По гроб жизни

Брошенное «До завтра, мой юный господин», сопровождаемое кривоватым книксеном и такой же ухмылкой, не скрылось от внимания Ги. Тот проводил девушку задумчивым взглядом, прежде чем вернуть своё внимание королю. Говорил он быстро, без увиливаний, как зачастую бывало. Стоял переминаясь с ноги на ногу и, то и дело, бросал косые взгляды в сторону выхода. — Хорошо. Можешь идти, — пренебрежительно бросает Балдуин, когда тот заканчивает. И Ги уходит, практически вылетает, будто бы небеса упадут, ежели он пробудет здесь ещё мгновение. В голове короля набатом стучит непрошеная мысль, но он её отгоняет. Не может такого быть. Не может ведь? *** Он выискивал её взглядом в коридорах, бросался на каждую тень. Они не виделись долгих несколько дней, проведенных им вне дворцовых стен, а она не удостоила его и взглядом. И мысли, посещавшие голову, были отнюдь не радужными. Ему плохо. Невыносимо плохо. Её бы впору сжечь на костре за то, что поселилась мыслях, за то, что один её взгляд побуждает в нём столько, что кажется невозможным. И так более не может продолжаться. *** Головная боль стала её постоянным спутником с первой их встречи с Ги де Лузиньяном. Заинтересованность мужчины её скромной персоной напрочь убила едва зарождающейся, пусть и не совсем дружеские, отношения с Сибиллой. Не сказать, чтобы принцессу особо интересовал собственный муженёк, но нездоровый интерес к безродной девице последнего, неслабо задевал больное самолюбие. Амир лишь тяжело вздыхала. Нет, ей не было грустно или обидно от не сложившейся дружбы. Было неприятно видеть бросаемые женщиной взгляды, будто это она, а не её драгоценный муженёк, не может держать себя в штанах. Понимание, что именно это стало семенем раздора в хрупких отношениях с сестрой короля, настигло её много позже, ведь, кроме издёвок, Амир не уделяла внимания персоне Ги де Лузиньяна. Девушка злилась, упрямо сидела в четырёх стенах, коротая время за книгой, не понимая смысла прочитанного. Мысли крутились вокруг горького завтра, где она вновь скитается из города в город, оставаясь безликим спасителем, практически легендой. Какое бессмысленное существование. — Мне казалось, что у меня не было запланировано встреч, — бросает не глядя, когда за спиной слышит скрип двери. — У меня выдалась свободная минутка, — садится напротив, высматривая в её лице что-то ему самому неизвестное. Амир одаривает его тёплой улыбкой, но в глазах та не отражается, — я скучал. — Не надо. Почему не надо? Потому что ей больно это слышать. Горько от собственного бессилия и невозможности быть собой. Каково это делать то, что велит сердце, идти на поводу собственных желаний, ошибаться, падать, снова вставать и идти дальше? Она не могла даже упасть, свалиться в пучину собственных ошибок. Но в голове были лишь глупые мысли, цель и голос. Такой бесцветный, что и не поймёшь кому принадлежит (человеку ли?). И он придёт, ворвётся в сон подобно урагану, смоет узнавание со знакомых лиц и велит идти. Она чувствовала скорый конец этой сказки и оттого груз на душе становился всё тяжелее, а сердце будто совсем отчаялось докричаться. — Амир? — его голос тёплый. Родной. Тогда она и не думала, что столь опрометчивая игра заведёт их так далеко. Настолько, что впору бросаться с обрыва, только бы не мучаться более в ожидании. Можно ли считать это ошибкой? — Осталось недолго, — знает. Но знания этого не хватает, чтобы отпустить. Отпускать болезненно, точно разворачивать старую рану, вырывая куски мяса, сдирая заживо кожу. — Всё хорошо, — хорошо? Что такое хорошо в его понимании? А в её? Что такое «хорошо» для Амир? Хорошо — это объятия, разговоры ни о чём, поцелуи. Хорошо — это дом. Хорошо, где тебя любят и ждут. Амир вскидывает серые глаза вверх, встречаясь взглядом с лазурью. В них столько эмоций, что можно потеряться. И её подхватывает волной и несёт. — Давай просто так посидим, — шепчет, когда находит себя в его объятиях. И здесь так тепло, что она едва слышно мурлычет. Так бы провести вечность. *** Кажется, что он уходит слишком рано. Амир не успевает насытиться, чтобы после ещё долго ощущать то тепло. Они виделись всё реже. Государственные дела занимали львиную долю времени Балдуина. Амир оставалось лишь гадать, мучаться в ожидании и считать минуты. Наружу она вышла, когда начали сгущаться сумерки, когда тишина накрыла плотным покрывалом сад, а ветер напевал грустную мелодию. Лавку, спрятанную в тени огромных кустов, она заметила ещё в первую вылазку, но лишь позже облюбовала это место. На миг Амир позабыла обо всём, растворилась в умиротворяющей тишине вечера, вобрала в себя все краски, которых ей так не хватало в последнее время. Голос звал в ночную пустоту. Легкий ветер скользил меж зелёных ветвей, окутывая прохладой, даруя толику покоя в вихре интриг и излишнего внимания. Порой хотелось уйти. Убежать и скрыться от всего этого, но она останавливала себя, вспоминая глаза цвета лазури и едва уловимую улыбку. Амир в который раз проклинала своё слабое тщедушное сердце, жаждущее счастья, покоя и его. Она позволила себе то, чего не должна и этот грех висел над ней петлёй, камнем на шее, тянущим вниз. С обрыва. Голос во снах поджидал, гнал прочь из беспечного сейчас, звал в путь. Туда, где ей самое место. Он появляется в поле зрения совершенно не вовремя, скользя голодным взглядом по девичьему телу. В нём нет ничего светлого. Одна грязь. И этой грязью он ведёт по её бедрах, талии. Цепляет пальцами оголённую кожу. Наслаждаемся гаммой эмоций в её глазах. О Господи, как же она хороша. Амир было противно. От его действий и самой себя. Хотелось втоптать в грязь чужое эго, плевком смыть воодушевлённую ухмылку, вырезая крест на стынущем теле. Но она молчала. Не отвечала ни на вопросы, ни на влажные грубые поцелуи. Сжимала до боли кулаки, ощущая на коже чужое смердящее дыхание. Выжидала. Терпела. Но терпению приходит конец, она всё-таки срывается, вонзая короткий клинок под рёбра, проворачивая и практически выплёвывая в ему в лицо пожелания мучительной смерти. Он кричит диким зверем, срывается, бросая на землю хрупкое тело, нависает над ней, сдавливая горло. Вот каков её конец. И последнее, что ей довелось увидеть — перекошенное в гневе лицо Ги де Лузиньяна. Какая ирония.

***

Дни тянулись нарочито медленно, вонзая когти в израненное тело, отсчитывая секунды в безмерном, казалось, калейдоскопе событий. Амир вспоминала темноту и холод тюремной камеры, где она отсчитывала чьи-то ритмичные шаги. Амир вершила своё правосудие и было плевать, ежели последствия собственных действий могли оказаться фатальными. — Амир, — вскидывает глаза, встречаясь взглядами с лазурью напротив. — Вы пришли меня убить, Ваше Величество? — в голосе звенит сталь, в глазах решимость. — Зачем же ты так? Зачем, собственно, что? Приближает собственную кончину? Так это и было её желанием. Тем, чего она жаждала всем своим глупым сердцем. Только смерть и более ничего. В голове гул переплетается с биением сердца, выбивая воздух из лёгких. Вот он, конец, и Амир определенно не хочет видеть весь тот спектр эмоций в глазах напротив. Только не сейчас. Не в этой жизни. — Что между вами? — А что бы ты хотел? — Холод в застывших серых глазах режет сердце на части, рассыпает в пепел былое. Кажется, мир рушится и вместе с тем и его тело и душа. — Хотел услышать правду. Амир молчит долгие мгновения, высматривая что-то на скрытом маской лице. Грустная улыбка красит пухлые губы. Правду… — Чью же правду ты хочешь слышать? Она смотрит на безликую маску и не знает, что же её ждёт завтра. Быть может, долгожданная смерть? — Амир, — в его голосе упрёк, в глазах сталь. Снимает маску, бросая ту куда-то в темноту. Что же она чувствует, смотря сейчас в эти глаза? Что чувствует он? — Ты уже сделал свои выводы, — он оказывается рядом неожиданно. Нависает сверху, прожигая взглядом. Мгновения длятся вечность. Оба теряются в этой близости и Амир боится признаться, как ей тяжко. Горячее дыхание и такие же касания. Они плавят нежную кожу не хуже огня. Не самый плохой конец. Тело плавится в его руках и Амир готова отдаться им, продолжить эту пытку несмотря ни на что. Сможет ли она остаться? — Что же ты со мной делаешь? — и сама не знает. Путается в вихре собственных эмоций, что сносят крышу, вытесняют все мысли, оставляя перед собой лишь то чувство, заставляющее сердце биться. Иногда так невыносимо хочется жить… *** Одно слово — казнь. Мир рушится в привычном понимании слова и всё, что остаётся — обида и злость, укоренившаяся в ожесточившемся сердце. Она не выбирала быть такой. Такой её сделали обстоятельства. И вот, едва ей показалось, что вот оно счастье, как на деле это лишь призрачный ошметок мечт маленькой девочки. Ошметок так и не зародившейся любви — Молчи, сестра. Довольно! — кулак в белой перчатке с силой ударяется о стол, переворачивая чернильницу, но король не видит, — один раз я уже пошел тебе на уступки. И что в итоге? Молчи, Сибилла. Твои слова ничего не стоят. Убирайся, — девушка переводит взгляд с брата, на стоящую подле него целительницу. Амир хмурится, спасая бумаги от разлитых чернил, не вступая в разговор и вообще, казалось, не обращая никакого внимания на царящее вокруг безумие. Тяжёлая рука Тиберия ложится на плечо принцессы, слегка сжимая, и она позволяет мужчине увести себя. Амир слушала и слышала. Скользила взглядом по столу, подбирая не успевшие впитать чернильные кляксы пергаменты. Взгляд Сибиллы она чувствовала всем естеством. Пронзительный и колючий, тот был пропитан такой ненавистью, что, будь она кем-то другим, давно искала бы защиты за широкой спиной Иерусалимского короля. Но она была собой, оттого и взгляды не действовали на неё так, как того бы хотелось царской особе. Балдуин со вздохом падает в кресло, едва за сестрой закрывается дверь. — Это давно должно было произойти, — Амир молчит, не зная что ответить. Она не считала Ги за человека достойного слёз. Да и вообще за человека. Но видеть слезы женщины было неловко, отчего девушка вздрогнула, ведя головой, будто сбрасывая мешающий капюшон. Были ли они искренними? — До сих пор не понимаю, как ты дал согласие на этот брак. — Я умирал. А Сибилла умеет быть настойчивой, — пожимает плечами, снимая холодную маску. — Зачем ты продолжаешь её носить? — спрашивает, боясь услышать ответ. Но слышит. — Она даёт мне ощущение того, что я ещё нуждаюсь в тебе. И ты это знаешь. Он не смотрит на неё, потому что знает, что увидит. Холодные осколки льда, смотрящие с грустью и немым осуждением. И в них ни намёка на чувства, которые сам лелеет в сердце. — Так не может продолжаться вечно, — её шепот едва достигает его слуха. Уходит, не дожидаясь ответа. Она всегда так делает.

***

— Этот выбор был ошибочным. Ты сама это знаешь. Но, веришь или нет, удача тебе улыбнётся и ты встретишь того, кто разделит с тобой жизнь. Того, кто будет нуждаться в тебе так же, как и ты в нём. Не сейчас и даже не через год. Просто жди и ты поймёшь, когда его встретишь, — Амир протирала горящую от хлесткой пощёчины щеку, всматриваясь в заплаканные глаза принцессы. — Чем мы с тобой отличаемся? — Ничем. И всем, — отводит взгляд. Они похожи и совершенно разные. Вот она — девочка с украденным именем и голосом в голове. Силами, способными излечить всех, но медленно убивающими её саму, а вот Сибилла — принцесса, столь умна и глупа одновременно. Яркая и горячая, точно звезда в ночном небе. Та, у которой впереди многие годы, собственное имя и любовь. — Ты слишком хороша, чтобы так напрасно лить слёзы. Я же недостаточно, чтобы просто жить. Сибилла провожает её задумчивым взглядом, прокручивая в голове их разговор. Действительно. Какая она, всё-таки, глупая.