О расколотых мирах

– А что, если бы с неба падали желуди? – неожиданно говорит Вита. – Что-то вроде дождя из желудей.       Неопределенно хмыкаю. Странная хаотичная мысль. У неё, у Виты, такое бывает. Иногда читаешь спокойно учебник или, к примеру, едешь в машине, листая ленту инстаграмма, а она возьми да и скажи что-нибудь подобное. Несуразно глупое, непонятное и совершенно, чёрт возьми, бессмысленное! Какое мне дело до твоих желудей, солнце? Я ведь уже совсем взрослая: всё время занята. У меня день, между прочим, по минутам расписан! А ты опять чушь несёшь.       Глупышка.       Я закрываю уставшие от мелькающего текста глаза. Затем снова открываю и перечитываю последние строки. Достоевский мне всегда был немного непонятен, но на то он и великий писатель, чтобы только самые умные понимали то, о чем он толкует! Это вам не глупейшая научная фантастика, которую читает Вита. И хоть какой-то толк имеет. Я не люблю тратить время на то, что не сделает меня хоть на толику лучше. Умнее. Красивее. Сильнее. Взрослее, в конце концов!       Вита совершенно другая. Из нас двоих старше она, но у меня всегда создаётся впечатление, что бремя старшей сестры родители возлагают на мои плечи. В свои почти семнадцать она ужасно несобранная и рассеянная. Она может перечислить все виды динозавров, что известны науке, а может забыть, сколько будет три плюс три. Она постоянно отвлекается от работы и учёбы. Иногда она не делает домашнее задание, иногда выполняет на переменах. Периодически что-нибудь ломает. Про таких, как она, говорят обычно: умная, но ленивая. Я поражаюсь тому, что ей до сих пор выводят четвёрки и пятёрки. Жалеют, наверное. Я бы таких, как она, только с трояками домой отпускала.       Виту с её детской мечтательностью и наивностью называют шизанутой. Или инфантильной. А ей, представьте себе, ей плевать!       Я терпеть не могу свою сестру. Всё, о чём я думаю: не быть похожей на неё. Ни при каких обстоятельствах. Никогда.       Я встаю рано, делаю безупречный макияж (Вита же не красится совершенно!). Никогда не забываю учебники и тетради, получаю одни пятёрки. Я староста класса, строгая, но справедливая. Каждый, кто заблудился на своём жизненном пути, может попросить у меня помощи. У меня бывает сразу несколько ухажеров. У меня есть верные подруги, что со мной не из-за моих знаний, а из-за моей личности. Я – идеал, пример для подражания.       И я устаю.       Я каждый день встаю в шесть утра, чтобы накраситься... Потому что я взрослая.       Потому, что все говорят, что Вита глупа и инфантильна, а я, вот я, не такая. Взрослая, в свои пятнадцать взрослее многих.       Мне очень хочется, чтобы она перестала улыбаться. Чтобы узнала, каково это: быть взрослым человеком. И не думала уже о таких глупостях, как падающие жëлуди. – Не неси бред, – раздраженно отвечаю я, стараясь подчеркнуть то, что она отвлекла меня от чтения. – Жёлуди растут на деревьях, и дождя из них быть не может.       Сестра встаёт с дивана. Протягивается и хитро улыбается, будто бы знает какой-то секрет. – А всё же может! Пойдём, я покажу! – и бежит одеваться. Какая же, чёрт побери, глупая девушка! Хмурю брови, но почему-то беру шапку и шарф, застегиваю пальто. Идеально завязываю шнурки. Вита же влезает в кроссовки, не расшнуровывая их.       Мы идём по парку медленно. Я хмурюсь, а она улыбается. Я обхожу лужи, а она весело шлепает по ним, да так, что брызги летят во все стороны. Она снимает шапку, и её рыжие волосы развевает ветер. Я натягиваю её сильнее.       Не хочу однажды стать такой, как она.       Высокие развесистые дубы роняют свои рыжие листья в тёмную воду ближайшего пруда. Трава уже желтеет, вянет и гнётся под напором осенней прохлады. Всё вокруг окрашивается в безобразный серый цвет, и даже яркие краски кленовых и дубовых ветвей не придают этой ужасной картине тёплых оттенков. В воздухе пахнет чем-то острым и горьким, на пруду тревожно крякают утки. Серые тяжёлые тучи заслоняют небо.       А Вита улыбается. Она улыбается этой тупой тоске, этому Аду на Земле. Ей нравится терпкий осенний запах и визгливые крики птиц. Ей нравятся плывущие по воде листочки. Ей, по сути, нравится всё. У неё есть на это время.       У меня же нет. У меня нет времени на восхищение такими глупыми вещами. Меня дома ждёт Достоевский и домашняя работа. Я ужасно хочу поскорее вернуться, но из вежливости медленно иду следом.       Вита сворачивает в лесок, и я иду за ней. Постепенно темные развесистые дубы становятся будто бы выше, сердце моё тревожно сжимается. Я чувствую себя безумно маленькой и беззащитной перед могуществом толстых стволов. Мне тревожно, сердце пропускает удары. Я не люблю так далеко заходить. Когда из вижу пропадает тропинка, когда непонятно куда идти, я пугаюсь. Во всём в моей жизни должен быть порядок, план действий. А когда пропадает дорога, я останавливаюсь. Нельзя пройти там, где не проложен путь.       Но Вита идёт смело. Ей плевать с высокой башни на рамки и правила, она существует с природой в странной хаотичной гармонии. Её копна непослушных волос почти сливается с осенними листьями, неухоженные руки мягко касаются веток кустов, попадающихся нам по пути. И, смотря на её уверенность, я успокаиваюсь.       Меня раздражает моя сестра. Раздражает тем, что она способна найти дорогу там, где её нет. Тем, что идет напролом, наплевав на правила и планы. Но когда я совершенно теряюсь, только она способна придать мне уверенности.       Мы останавливаемся. Это небольшая полянка, окружённая самыми высокими дубами в этом парке. Трава тут изумрудно-зеленая, усыпанная увядающей листвой и желудями. Я пока ничего не понимаю. Зачем мы пришли сюда? Почему она так уверенно смотрит на небо и чего-то ждет?       На всякий случай тоже поднимаю голову. Пока ничего не происходит. Я хочу уже уйти, но сестра мягко останавливает меня.       Неожиданно дует ветер, и серые облака отступают, оставляя место ярко-голубому кусочку неба. Вот сизых туч нет и в помине, а ветерок не перестаёт дуть, и я невольно беспокоюсь: вдруг сейчас снова этот малюсенький просвет окрасится в серый оттенок? И никогда больше не появится тут вновь, не пробьются сквозь него солнечные лучи и небо будет такое же отвратное, как и всегда? Но наверху всё спокойно. Только дубы, огромные и могучие, шелестят своими ветками. Вот, с них летят листья. А за ними – жëлуди. Они стремительно падают вниз, и я какой-то частью себя всё ещё боюсь, что один из них упадёт на меня, и мне будет очень больно.       Но жёлуди всё падают и падают. Они не трогают меня и Виту, будто бы специально огибая нас в своём полёте. Время замедляется. Я смотрю на небо, не отрывая взгляд, и вижу, как оно становится ко мне немножечко ближе. Смотрю. Улыбаюсь. Уже не хмыкаю, не хмурю брови и не сжимаю от злости и обиды кулаки. Кажется, что больше ничего на свете не существует: только я, Вита и жёлуди. Они падают, подобно дождевым каплям, и щёки мои уже болят от дурацкой улыбки. – И правда, – хихикаю я. – Дождь из желудей!       Шапка сползает и падает на землю: так сильно я запрокидываю голову. Но мне уже совершенно плевать.       Наверное, иногда полезно сходить с дороги. И нет ничего плохого в том, чтобы иногда улыбаться. Просто так.