Эти безмятежно усталые глаза. Виктор узнает их везде. Раньше они так искрили зеленью, теперь — это болотная топь.
— Ты опять посеяла рукав? — голос спокоен, немного строг. Сашка хмурится, но как-то виновато. Косится на Виктора в непонимании, почему же Трою всё равно.
Мужчина выходит за порог на улицу. Здесь душно, неприятно, хотелось скорее обратно в дом, в прохладу.
Ему всё равно на шок Виктора, будто так происходит всегда. Будто он не расставался с братом на пятнадцать лет. Трой всем своим видом выражал спокойствие.
Он, конечно, брата видеть рад, но сначала отчитает нерадивых отпрысков.
— Машину моете сами. Конкретно ты, — мужчина тыкает пальцем в сторону Сашки, примирительно вздыхающей. — Глаза не закатывай — выпадут.
Транспорт испачкан в жёлтой субстанции, на чистку которой уйдет добрая часть моющего средства.
— Трой…– тихо шепчет Виктор, оглядывая стоявшего напротив брата.
Он
изменился.
Слишком сильно.
Рыжие патлы до плеч, чёлка, почти до глаз. Два горизонтальных шрама на левой щеке. Длинные и жуткие.
Но самое первое, что бросается в глаза — правая рука. Вернее, её отсутствие.
Рукав камуфляжной рубашки завязан, подчёркивая сей недуг.
— Отец, я…– начал было Арсений, но был перебит одним лишь взглядом Троя.
— С вами я ещё поговорю. Следи за Сашей, пусть моет. А ты, — он смотрит уже на Виктора. — Идёшь за мной.
Трой устрашает. Но даже это греет Виктору душу. Это же его брат. Очень странное чувство, но приятное.
Старший уходит в дом под взгляды Саши и Сени, хирург спешит следом, разглядывая интерьер.
— И не паясничай, — добавляет Трой не оборачиваясь, именно в тот момент, как Саша хмурится и высовывает язык.
Виктор старается не отставать, но шаги Троя звучат глухо, как удары молота по металлу. Он наблюдает за братом, и в груди рождаются противоречивые чувства: страх и гордость. Все эти годы разлуки не сгладили ощущение, что между ними пропасть.
Дом обычный. По другому и не назвать. Первым делом встречает их огромная «прихожая» с выходом в огород, мансарду, погреб и основной дом.
Трой идёт прямо. В дом.
Для входа пришлось пригнуться — низкий дверной проем. Жалобно скрипит деревянный порог. Прямо — печка с каким-то закутком, налево — кухня и лестница на второй этаж.
Трой опускается в кресло-качалку под лестницей. На ступени рядом что-то бормочет радио, лежит сборник кроссвордов.
Виктор молча садится на стул, напротив, не решаясь разрушить тишину. Взгляд брата прожигает до костей, тишина сильнее давит.
Они оба молчат. Ждут.
— Пятнадцать лет…– тихо проговорил хирург, поджимая губы.
Чистой голубизны глаза смотрят в болотную топь. Он чувствует себя слабым, будто Трой его осуждает. Осуждает за всё.
Трой молчит. Долго молчит. Крутит волны радио, но всё ещё молчит.
— Зачем ты сюда пришел? — наконец-то спрашивает он, а Виктор с облегчением выдыхает.
Минуты казались ему вечностью. В голове крутились сценарии «а что, если…». Варианты были всевозможные, вплоть до того, что отныне Трой его ненавидит. Об этом говорил его взгляд.
Тяжёлый. Уставший.
— Я не…– начал хирург, подбирая слова.
Он ведь не сам сюда пришел — его Сашка привезла. А зачем — фиг её знает. А Трой ей настрого запретил водить домой незнакомцев, живность и подозрительные объекты. И Сашка была рада, что он за такое не прописал ей профилактический подзатыльник. Очень повезло.
— Я не хотел, чтобы всё это так вышло, — наконец выдал Виктор, ощущая, как тяжесть слов давит на грудь, как не хватает воздуха в лёгких.
Трой продолжал смотреть, не моргая, как будто стараясь прочитать в его глазах то, что не было сказано вслух. Он всё чувствует. После травмы он научился читать людей по другому. По другому осязать, видеть, слышать
Трой тихо кивнул, но в глазах его не было понимания. Он поправил рукав камуфляжной рубашки, как будто это могло скрыть его недуг и ту пустоту, что осталась в их отношениях. Виктор молчал, понимая, что каждый из них несет свои раны, но слова всё равно не находились.
Он чувствует себя маленьким мальчиком. Невинным и беззащитным перед старшим братом. Провинившимся до жути.
— И что теперь? — наконец произнес Трой, а лицо его даже не дрогнуло.
Виктор почувствовал, что время тянется в бездне, будто оно замирало в ожидании ответа, который мог изменить всё.
Тишина бьёт наповал. Хирург не был к такому готов. Он не может. Он плачет.
«
Что ты как плакса? Дурак!» — всплывают в голове слова брата, когда в детстве Виктор расплакался над грустной книгой.
А Трой молчит, не торопит. Понимает, что Виктору нужно собраться с силами, осознать. Он может подождать. Пусть поревёт, если нужно.
Но резко Виктор подрывается с места, хватает Троя за грудки, тем самым поднимая. Старший от таких действий немного ошалел, немо шевельнув губами. Только следом последовали… объятия.
Виктор сжал так крепко, как только мог. Он плакал, уткнувшись в плечо, вдыхая аромат пороха, земли стали.
— Ты всё такой же, — по-доброму усмехается Торой, одной единственной рукой обнимая братца в ответ.
Не изменился. Совсем. Всё такой же дурак и плакса, только вырос. Трой не удивлен, скорее, даже рад этому. Что брат не растерял веру в людей. Что прямо сейчас плачет, искренне выражает эмоции.
Трой роняет скупую слезу. Она проходит по шершавой коже, по рубцам шрамов. Он давно не плакал.
Армия слез не прощает.
— Прекращай, Вик. Я тоже рад тебя видеть. Не надо плакать, — говорит Трой, вытирая закрытые глаза. — Мы сами себе создаём брешь.
Виктор отстраняется и смотрит на брата, пытаясь уловить его суть, понять, что осталось за этими многими годами разлуки. Молчание снова заполняет пространство, но теперь оно стало другим — не тягостным, а наполненным пониманием.
— Раз всё так повернулось, — произносит Виктор, глубоко вздыхая. — Я хочу исправить, начать всё заново.
Трой кивает, они только что сделали первый шаг к излечению от невидимых ран. В душе зреет надежда: возможно, каждый из них сможет стать поддержкой для другого, несмотря на тьму, накрывшую их когда-то в тяжёлые времена.
Они смогут снова любить друг друга.
***
— Держи, — Сашка высовывается из багажника, отдавая в руки парня несколько рулонов туалетной бумаги.
— Это мне? — потупил Сенька, еле удерживая всё добро в руках, при этом пытаясь не перепачкать о грязные перчатки.
— Нет, — пожимает плечам девочка. — Ты принципиально будешь жопу наждачкой подтирать.
Арсений такой юмор не оценивает, закатывает глаза и уносит драгоценные припасы в погреб, к остальным важным жизненным вещам: мешки с крупой, банки с тушёнкой и даже пачки печенья — каждый ценил свои запасы, зная, что в этом мире от них зависит чуть ли не жизнь. Арсений знал, что нужно готовиться к худшему, поэтому запас был большой.
— Почему ты не приносишь нормально что-то? — спросил он, глядя на Сашку с неким недовольством, но при этом интересом. — Только за туалеткой в город моталась?
— Ну, а что? — смеётся она, не обращая внимания на его раздражение. — В такой ситуации не хватает ни бумаги, ни шуток. Это необходимо!
Арсений вздохнул, не зная, стоит ли продолжать спор. Он не понимал её склонность к юмору в любой ситуации. Это невозможно остановить.
Сашка закрыла багажник, стряхнула руку, убирая жёлтую жижу, схватила ведро и подошла к колонке.
Набрать воды, налить
немного средства, взять тряпку и мыть, мыть и ещё раз мыть.
— Дак откуда ты знаешь этого Виктора? — Сеньке надо знать досконально всё, Сашка привыкла.
— Полгода назад, в Ижевске ещё, он меня спас, — Сашка плеснула воду на машину, от чего жёлтая жижа стремительно потекла вниз, на землю.
— А что случилось?
— Ёбнулась с лестницы.
— Саша! — шипит Саня, опасливо оглядывается и выдыхает. Трой не слышал, а то мог и шею намылить. — Как так-то?!
— Скользко было, вот и ёб… упала, — Сашка начинает попытки оттереть грязь большой губкой. — Проснулась уже у него. Обосралась до чёртиков. Ну, ты сам знаешь.
Сеня ухмыляется, закатывает глаза и вздыхает. Беззлобно. О фобии он прекрасно знал.
Сколько они с Сашей уже живут вместе, он всё с неё поражался. Поражался с её умения вляпаться в такую авантюру, что и за ноги не вытащить.
— Чего лыбишься?! — недовольный голос девочки выводит парня из раздумий.
— Представляю, как отец тебя за порванный рукав повесит, — усмехается Арсений, снимает очки с головы и потирает краем футболки, от чего та сразу пачкается. — Он уже устал зашивать твою одежду.
— Ну, мне так неудобно! — жалобно скулит Сашка. Начинается вторая попытка оттереть грязь, уже жёсткой щёткой. — Да и кто на меня смотрит?
— Мы на тебя смотрим, Саш, мы, — аки заботливая мамочка выдает Сенька с наигранно–заботливой улыбкой. — Ты мой, не отвлекайся. — а тут он уже открыто издевается.
Сашка любила Сеню безумно. Конечно, ведь он самый лучший «старший брат»! Не без приколов, подколов и возмущений, но девочка его всё равно любит.
Саша тяжело вздыхает, трет и думает о жизни. Сенька наблюдает за тем, как тяжко пыхтит Сашка и улыбается.
Полчаса она провела за мойкой машины, а потом ещё и получила по шее от Арсения за новую вмятину. Столкновение с мутантом не прошло бесследно.
Сашка издает какой-то нечеловеческий звук, похожий на мычание, бросает тряпку с щеткой в ведро и потягивается
— Может, у тебя и получится в этом мире стать известной мойщицей машин, — подколол Сенька, пихнув девочку локтем, и оба разразились смехом. В такие моменты, когда смех был светом в их серых днях, все беды отступали.
Сашка взглянула на машину — чистая, поблёскивающая на фоне обветшалой деревянной бани.
Несмотря на все проблемы, жизнь продолжалась, и они с Сеней будут проходить её вместе, справляясь со всеми невзгодами, веря в лучшее.
— Интересно, откуда Виктор знает отца? — задумался Арсений, а Саша села на лавочку рядом с ним, задумчиво потерев затылок.
— Не знаю. Он не говорил. Может друзья, — предполагает Сашка и жмёт плечами, а Сенька повторяет, как бы соглашаясь.
***
— Вот как…– задумчиво произносит Трой, глотая чай из кружки. — Я знал, что Саша ищет приключения, но чтобы так…
— А я удивлен увидеть её здесь. Почему она ушла?..– задумался Виктор, с неприятным лязгом размешивая в кружке чая сахар.
Действительно, почему Сашка ушла? Сбежала? Её бросили? Похитили? Миллионы вариантов.
— Не знаю. В один день просто нашли её у ворот, — Трой пожимает плечами, откладывает кружку, берется вновь за барахлящее радио.
— А этот парниша — кто он?
— Арсений. Мой сын, — Трой всё ещё чертовски спокоен, пока Виктор давится чаем. — Приемный. — сразу прерывает все вопросы старший.
Виктор хлопает глазками, ставит кружку на стол. Он, конечно, мозгами понимал, что они уже взрослые и впору задумываться о семье, но эта мысль ещё не до конца дошла до его мозга.
— Расскажу, чуть позже, — снова обрывает Трой, как только Виктор открыл рот.
Мирную идиллию чаепития прервали два черта, побольше и поменьше, которые кошмарили Троя уже как полгода, врываясь на кухню, как ураган.
— Машина помыта и заправлена. Припасы выгружены! — отчеканила Саша, гордо глядя на Троя.
— Молодцы, — Трой хвалит, даже чуть улыбается потрескавшимися губами. — Садитесь чай пить, нам надо многое обсудить.
