Не оставляя следов

             Он никогда не оставляет следов.       Исчезает в дымчатом всполохе самым необъяснимым образом, живёт в ночи и путешествует с тенями, открывая те двери, которые всегда запирают перед сном: колдун — обвиняли бы за спиной и в лицо, если бы он чуть хуже делал свою работу; но контракты выполняются исправно, сильные мира благосклонно кивают ему за оказанные услуги и, что гораздо важнее, за последующее молчание — уважение к заказчикам оценивается высоко: слава мастера своего дела и человек-загадки, да, но не более того, переживать за сплетни не стоит.       И что ему, гениальному сыщику, остаться незамеченным в королевских покоях? так, чтобы вездесущие фрейлины и компаньонки быстрыми глазами и цепкими взглядами не отыскали лёгкого намёка на чьё-то присутствие? а Король, даже исключительно из праздного любопытства, не задавался вопросом, где пропадает Сыщик и почему Принцессу не слышно вот уже третий день?       Ему это проще простого — дожидаясь обещанной оплаты и всюду подозревая обман, изучать замок на наличие входов и выходов, тупиков и секретных лазов, незапертых дверей и удобных балконов — готовность ко всему в его деле ценна, как ничто другое, Сыщик помнит об этом всегда и везде, — так что комнаты её высочества открываются для него без особых сложностей.       В первый раз Принцесса вспыхивает возмущением, бросается в него обвинениями и неутихшей злостью, не позволяет вставить слов в свою защиту, и в Сыщика, испуганно шелестя страницами, летит отброшенная книга — напыщенные французские стихи о несчастной любви и погибающих в её огне влюбленных, — Сыщик с сухим смехом уворачивается и ловит следующий предмет — расшитую бисером подушку.       — Чтобы убить меня, потребуется что-то более существенное.       Массивная янтарная шкатулка становится ему ответом.       В следующий раз Принцесса встречает его появление манерно-гордо и наигранно холодно, молчаливо игнорирует и продолжает что-то вышивать, хотя нитки путаются невыносимо — она рукоделие ненавидит всем сердцем, но в поиске занятия от скуки в запертой комнате хватается за всё, — Сыщик в свою очередь недолго оглядывается, подмечает всякую мелочь, способную когда-нибудь сыграть ему на руку, и старательно делает вид, что не замечает жгуче-любопытного взгляда, который Принцесса временами бросает в его сторону.       — Не боитесь, что я папеньке расскажу о ваших похождениях сюда? — не сдержавшись, роняет она громко и сердито, но под этим напускным недовольством скрывается искренний интерес и становится сразу ясно: Принцесса скорее откусит себе язык, чем расскажет что-то королю, лишая себя незваного и, если уж по правде говоря, нежеланного, но всё же гостя.       Сыщик считывает это не оборачиваясь и дразняще хмыкает.       Чуть позже она с подсвечником исследует всю стену, возле которой он исчез, но ничего не найдёт.       В третий раз Сыщик заходит к ней привычно и расслабленно, с закрытыми глазами может назвать всю мебель в комнате и отыскать пять относительно безопасных мест, в которых можно переждать бурю — если она когда-нибудь начнётся, — и думает, что в общем-то, исследование этого крыла замка можно заканчивать и поступать к следующему, — но Принцесса, какая-то непривычно спокойная и тихая, впервые при нём играет: что-то тоскливое, медленное, сбивающееся с ритма и оттого лишь сильнее пронизывающее — и это его-то, гениального Сыщика! которого даже песня золотоволосого мальчика не тронула! в мелодии которого была любовь!       Сыщик знает: потому-то и не тронула.       А в этой же — знакомое одиночество управляет вздрагивающими девичьими пальцами.       И он останавливается и слушает.       А затем Принцесса впервые с ним заговаривает, и спрашивает тоскливо и глухо:       — Почему вы вернули меня в эту клетку?       Сыщик думает: а действительно, почему же?       потому что Король приказал? — но он давно не слушается королей;       потому что мне заплатили? — но ведь не заплатили же;       потому что так будет лучше? — но об этом он даже не думал, да и ему, в общем-то, плевать.       — Потому что это моя работа, — ответ всё равно не кажется основательно подходящим, но это лучший из имеющихся вариантов: не требует дополнительных объяснений, не бредит ничего внутри и не звучит как оправдание и сожаление, которых Сыщик не хочет.       И спрашивает себя: а зачем он вообще отвечает? его задание в этих покоях окончено — и без того навязанное бездельем и скукой, необязательное, исключительно добровольное, — да и, признаться, Сыщику хватило бы и двух визитов — так что, ко всему прочему, ещё и бесполезное.       Но Принцесса сидит к нему погасшим профилем и задаёт самый неожиданный вопрос:       — Вы придёте снова? — и здесь нет равнодушия и недовольства: только надежда и та неловкость, которая позже может стать смущением.       Нет, — вот, что он должен сказать, уйти и больше никогда не попадаться на глаза этой почти покоренной, и от того так страдающей, так увядающей взаперти и чего-то кого-то ожидающей девице, но Сыщику даже не нужны открывающие истину очки, чтобы понять: Принцессе в покоях неспокойно.       Сыщик должен ответить: я не твой мальчишка-Трубадур, который пришёл тебя спасти, я тот самый ловчий и твой невольный тюремщик, так что смотри, к кому обращен твой взор, я не твой рыцарь — я твой дракон.       Но Сыщик говорит:       — Да.       И что-то меняется.       И гениальному сыщику не составляет никакого труда догадаться, что именно: теперь его здесь ждут       и след этот самый глубокий из тех, которые он оставлял.