– Я буду ждать, Тём.

Артём мнётся. Сглатывает, скользит взглядом по потолку, не задерживая взгляда ни на чём, кусает губы, перешагивает с ноги на ногу, – в общем, всё, чтобы потратить время на ненужное. Руки трясутся. Он едва ли дышит. Не надетый шлем лежит на столе в рубке, ждёт хозяина. Там, за дверью, хрипит и кашляет Аня. Его Анечка. Его лучик света и надежды. Парень слышит, замечает затишье, пугается и наконец стучит. – Входи, Артём, – слышит рейнджер Катерину и со рваным вздохом открывает дверь. Кашель возобновляется. Теперь трясёт всё тело от новой непонятной тревоги. Словно сейчас произойдёт что-то ужасное. Заходит и закрывает дверь. Катерина поднимает свои печальные глаза на Артёма, и последний под этим взглядом хочет скукожиться в самую маленькую точку на планете, поменьше пылинки, но лишь кивает и отворачивается. Мельник дал ему только три минуты. Лучше их не растрачивать. Артём не понимает, зачем вообще вымолил эти три минуты. Попрощаться? Так они же увидятся! Обязательно увидятся. Перед обычными миссиями же рейнджер не прощается с Анечкой, хотя каждое задание могло бы стать последним. Объяснить даже самому себе невозможно. Он на негнущихся ногах идёт к постели любимой. Аня давно как не спит, и давно как не спит у Артёма под боком, а Артём давно как не обнимает её во сне. Она сильно исхудала. Анечка кашляет, хрипит, старается на кровати сесть, чтоб поговорить с мужем на одном уровне. Артём отговаривает её настойчиво, но нежно, слегка обнимая за плечи и возвращая в лежачее положение. В Ане едва ли есть силы, не то, что силы на сопротивление. Катерина выходит с небольшим советом: если ей станет хуже, мол, позови меня. Решает не мешать молодым. Артём кивает, но от Ани не отворачивается. – Тёма, – шепчет-хрипит Аня, тянется за Тёмой, к своему Тёмочке... – Тёма... –... И Тёма льнёт к своей Ане. Едва ли обнимает, едва ли касается, боится разбить, раздавить хрупкое, изъеденное болезнью тело, так что лишь придерживает за плечи, тычется ей в стык шеи и плеча. Там тоже холодно. Спустя секунды медленно, чувственно целует её в грубо заострённую скулу, а потом ещё раз, и ещё. Переходит на щёку, нежно, аккуратно водит губами по выступам и впадинам. Какая же Аня бледная. Глаза жжёт. Жмурится. Чувствует, что вот-вот заплачет. Аня это чувствует тоже, и тянет ослабевшие, тоже грубо острые, холодные руки к лицу мужа до того, как последний осознаёт, что его ресницы уже мокрые. Тёма не плакать не может. Держать слёзы при себе – далеко не его сильная сторона. Сколько бы Мельник его ни обучал, сколько бы Аня ни помогала ему – не может, и всё. – Тёёём, – нежно сипит Аня, аккуратно стирая слёзы. – Не надо. Не плачь. Не плачь действует с прямо противоположным эффектом – Тёма уже беззвучно рыдает. Содрогается, сжимает Аню в руках сильнее. Тёма отрывается от Ани, прижимает руки к себе, снова мучительно мнётся и срывается. Дёргано срывает с себя неудобные, толстые перчатки. Как же в них неудобно говорить и обнимать. Бесят. Швыряет их вроде как к себе на колени. Начинает обещать. Он вернётся, он обязательно вернётся. И она будет ждать, обязательно будет. И когда он вернётся, он придёт в нужное время. Он не придёт поздно. И придёт, обязательно, ей лишь нужно подождать... Аня кладёт ладонь на трясущиеся руки Тёмы, прерывая поток жестов. Насколько может нежно гладит их. – Я буду ждать, Тём, – заходится в новом приступе кашля. – Я дождусь, – через силу и спазмы в груди выхрипывает она. Спасибо произносит жестами Тёма. Сквозь хрип рейнджер едва улавливает тяжёлые шаги за дверью. Наверное, их три минуты уже давно вышли. Артём судорожно выдыхает, стараясь успокоиться, наспех вытирает дорожки слёз. Не хочет, чтоб кто-то кроме Ани видел. Для всех он – сильный герой, а для Ани можно быть собой. Артём наспех целует её в уголок губ в последний раз. За сегодня! – напоминает себе рейнджер. Потому что вернуться он может поздно ночью... И это не будет поздно для Ани! Артём заставляет себя оторваться от мыслей и оторваться от Ани. Показывает любимой: жди меня. Вдохи заходят с хрипом, выдохи выходят со свистом, но Аня твёрдо говорит: я буду. Артём смотрит Анне в нежно-голубые терпеливые глаза секунд пять, – вдох-выдох, – и встаёт с кровати. Больше на неё не оборачивается. За дверью Катерина и Мельник совещаются. Ну, как совещаются – едва ли не спорят. Катерина выпрашивает для влюблённых ещё пару минут, говорит, что всё не так уж и плохо, и вообще, Ане лучше, когда Артём рядом, но Мельник непреклонен, они должны спешить за лекарством в город, а не распускать нюни. Артём едва ли хочет уходить, но идёт к двери. По пути подымает брошенные перчатки, надевает их. Есть слово надо, как ему говорили на ВДНХ. Нужно оставить Аню и мысли о ней здесь, в каморке, не таскать с собой, иначе шансы вернуться на Аврору стремятся к нулю. Если все мысли будут заняты Анькой, то рейнджер может и не заметить гипотетическую опасность. Мало ли в Новосибирске нечисти... Открывает дверь без мешканья. Мельник с Катериной прерываются, когда видят Артёма. – Готов, боец? – без лишнего размусоливания, риторически (ведь ответ нет он не примет) спрашивает полковник. Артём кивает. Кожей чувствует, как Мельник сердится из-за пары лишних минут с его дочерью. Чёрный может его понять – полковник догадывается, что Артём с Анной прощался. Впрочем, старший, без колебаний, продолжает: – Тогда пошли. И Мельник идёт, а за ним, с опозданием, идёт и Артём. – Я присмотрю за Аней, Артём, – успевает сказать медик. Артём останавливается, оборачивается и благодарственно смотрит на Катерину. Это то, что ему надо было услышать. Показывает ей спасибо и спешит за Мельником.