ракушка

Голос того агента «Камунаби» с длинной челкой — Азами, кажется — разносится по комнате эхом, пока он ходит вокруг, словно стервятник, и смотрит — прямо в глаза: — Два или три раза в своей жизни я видел трупы людей, которым не посчастливилось стать жертвой прикосновения небесного камня. И всякий раз зрелище было трагичным: я бы сказал, что проще описать их тела как груду мяса, чем как то, что когда-то имело честь носить гордое звание «человека». Когда он останавливается, вдали становится слышно, как едва слышно жужжит освещение. Лампа на потолке изредка мигает, и когда Азами двигается в редкие моменты темноты, это напоминает плохо склеенную пленку. В полумраке его темные глаза кажутся черными и бездонными, и когда он смотрит глаза в глаза, становится неуютно. Вот они, цепные псы «Камунаби», всегда на страже порядка и своих хозяев. — Но ты? Может, владение зачарованным клинком действительно что-то в тебе изменило, — он складывает руки будто бы в молитвенном жесте. — В конце концов, только Рокухиро Кунисигэ понимал, как обращаться с небесным камнем, но ваши люди жестоко убили его, и он унес это знание с собою в могилу. Несколько секунд Азами неотрывно смотрит прямо в глаза своему собеседнику, его губы легонько подрагивают, будто он хочет сказать что-то еще, но вдруг он резко передумывает. Разворачиваясь на каблуке, он закладывает руки за спину и начинает ходить из стороны в сторону, и только стук каблуков остается единственным звуком в пустой темной комнате, монотонный, будто маятник. Его голос обманчиво мягкий, пусть в нем и сквозит сталь: — Руководство получило информацию, что останки Содзе Гэнити, продавца оружия, были найдены на руинах принадлежащей ему лаборатории. Я предложил им взглянуть, но они отказались, зная, что может скрываться в черном мешке. Не всем нравится вид кишок и мяса. Клинок «Пронзающее Облако» уничтожен, а на сына Рокухиро объявлена охота. Азами резко останавливается. — «Камунаби» нет до тебя дела, но ты много знаешь. И это может быть полезно. Оборачивается. — Я не люблю терять полезные источники. На попытку дернуться он реагирует неожиданно слабой улыбкой, но в ней сквозит едва заметное удовлетворение, будто подобное состояние — слабое, немощное, неспособное ни на что — приносит ему неожиданно грандиозное удовольствие. Вся эта боль напрасна. Кости будто ломаются, мышцы рвутся, а единственный глаз видит только ослепляющий свет блеклой лампы на потолке. Но боль никак не прекращается, и Азами продолжает наблюдать, истинный шакал во плоти. — Можешь не дергаться. Мне пришлось собирать тебя по кускам, и это не фигурально выражаясь. Одну руку тебе отсек сын Рокухиро, а остальное — уже целиком твоя вина. Признаться… — подойдя ближе, Азами опускает руку и ведет по толстому неровному шву на запястье вверх. — Я впервые увидел, как на человеке буквально плавится кожа. Крайне интересный феномен. О чем ты думал, когда коснулся небесного камня? Десять лет ты водил нас за нос, скрывался в тенях, а перед смертью вдруг взбесился? Мне было бы гораздо удобней, останься ты умирать на лестнице. Но то, во что ты превратил свое тело… Немыслимо. Он наклоняется ближе. — Тебе придется хорошо заплатить за это. Я не дам тебе так быстро умереть. По многим причинам. И тут же отходит в сторону, с лицом столь равнодушным, будто ничего и не случилось. — Знаешь… Я все же немного зол за то, что ты покромсал моих ребяток. Его голос спокоен, лицо равнодушно, он — будто сама бодхисаттва, но только ступившая с земли небожителей вниз, к людям. Однако на мгновение в его тоне сквозит злость, опустошение, тоска, пусть лицо не меняется совершенно. — Мне казалось, я отнесусь к этому проще. На войне люди — ресурсы. И пусть война давно кончилась, ее корни засели глубоко во всех нас. Во мне, в тебе. Он замолкает на секунду. — Даже в сыне Рокухиро, хотя он ее не застал. Потом опускает голову и вновь смотрит в глаза. — А все из-за таких людей, как ты. Как «Хисяку»… Но потом он отворачивается, покачивает головой из стороны в сторону еле-еле, и начинает ходить вновь. Ему не нужен ответ — для Азами это монолог, и он расскажет его до конца. Потому что некому будет прервать, потому что сейчас только у Азами в этой комнате есть возможность одним щелчком пальцев закончить все раз и навсегда. Но у Азами есть время, а у его слушателя нет возможности возразить. — Рокухиро Тихиро забрал осколки «Пронзающего Облака». Зная правило «одного владельца за раз», мы никогда не пробовали отдать меч новому человеку после клинической смерти хозяина. Кто знает, сможет ли Тихиро использовать фрагмент или нет. Технически, ты был мертв. Но даже если нет, это отгородит нас от ненужных проблем. На мгновение Азами замолкает, будто размышляя. Его голос звучит устало. — Когда-нибудь наступит мир, в котором не будет нужды в зачарованных клинках. В таких людях, как ты или я. «Камунаби» и «Хисяку». Он вновь смотрит прямо в глаза и поджимает губы. — Я в это верю. Делает шаг вперед. — Надеюсь, у Тихиро-куна все получится. Когда он останавливается, то загораживает затылком свет от лампы. В темноте видно лишь его глаза, пристальный взгляд, как у хищника, от которого хочется только спрятаться, но негде, потому что это — логово Азами, и сколько не кричи, не умоляй, ему будет все равно. Чем-то это по-злому иронично. — И тогда даже такие люди, как мы, наконец найдем свое искупление. В конце голос Азами смягчается, но, когда он смотрит вниз и тонко улыбается, от этой улыбки веет холодом. — Ладно, что уж теперь думать. Тихиро-кун все сделает сам, в конце концов, он упертый мальчик, и ему все по плечу. А вот я бы не отказался узнать что-нибудь новое о «Хисяку», о чем Сиба наверняка не рассказал. Не сделаешь ли мне честь, Содзе Гэнити? Он наклоняется ближе, сжимая запястье руки так крепко, что, кажется, будто слышен хруст кости. — Не ответишь на пару вопросов?