Последний родственник майора Грома

      Далеко внизу, в долине, виднеется палаточный лагерь, и первое, о чём вспоминаешь, глядя на него — Вудсток.       — Дошли, — выдыхает Максим, падая на колени. — Дошли-и-и-и! — радость исторгается из лёгких криком облегчения.       Несколько дней на ногах, через горный перевал и без карт, с одним лишь ориентиром — на юг. Шустов боялся, что они заблудятся или не успеют, но, кажется, удача наконец-то на их стороне.       — Дошли! Дошли! Дошли! — ликующе вторят животные и катятся кубарем вниз с бархана, хохоча и дурачась.       Принцесса хватает Макса за руку и тянет за собой, отчего он заплетается в ногах, и они оба валятся на песок. Для полноты картины только начать целоваться не хватает, однако Шустов лишь сгребает Принцессу в объятья.       — Дошли, — восторженно шепчет она, и таких сияющих глаз Макс давно ни у кого не видел. Стоптанные ноги определённо стоили этого по-детски наивного, но светлого счастья. Даже если это будет не настолько легендарно, как воспевают Вудсток, идею сыграть на фестивале музыкальная душа Макса поддерживает.       К самому палаточному городку они добираются затемно и убеждаются: фестиваль действительно ночной — даже после заката никто из гостей праздника не думает спать. Максим невольно вспоминает Москву, где движение не стихает даже глубокой ночью.       Калмычка на регистрации шутит над ними тоже с московской безжалостностью, настолько концентрированной, что в Шустове просыпается питерская кровь. Внезапно, на мгновение, но ощутимо поднимается волной возмущения оскорблённой интеллигенции, к коей пролетарии-Громы, вообще-то, никогда не принадлежали, да и их с Игорем мать или коренной москвич в нескольких поколениях папа-Коля — тоже.       Поэтому Макс стоит позади всех и помалкивает, подав голос только один раз: когда их спрашивают о песне. У Шустова и своих набросков хватает, чтобы исполнить, но все они слишком тоскливые и личные, а им нужен зажигательный хит в лучших традициях Евровидения, поэтому «Парад заграничных певцов» здесь кажется более удачным выбором.       Список участников длинный и, значит, до самого выступления ещё уйма времени. Максим, услышав это, загорается идеей написать что-нибудь забавное для выхода на бис. В том, что их позовут на бис, он не сомневается.       Принцесса весь вечер порхает от счастья, заражая своим настроением остальных, в том числе уже валящегося с ног Максима, который без этой всеобщей эйфории давно улёгся бы, плевать где и как, даже под открытым небом. Но едва они находят в лагере уголок, чтобы разбить табор, как Принцесса, пританцовывая, бежит к уже опустевшей сцене, и Максу совесть не позволяет отпустить её одну. Мало ли какие местные питекантропы решат покуситься на хрупкую девушку; он, конечно, не Серёга, чтобы играючи половину деревни вынести, но тоже кулаками что-то умеет.       — Я так долго просила у папеньки дозволения, что даже не верится, — делится Принцесса и самозабвенно кружится по деревянному настилу, что-то напевая.       — Если ты вернёшься в Бремен, отец тебя больше никуда не отпустит, — Макс не хочет этого говорить, однако горькая правда сама вырывается.       — Но иначе вас посадят в темницу за моё похищение, — легко отзывается Принцесса одновременно с очередным танцевальным па. — А ты и так провёл там слишком много лет.       Эти слова, сказанные между делом, звучат слишком неожиданно.       — Что? — удивлённо моргает Шустов.       — Давай танцевать, — меняет тему Принцесса, подлетает к Максу и хватает его за руки, пытаясь раскружиться вместе с ним. — Помнишь движения?       Конечно помнит, только бальный танцор из него никакой; вот если что-нибудь клубное — да, другое дело. А ещё, послушно двигаясь под указку Принцессы, Шустов вспоминает, что не знает ничего о Трубадуре, за которого его все здесь принимают. Почему он, Макс, оказался в этом мире именно сейчас? Почему он проснулся в темнице как раз в момент освобождения? Куда делся настоящий Трубадур?       — Ты что-то знаешь обо мне? — спрашивает он, пользуясь случаем.       — Тебя же ещё ребёнком посадили за воровство, забыл? — без прикрас отзывается Принцесса. — Я тогда была совсем маленькой и знаю только по рассказам, но, мне кажется, с тобой обошлись слишком строго. Папенька иногда склонен устраивать лишнюю драму. Лови!       С тихим смехом Принцесса разбегается, прыгает прямо Максу в руки в очередном движении, и Шустов ловит её больше на автомате, размышляя, где можно узнать о Трубадуре подробнее. Несмотря на пробуждение в темнице, стражники относились к нему хорошо и общались почти как со старым другом, но клеймо вора кажется неприятным дополнением к биографии: ни Макс, ни остальные мужики, ни тем более Алексей Палыч никогда не опускались до краж, даже в плохие вылеты с потерей всех припасов. Всегда удавалось договориться с местными, дождаться гуманитарки от Валеры или протянуть несколько дней на грибах и ягодах. Заниматься мародёркой в брошенных деревнях казалось ещё более глупой затеей, да и выговоры с занесением за обнаруженные случаи как-то добавляли мотивации не начинать.       С другой стороны, почти вся жизнь в застенках: что бы ни натворил Трубадур в детстве, он искупил это сполна. И если хозяйка ветров спасла его, Максима, от смерти в огне, то не приняла ли она же это искупление жизнью Трубадура? Судимый за преступления одинокий музыкант обрёл покой не в жизни, так после неё — грустный, но понятный финал.       Из невесёлых размышлений Максима вытаскивает Принцесса:       — Смотри, смотри! — восклицает она, запуская какой-то механизм на краю сцены. Декорации вспыхивают софитами и включаются две лазерные пушки. — Какая красота... — Принцесса протягивает руку, подставляя пальцы под лучи, и её ладонь тут же вспыхивает причудливым сиянием.       Макс невольно любуется: по-детски непосредственная и задорная Принцесса совершенно не похожа на женщину его мечты, да и всё-таки он ощутимо старше, но сейчас она вся такая солнечная и окрылённая, что даже не нужно влюбляться, чтобы быть очарованным. Это всё равно, как, будучи Дедом Морозом, угадать с подарком, и Шустов настолько обожает это чувство, что уже давно завёл традицию ходить под Новый год по хосписам в тулупе и с накладной бородой.       Ему вдруг очень хочется показать Принцессе Москву, увезти из этой средневековой глуши в большой город, полный чудес и событий. Бунтующей натуре девушки нужно движение, и неспящая столица с концертами и клубами — то, что ей точно понравится.       А потом Принцесса падает без чувств.       Сначала Макс грешит на небезопасную аппаратуру, однако, подбежав, видит руки Принцессы целыми, а саму девушку — невредимой. Упала в обморок из-за переизбытка эмоций?       Но потом он замечает среди теней человека в костюме лётчика. Не того современного лётчика, к каким Шустов привык на базе, а какого-то прошловекового. Будто спустившегося со страниц учебника по истории.       — Так-так-так, что тут у нас... — произносит человек знакомым голосом, прячет в карман тонкую духовую трубочку и хлопает себя по другим карманам, словно что-то ищет.       Сердце Макса почти останавливается.       — Ал-алексей Палыч, — шепчет он, не веря ушам. Человек, найдя в карманах какие-то старые очки, слегка наклоняется вперёд, точно не может как следует разглядеть людей перед ним даже в пузатые линзы, и Максим наконец-то видит его лицо — это действительно Соколов. Чуть более постаревший, чуть менее задолбанный жизнью, но Соколов.       Неужели он тоже умер и тоже попал сюда?       — Ба, да ты чужестранец! — восклицает Соколов. — Король утверждал, что его дочь похитил малыш-Трубадур и сообщники, а здесь, оказывается, дипломатические казусы.       — Алексей П-палыч, — Макс осторожно подходит к нему, едва держась от того, чтобы кинуться на инструктора с объятиями. — Это же я, Алексей Палыч.       — Я вижу, что ты, чужестранец, — бесстрастно откликается Соколов. — И даже дам тебе шанс убежать, чтобы не навязать Королю лишнюю войну.       А в глазах — ни капли узнавания, и вообще взгляд другой, холодный. Шустов вдруг понимает, что перед ним — никто иной, как Сыщик. Просто так совпало, что Король здесь похож на актёра, а Сыщик — на его, Макса, инструктора.       — Через мой труп, — цедит Максим, становясь в стойку со сжатыми кулаками. Он не хочет драться и предпочёл бы переговоры, но слишком хорошо помнит сюжет своего любимого мультика, поэтому не позволяет обмануться иллюзией благосклонности человека перед собой. Да даже если всё-таки придётся драться: Сыщик силён в расследованиях, однако Шустов не припоминает, чтобы тот был хорошим бойцом без грубой силы в лице стражников.       — Мне кажется, мы не с того начали, молодой человек, — вместо мордобоя Сыщик вдруг протягивает руку в кожаной перчатке. — Уверен, наш вопрос можно решить мирно.       Это движение такое знакомое, что Макс на мгновение теряется, поддаётся внешности и голосу Соколова, всерьёз размышляя, не ответить ли миром на предложение мира.       А потом Сыщик словно из ниоткуда достаёт лимон и брызжет половинками прямо Максиму в лицо.       — С-сука! — шипит Шустов, пытаясь вытереть обожжённые глаза, но лишь делает хуже. Он помнит по практике в МЧС, что с кислотой нужен щелочной раствор или хотя бы вода, а лучше к врачу, но где врача сыщешь здесь, в полях?       Максим бросает бесполезное занятие и пытается наподдать Сыщику хотя бы вслепую, но тот играючи уворачивается от попыток и лёгким толчком отправляет Макса отдыхать на землю прямо с высоты сцены.       Именно в этот момент организм Шустова вспоминает, что не спал уже около суток и слишком активно эти сутки жил, а сейчас вообще какой-то перебор творится и ему, вообще-то, уже давно не двадцать лет, поэтому предательски отключается.