Вдохновляющая само Солнце

Версальский дворец гудел и перешептывался на разные лады. «Его Величество… где же он?»; «Короля нигде не могут найти!». Рене, вернувшаяся с верховой прогулки в компании Армана, лишь длинно вздохнула, одна из всех точно знавшая, где следует искать Людовика. Но своим знанием делиться не спешила. До тех пор, пока к ней не обратилась королева, нервно мерявшая шагами гулкие коридоры. — Мадемуазель де Ноай? — Слушаю, Ваше Величество, — девушка склонилась перед ней, преувеличенно внимательно разглядывая натертые до блеска плитки пола, плотно пригнанные друг к другу. — Мой муж… снова где-то пропадает… — медленно, со смесью беспокойства и усталости проговорила Мария-Терезия. — И, исходя из того, что именно Вы нашли его в прошлый раз, а также того, что королевский совет не начнется без короля… не могли бы Вы отыскать его и втолковать, что государственные дела не терпят отлагательств? — она поймала взгляд Рене, и в глазах королевы та прочитала не приказ, но немую просьбу повлиять на Его Величество. Ибо, по иронии судьбы, этого не мог сделать никто. Ни жена, ни, тем более, министры. Никто, кроме официальной фаворитки Людовика. Коей и являлась юная мадемуазель де Ноай. — Я сделаю всё, что в моих силах, — снова склонила голову девушка. После чего, чувствуя на себе пронизывающий взгляд Марии-Терезии, удалилась. Приняв ванную и переодевшись в одно из своих многочисленных платьев, она выскользнула из дворца через один из потайных коридоров, ведущий прямо к лабиринту. Удостоверившись, что за ней никто не наблюдает, Рене прошла вперёд, скрывшись за зеленой стеной листвы, шептавшей ей что-то под томные вздохи ветра, ласково перебиравшие пряди волос. Она была уверена в том, что найдет Луи именно здесь. О, то была его маленькая тайна. Тайна, в которую король посвятил лишь её. Шаг за шагом, она шла по лабиринту так, словно её вела путеводная нить Ариадны. Нить, на другом конце которой прятался от двора, жены и королевского совета король Франции. Поворот, ещё один, тихий шелест листьев, изнемогающих от ласки ветра. И вот он перед ней — не король, но любимый мужчина, неподвижно сидящий на траве. Услышав шаги за спиной, король медленно перевел взгляд, усталый и безучастный, на нее. Не сразу, но в глазах его усталость сменилась на нечто подобное радости с примесью тоски и чего-то такого, чего Рене до сих пор не могла понять. — Рене, моя жемчужина, — голос Людовика отдавал хрипотцой, той самой от которой Рене мгновенно пробрала дрожь, родившаяся на кончиках пальцев. — Что привело Вас в эту благословенную обитель тишины? — улыбка на его губах была подобна миражу, что вот-вот исчезнет, подернувшись дымкой. — Хотела бы я ответить, что мое желание увидеть Вас, мой король, но, увы, — де Ноай потупила взгляд, боясь разочаровать Людовика подобным ответом. Но, услышав смешок короля, сам собой сорвавшийся с губ, подняла голову. Для того, чтобы потеряться в невозможной нежности ореховых глаз. Король поднялся со своего места, отряхнул брюки, поправил кружевное жабо на шее и шагнул к ней. — О, этот взгляд мне знаком, — прошептал он, привлекая Рене к себе. Темные пряди качнулись у её лица, аромат гвоздики, роз и мускатного ореха кружил голову. Точно так же, как и тепло крепких ладоней, чувствовавшихся даже сквозь плотные слои ткани. — Чувство долга, коему я оказался не столь верен, как обычно, привело Вас сюда. Я прав, моя любовь? — Да, мой король… — Рене едва слышно вздохнула, млея от близости Людовика, его голоса, запаха и взгляда. — Королева беспокоится о Вас… И королевский совет не начнется… — Королева беспокоится не обо мне, но о моих обязанностях, — ощутимое раздражение в голосе короля заставило де Ноай поймать его ладонь, касаясь пальцев в попытке успокоить Людовика. — Что же касается совета, тут Вы правы, Рене, — король устало вздохнул, и голос его едва заметно надломился. — Но я так устал от всего этого. Устал, хотя не должен. Я король Франции и мой долг заботиться о её процветании. Но, знаете… Рене внимательно слушала каждое из его слов, не решаясь прервать. Но король замолчал, и пауза, возникшая меж ними, отчетливо отдавала горечью. Поэтому она осторожно произнесла, продолжая касаться его пальцев своими: — Я понимаю, Луи, — она рискнула, называя короля так, как дозволено было лишь ей одной. В самые драгоценные моменты их близости. Наедине. В тени портьер, скрывавших два обнаженных тела, сплетенных воедино. Но сегодня, здесь и сейчас, Рене чувствовала, что подобное будет тоже уместно. Ибо сейчас рядом с ней стоял не король, но любимый мужчина, в какой-то момент уставший нести на себе бремя королевской власти. Мужчина, в глазах которого был весь мир, и который был для неё целым миром. — Но такова твоя ноша. Ты пришел в этот мир как наместник Бога на Земле. За твоими плечами Франция. И твой долг — сделать так, чтобы эта страна процветала и была на устах у всех. Она говорила и говорила, а Людовик слушал, не в силах оторвать взгляд от той, кто вот так вот просто говорил о его предназначении. Рене меж тем продолжала, одарив короля самой нежной из своих улыбок. Той, что она дарила только ему: — Я не могу избавить тебя от этой ноши. Но я хочу помочь справиться ней, хоть и я всего лишь слабая женщина подле короля, чей свет подобен солнцу. Всё, что я могу — это быть рядом с тобой. В моменты величия и поражения, когда ты счастлив и когда нет. Я буду рядом, до тех пор, пока ты желаешь этого, мой король, — де Ноай прижалась к нему, едва слышно вздохнув, и замолчала. Молчание нарушил король, и голос его, по-прежнему усталый, лучился улыбкой, которую Людовик даже не пытался скрыть: — Моя любовь, ты самая сильная женщина из всех кого я знаю, поверь. И ты даешь силы и мне, — прохладные губы короля коснулись её щеки, одаривая поцелуем, самым желанным, самым драгоценных из всех, что у них были. — А теперь давай позволим себе несколько минут наедине. Только ты и я, — шепот Людовика тревожил душу, ранил и исцелял одновременно. А его губы, целовавшие де Ноай до исступления, до бабочек, трепыхавшихся в силках её сердца, были слаще божественной амброзии. И пусть у них сейчас было лишь пара минут, их с лихвой хватит для того, чтобы вселить в душу короля уверенность в самом себе, в ней, в будущем Франции. И в их собственном будущем тоже.