В болезни и в здравии

      — Уш-ко.       Она стоит перед зеркалом, растерянная. Масакрик дал ей примерить шапку, которую сшил специально для нее, и Ушко, кажется, не знает, как к этому относиться.       Знает ли Ушко вообще что-нибудь? Вряд ли.       …но стоит Масакрику произнести ее имя, как она оборачивается. Смотрит на него глазами побитой собаки, явно просит.       Тогда, впервые, она тоже на него так смотрела.       Девочка в лифте.       У нее тоже была шапка — только другая, белая, вязаная так трогательно неловко и явно вручную…       Масакрик ухмыляется. Подходит к ней, спрашивает елейно:       — Что-то не так, милая?       — П-по… помоги, — выдавливает Ушко.       Масакрик расплывается уже не в ухмылке, но в довольной улыбке — конечно, он ей поможет.       Она ведь еще плохо говорит и ходит еще хуже; все ее острые коленки — в синяках, и Масакрику пришлось купить ей плотные теплые чулки, чтобы она не мерзла и лишний раз не травмировала себя.       — Какое слово нужно сказать, Ушко? М-м, Ушко? — спрашивает Масакрик, оказавшись за ее спиной. — Я жду волшебное слово.       — П-пожалуйста, — выдавливает Ушко.       — Умница, — Масакрик сияет. Оправляет ей шапку и кофточку, приглаживает ее непослушные, торчащие во все стороны волосы.       Его маленькое совершенство. Лучшее творение, самое преданное существо — разве она когда-нибудь скажет ему «нет»?       Рядом с ней он такой… высокий. Белая рубашка, шорты, колготки… с сердечками. Эти туфли с щегольской пряжкой.       Хорош? Несомненно. У него прекрасный вкус — и не важно, что бы Лютик там не говорил про колготки.       Лютику тоже подошли бы колготки — на голове.       Но Лютику стоит отдать должное — без него Ушко бы… просто не существовало. Если бы не Лютик, Клубничка на корню обрубила бы все попытки Масакрика оживить то, что казалось ей просто куском мертвого мяса — но Лютик был за, и Ушко… появилась.       Нет — родилась заново.       Масакрик наклоняется к Ушко, негромко говорит ей:       — Видишь, какая ты теперь красивая. Тебе нравится?       Ушко внимательно разглядывает себя в зеркале, морщит лоб…       — Да, — заключает она наконец.       Пока у нее нет собственного мнения, и Масакрику это нравится.       ***       Масакрик приводит Ушко в собственную квартиру, когда она окончательно оправляется после последней операции.       Он выделяет ей спальное место подле собственного и отдельный стул на кухне — прямо напротив своего; покупает ей черную зубную щетку, ставит рядом со своей и помечает ее щетку яркой клейкой лентой для заметок, — и не потому что не любит, когда кто-то еще трогает его вещи; заказывает Ушко одежду, которая ему нравится, и долго возится с размерами и возвратами, а кое-что, особенно ему приглянувшееся, подшивает вручную; готовит ей еду, которую считает здоровой, и учит готовить и ее саму — получается у Ушко пока так себе, но есть-то это всё равно не ему, — словом, медленно, но верно вводит ее в русло собственного быта.       Ушко первое время ходит за ним хвостом — а потом «первое время» превращается в «постоянно», и Масакрик ликует, пусть и не подает виду. Ему чертовски нравится играть с ней — и он пользуется ее доверием, тем, что она слушается его во всем, ждет его верно, как собака. Чем дольше Масакрика нет — тем сильнее Ушко радуется ему, когда он наконец возвращается.       — Эй, Ушко, — говорит он как-то, когда она встречает его в прихожей. — Я принес тебе конфет. Ты же любишь конфеты?       Пока он снимает пальто, Ушко разворачивает красивый подарочный пакет и осторожно заглядывает внутрь — и смотрит долго.       Слишком долго.       — Что такое, Ушко? — теперь голос Масакрика отдает льдом. — Тебе… не нравится?       Ушко поднимает на него большие печальные глаза, и…       Вспышка.       «П-пожалуйста, М-масакрик, развяжи меня… Я не хотела, я…»       Конфеты из ее карманов падают на пол сарая звонко, как рассыпавшаяся мелочь.       Масакрик подбирает одну, разворачивает, потянув за оба края обертки, и в его раскрытую ладонь ложится маленькая шоколадная конфетка с вручную нарисованной на ней кривой забавной рожицей.       За-бав-ной.       Масакрик сжимает кулак, и подтаявший шоколад пачкает его пальцы.       Вспышка.       Хруст.       Масакрик слышит хруст запоздало. Смежив веки, слушает, как ломаются кости. А когда наконец открывает глаза, видит… как Ушко заталкивает конфету за щеку. Немытыми руками.       Круглую шоколадную конфету.       И, затолкав, с хрустом раскусывает ее молярами. Смотрит на него доверчиво-непонимающе, с причмокиванием облизывает пальцы, совершенно интимно не отрывая взгляда…       …и тогда Масакрик наконец понимает, для чего создал ее на самом деле.