. А незнакомец, заметив его звериную фигуру в темноте, облегчённо дёрнул руками и стал переминаться с ноги на ногу.
— Слава Богу! Ты в порядке.
Он не мог узнать этого человека. Лица почти не было видно под тяжелым капюшоном. Но этот звонкий женский голос показался таким родным и знакомым. Хотя он его не знал.
Незнакомка поспешно бросилась к двери и с усилением её открыла, пропуская его вперёд. И он вдруг с удивлением обнаружил, что под лапами теперь оказались твёрдые шершавые доски. Из дома повеяло теплом и множеством вкусных запахов: чего-то мясного, пряного, сладковатого и травяного. И всё тот же ласковый медовый свет мягко стелился внутри.
Он сделал несколько шагов и осмотрелся. Дом был незнакомый, как, впрочем, и всё, что с ним сейчас происходило. Но в сердце отчего-то пылало теплое чувство отрады. Он не знал этого места, но вёл себя совсем иначе.
У длинного стола женщина в плотном льняном платье до самого пола и меховой жилетке нарезала хлеб. Он присмотрелся к её силуэту и завороженно замер. Густые чёрные волосы аккуратными волнами спадали на плечи, и светлая бледноватая кожа удивительно оттенялась в свете лампы.
Этот хрупкий стан, тонкие руки... Он запомнил их на всю жизнь. Выжег клеймом на собственном сердце. Его мать... Живая, здоровая и даже счастливая. Сейчас она улыбалась, была полна сил и энергии.
Она с бодрой улыбкой взглянула на него и сказала:
— Как хорошо, что ты вернулся.
В её глазах горел огонь жизни. А он не мог этому поверить. Кушель перевела взгляд на человека в дублёнке, который активно шуршал у него за спиной, и добавила с долей журения:
— Микаса тебя вон уже три часа ждала на улице.
Он всё теми же стеклянными звериными глазами взглянул назад. Человек в дублёнке преобразился до неузнаваемости, став девушкой с длинными, чёрными, как смоль, волосами. Он её не знал. Совсем не знал. А чувство было такое, словно они знакомы уже много лет.
Она ответила на его взгляд мимолётной тёплой улыбкой и направилась к столу, тихо произнеся:
— Леви, смени уже облик. Мы же дома.
Дома. Подействовало как бальзам на душу. Он послушал. В мгновение тело преобразилось — звериное сменилось человеческим. Восприятие изменилось, стало более пространным и плавным.
— Давай, садись за стол скорее. Всё готово,— сдержанно и ровно произнесла мать.
Длинный дощатый стол был скромно накрыт лишь с одного края. Но им троим большего и не нужно было. Кушель и Микаса о чём-то говорили, но для него их голоса размывались, словно песок под проточной водой.
Он не поднимал глаз, всё смотрел как блестел в свете лампы суп с грибами, манил шершавыми боками горячий нарезанный хлеб. И не переставал удивляться всему происходящему и самому себе. Это было похоже на сон. И казалось, неверно махнешь рукой — всё исчезнет.
На какое-то время воцарилось молчание. Лишь непривычно строгий голос Кушель заставил его наконец поднять голову.
— Леви, ты с отцом поговорил?
Несколько слов прозвучали, словно приговор. Он выпал из собственного сознания. В исступлении всмотрелся в её лицо и тихо выдавил:
— С отцом?
До этого он вроде бы знал, что делать, куда идти, знал это место, этих людей. Чувство было такое. Но последние слова как будто были сказаны для реальности, для него живого и настоящего.
Кушель нахмурилась, ещё раз взглянула на него исподлобья и ответила:
— Леви... Зачем ты так делаешь?
И вот он как будто махнул рукой, чтобы всё развеять, хотя ничего не сделал. Он даже не понимал, что должен был сделать. Страх потерять всё в одно мгновение охватил рассудок.
— Давайте... Давайте я сейчас с ним поговорю. А где он?
По голосу и по лицу матери сложно было понять, расстроилась она всё-таки или одобрила его попытку всё исправить.
— Кенни покажет. Иди к нему, он на улице.
Он в спешке направился к двери. А в голове всё зазвенело от непонимания. Едва ли открылась дверь, в лицо ударил сырой холодный воздух.
Кенни курил махорку, стоя у двери и отрешённо глядя вдаль. Появление Леви его не смутило, он, наоборот, как будто ждал этого. Не повернув головы, заговорил:
— Темная ночь сегодня... И волки рыщут. Дорога будет нелёгкой. Ты готов?
Чувство безвыходности и решимости заговорили на его лице. Он дёрнул плечами, когда Кенни взглянул на него, дожидаясь ответа. И последние слова стали пророчеством:
— Тогда идём, парниша.
Снег замёл их следы. Укрыл своим лёгким крылом, пообещав сберечь и проложить дорогу.
Темнота. Пустое сознание. Ни звука. Ни слова. Ни мысли в голове.
Робкий холодный свет стал осторожно заглядывать ему в лицо. По коже пробежала лёгкая дрожь. А слуха коснулся звон посуды.
Он несмело приоткрыл глаза. Знакомые очертания заставили выдохнуть с облегчением. Загадки закончились. Теперь всё было реальное и настоящее. За окном медленно серело, и где-то вдалеке едва ли забрезжил рассвет. На стекле остались послания ночной метели. От стены веяло холодом. А снаружи вволю разгуливал мороз, и белый снег мерцал от робкого света.
Значит, всё это оказалось сном. Странно...
Кто такая Микаса?
И что всё это значит?
Ответы ждали за скорым поворотом событий.