Двадцать два и один

      Ворота, ведущие к замку Гарштанг, распахнулись перед ней и её спутницами с протяжным металлическим скрипом как раз в тот момент, когда над островом, посередь тёмного грозового неба, в очередной раз сверкнула ослепительная вспышка молнии; сразу же следом раздался оглушительный удар грома, словно где-то обрушилась каменная лавина. Одна из её товарок, особо чувствительная, испуганно взвизгнула, но этот возглас потонул в рокочущем раскате. —… баная гроза! — Прорезался сквозь шум всё тот же высокий голос. — Неужели нельзя было наколдовать погоду поприятнее?! Это остров чародеев, или где?! — Так может, и наколдовали… — игриво протянула другая чародейка, с аккуратным хорошеньким носом и донельзя наглыми тёмными глазами. Глаза эти — Лилианна спиной чувствовала, — уставились на неё. — Я даже догадываюсь, кто!       Первая, с высоким голосом, в ответ только недовольно забормотала что-то, но что — за шумом дождя расслышать было невозможно: то ли проклятия какому-то Артуру, то ли что всему виной какой-то придурок.       Лилианна только невинно плечами пожала — её грохот отнюдь не испугал, не стёр лёгкой улыбки с лица, она лишь слегка прижмурилась: такую погоду чародейка весьма любила. Правду сказать, больше всего она любила наблюдать её за окном, сидя в хорошо прогретых покоях, завернувшись в кокон из тёплых одеял и потягивая обжигающе горячий чай… или, чего греха таить, и что покрепче. Но даже сейчас, вымокшая чуть не насквозь (и это несмотря на тяжёлый, непромокаемый плащ!), замёрзшая, усталая, как краснолюд после многодневной работы в забое, Лилианна держалась бодро, поскольку была довольна и горда собой, ведь её кратковременная экспедиция в Аэдирн, в чудесную долину Дол Блатанна, прошла как нельзя более удачно: они привезли с собой несколько образцов редчайшей флоры, как декоративной, так и практически применимой, сделали ценные наблюдения о фауне, да и вечера в цветущей долине, в компании подруг и вина подействовали на чародейку крайне благотворно. В целом, они прекрасно провели время, и Лилианна решила, что должна непременно однажды вернуться туда, желательно — весной, и обязательно — в компании одного голубоглазого мага. Но это были пока лишь только далёкие мечты и надежды, теперь же магичка мечтала только об одном: скорее оказаться в тепле, переодеться в сухую одежду и упасть в кровать, зарывшись телом в одеяла, а холодным носом — если повезёт, — в чьи-то тёмные волосы. Но как ни близка была эта цель, перед ней был ещё долгий путь.       Кони, от усталости опустившие вытянутые морды, медленно процокали копытами по мостовой брусчатке, и у самых конюшен все три чародейки с удовольствием спешились, препоручая свой верный четвероногий транспорт заботам конюших. Затем, истекая водой, лившейся с плащей, волос, и хлюпающей в невысоких сапожках, магички направились по винтовым лестницам в одну из лабораторий, где не страшно было оставить раздобытые не без труда реликты. По пути подруги вяло переговаривались и походя раскланивались со встречными коллегами. Лилианна, ловя на себе их короткие взгляды, видела в них что-то, чему трудно было дать название, но что ей не слишком нравилось. Однако задуматься об этом было некогда, ведь все мысли были только о том, чтоб поскорее сбыть ценные растения, а всё прочее — потом.       Только убедившись, что никто любопытный не угрожает их опытным образцам, девушки вышли на небольшую площадку перед лабораторией и, распрощавшись, наконец разошлись, каждая в свою сторону, преследуя, однако, цели одинаковые: добраться до горячей ванны, потом до горячего ужина и, в конце концов — хотелось бы! — до согретой постели. Однако с последним каждой приходилось полагаться на удачу.       Лилианна, несмотря на усталость, довольно бодро поднималась на самый верх, где располагались их покои: когда они всё-таки достигли перемирия с Братством и вернулись в Гарштанг, кое-кто на этих комнатах горячо настаивал отдельно («Это самые просторные покои, Лили, я же для тебя стараюсь!»), и в такие моменты, когда ноги уже не держали, а до спальни оставалось ещё пролётов пять, чародейка не уставала всячески «благословлять» его за этот выбор. Однако, в сравнении с тем, сколько она уже преодолела, это были сущие мелочи. И если возлюбленный не был занят работой над какой-нибудь новой формулой, то ему уже наверняка стало известно о её прибытии, а значит встреча обещала быть тёплой настолько, что согреется она очень быстро…       Последний пролёт вёл к длинному коридору, который затем сворачивал к небольшой лесенке, идущей на последний этаж. Проходя остаток пути, женщина мельком поздоровалась с ещё одной чародейкой, и, наконец, поняла, что при встрече на лице коллеги в полной мере отразилось то, что до сих пор мерещилось Лилианне в глазах прочих встречных знакомых, а именно какое-то странное сочувствие с толикой пренебрежения. Коллега, поздоровавшись, не задержалась, а напротив, даже будто бы поспешила уйти... Причина этому могла быть только одна, и она ждала там, наверху. До покоев оставалась одна только лесенка, а Лилианна вдруг замедлила шаг и ощутила, как вся усталость за эти несколько дней разом свалилась ей на плечи. Мечты о ванне, еде и постели развеивались быстро, как чья-то низкопробная иллюзия, уступая место нехорошим предчувствиям.       Женщина, наконец, остановилась напротив двери, прислушалась… но вокруг стояла тишина: подозрительная, даже гнетущая… Чародейка мысленно застенала — что можно было успеть натворить за каких-то несколько дней? Впрочем, вопрос смешной и неуместный, когда речь заходила об этом чародее: он порой и за ночь успевал с кем угодно подружиться, рассориться, подраться и, в зависимости от наличия инстинкта самосохранения у этого самого кого-то, либо убить нового знакомца, либо с ним же помириться. И все эти события могли произойти ещё до того, как на небе начали бы гаснуть звёзды… А что её ждало там сейчас?..       Лилианна взялась за ручку двери и, возведя очи горе, решила, что гадать бессмысленно — от этого мага можно было ждать абсолютно чего угодно, абсолютно: даже если бы она открыла сейчас дверь, а на неё бы выпрыгнула пара волколаков — даже этому не стоило бы удивляться. Скрепя сердце, чародейка неохотно провернула вычурную рукоять с оскалившейся львиной мордй, плавно повела ладонью, начертив рунный знак, и дверь распахнулась перед ней, впуская в тёплый, душноватый полумрак прихожей.       Света было мало — лишь несколько горящих свечек в висячих канделябрах освещали помещение, и Лили пришлось помочь себе, зажигая в ладони небольшой, но яркий огонёк. Осторожно ступая и глядя себе под ноги, она внимательно осматривалась, но не видела ни признаков разрушений, ни следов беспорядка: всё осталось таким же, каким было, когда она уехала. Разве что было слишком темно, даже мрачно. И слишком тихо — там, где он находится, так не бывает.       Она прошлась по коридору, вошла в просторную гостиную и, к своему удивлению, свет увидела только слева, где располагалась их спальная комната — это горел большой камин, распространяя вокруг тепло и мелкие яркие искорки. Вид пылающего пламени несколько успокоил чародейку, она загасила светлячок в руке и, сбросив с плеч сырой плащ, осторожными, кошачьими шагами направилась туда. И не успела она войти, как услышала знакомый голос: — Лили? Это ты? Ты вернулась?..       Чародейка застыла на месте всего на миг, как громом поражённая: голос-то был знакомый, но такой искажённый, что только дурак бы счёл, что с его обладателем всё в порядке. Боги, что?.. Ранен? Покалечен?..       В три широких шага она влетела в спальню, и снова будто ногами в смолу влипла, уставившись на кровать, в которую ещё недавно хотела завалиться сама, и погреться как раз об того, кто в этой кровати уже лежал. — Боги, наконец-то… Я уж думал, что больше не увижу тебя… — прохрипел всё тот же голос.       Женщина медленно выдохнула, ненадолго закрыла глаза, переводя дух и чувствуя, как ледяные когти страха постепенно отпускают её. Успокоившись, она подошла поближе, на ходу стягивая с себя до противного мокрую куртку. Нет, ничего такого страшного из всего, что она успела себе придумать, не случилось. Но отдых всё-таки откладывался на неопределённый срок. — Ну? Что с тобой, любимый? — Стаскивая с себя сапоги, устало вздохнула чародейка, не сдерживая улыбки. — Плохи мои дела, Лили… похоже, мне конец…       Магичка закатила глаза, не переставая улыбаться — благо, его глаза были закрыты и видеть этого он не мог.       Ни о каком конце речь, конечно же, не шла: это было бы очевидно любому лекарю, даже недоучке, которого выперли из Оксенфуртской академии за пьянство или беспросветную тупость. Лили настолько давно и настолько хорошо знала этого чародея, что уже успела увидеть, как он в действительности выглядел, когда был на волосок от смерти — и сейчас был совсем не тот случай. Но теперь стали понятны все эти странные взгляды встречных коллег, очевидно, уже успевших столкнуться с последствиями малоприятного факта: хуже разъярившегося Альзура мог быть только больной Альзур. И, к несчастью, Лили выпал второй вариант.       Чародей лежал в постели неподвижно; вытянутое лицо его с точёными чертами в отсветах пламени выглядело бледным и осунувшимся, и только на чётко обрисованных скулах проступил болезненный румянец. Глаз он по-прежнему не открывал, тонкие чёрные брови сошлись к узкой переносице, и весь его облик, казалось, передавал испытываемые мужчиной неописуемые страдания, терпеть которые ему позволяла только железная воля и, конечно же, чудовищная гордость. Дышал он хрипло, неровно, то и дело рвано вздыхая; выдающийся голос, который многие не без причины называли подобным колоколу, сейчас напоминал в лучшем случае скрежет по металлу, а безупречная дикция была побеждена банальной заложенностью носа.       «Простыл и простудил горло», — легко сделала вывод Лилианна, окончательно избавившись от всей мокрой одежды и оставшись только в тонкой шёлковой рубашке и изящных облегающих панталонах, до которых ливень не успел добраться, — «для других это, быть может, и пустяк. Но ведь не абы кто заболел…»       Магичка протянула руку к его лицу, приложила ладонь ко лбу… и толком ничего не успела почувствовать, как тут же её отдёрнула после раздавшегося возмущённого возгласа. Чародей, наконец, распахнул свои глаза, необыкновенно редкого голубого цвета, ныне обрамлённые болезненной краснотой, и уставился на неё, словно незаслуженно оскорблённый. — Что это было?! Лёд?! — Это была моя рука, — спокойно отозвалась она, слегка прищурившись, — на улице ливень, милый. — И ты насквозь промокла, — вновь меняя тон на страдальческий, пробормотал Альзур, устало прикрывая глаза и откидывая голову на подушки, — грейся скорее, любимая, иначе тоже сляжешь… как я… — Куда уж мне, — тихо, буквально себе под нос пробормотала чародейка, оглядываясь по сторонам: на прикроватном столике стоял всего один бутылёк. Она придирчиво его осмотрела, — сколько ты принял? — Не помню, — вымученно проскрипел чародей, болезненно сдвигая брови, — всё равно не помогло… — Надо же, — фыркнула Лилианна, не припоминая, чтобы у яблочной настойки были хоть какие-то свойства, которые могли бы помочь при простуде. — Лили, у меня мало времени… позови детей…       «Нет у нас никаких детей, балда!» - Чуть было не воскликнула магичка, но вовремя сдержалась. — У нас нет детей, дорогой, — спокойно ответила женщина, терпеливо вздохнув и надеясь, что он не читал её мыслей сейчас, или хотя бы не успел прочесть. — Что? — Мужчина вновь приоткрыл глаза, щурясь от света камина, — Я что-то сказал?.. У меня, должно быть, бред…       «Ещё какой! Тоже мне, артист… ледяной водой бы тебе в лицо плеснуть, вот бы ты сразу вылечился!»       Лилианна улыбнулась своим мыслям, и скорее отвернулась, пряча улыбку. Что было делать? Придётся подыграть. К счастью, равно как и к несчастью, Альзур обладал волей совершенно несгибаемой, и если уж ставил перед собой цель, то непременно её достигал: он хотел изобрести новую магическую формулу — он её изобретал; он хотел переругаться со всем Капитулом и навлечь на себя немилость самых сильных магов Севера парой неосторожных, но хлёстких словечек — он и в этом с лёгкостью преуспевал. И даже если Альзур решал заболеть — он обязательно заболевал, и сопротивляться этому было так же бесполезно, как тушить пожар стаканом воды. Но и Лилианна тоже не первый день с ним жила…       Недолго подумав, женщина быстро пересекла комнату, радуясь тому, что в помещении было очень тепло, и, подобравшись к узкому резному шкафчику, принялась что-то искать внутри, почти чувствуя на себе чужой недовольный взгляд. Наконец, Лилианна осторожно извлекла из темноты шкафчика тонкую стеклянную трубочку, на одном конце которой расположился небольшой шарик с прозрачной жидкостью.       «Вот и посмотрим, больной ты мой», — подумала девушка, с улыбкой подходя к возлюбленному, выражение лица которого постепенно приобрело мрачный вид. — Это ещё зачем? — Хрипло выдавил чародей, тут же заходясь сухим кашлем. — Как зачем? Измерить тебе температуру. Не хочешь руками — будем использовать измерительные приборы. Так даже точнее, — пожала плечами чародейка, протягивая ему стекляшку. — …Там ртуть, Лили. Так и скажи, что добить меня хочешь… — Я же не пить её тебе предлагаю, дорогой. Подержи во рту пару минут, вот и всё.       Альзур недовольно прищурился, и с видом страдальца медленно забрал термометр из рук чародейки, засунув себе в рот. — Вот так. А теперь принесу тебе лекарства…       «Настоящие лекарства», — мысленно фыркнула женщина, прикидывая, насколько придётся ограбить собственные запасы: лечить его сейчас при помощи магии у неё не было никаких сил. — Не надо, Лили, — вдруг простонал маг, закатывая глаза, но не изменяя себе в стремлении чётко выговаривать слова, даже с термометром во рту, — мне эти чёртовы лекарства не помогают… — Ну ещё бы! — Хохотнула чародейка, складывая руки на груди. — Настойка из яблок, мне кажется, способна вылечить сердечные раны, но никак не простуду! Ты хоть бы уж перцовку достал! — Перцовки не было! — Вдруг огрызнулся мужчина, на мгновение сердито сверкнув глазами, и тут же болезненно зажмуриваясь, всем своим видом давая понять, что и голова у него болит, и кости ломит, и страдания он испытывает ну просто нечеловеческие. — Как будто я разбирался… схватил, что первое под руку попалось… — Настойку? — Скептически повторила Лилианна, но в ответ услышала только новый стон. — Милый мой, ведь уж кто-кто, но ты-то смог бы одним заклинанием вылечиться, а вместо этого… — Какие заклинания, Лили! Какую формулу выговоришь… с таким-то голосом?!.. Да ещё голова раскалывается! — Пожаловался Альзур, демонстративно прижимая ладонь ко лбу и отворачивая лицо, словно оскорблённый в лучших чувствах. — Боги, и чем только я заслужил эту жестокость?! Если чародей, значит, всё может?!.. Да попробовала бы ты… в таком состоянии… использовать Си-лу…       Он вновь закашлялся, не размыкая губ, чтоб случайно не выпустить ртутную палочку изо рта. Женщина покачала головой, улыбаясь и понимая, что правды в этом театре одного актёра едва ли на половину хватит, но — он для себя уже всё решил.       Лилианна подошла ближе, присела на край постели, заботливо поправив откинутый край рубашки и ласково проведя отогретой уже рукой по бледной щеке — если температура и была, то отнюдь не высокая. Чародей же никак не отреагировал, храня достойное молчание и крайне болезненный вид.       «Лет уж одиннадцатый десяток пошёл» — с усмешкой подумала чародейка, — «седины что в волосах, что в бороде, уже пополам. Один из самых могущественных, величайших чародеев Севера!.. Но без драмы никак не можно. И что с тобой только делать, дорогой мой?»       Похоже, он всё-таки не читал её мыслей, или же мастерски притворялся: Альзур молчал, хоть дыхание его теперь казалось даже сердитым. Тогда Лилианна с прежней улыбкой наклонилась к нему и, заправив ему за ухо серебристую прядь волос, коснулась щеки поцелуем. На миг ресницы чародея вздрогнули, точно он хотел открыть глаза, но в последний момент передумал, ограничившись только тем, что слегка скривил лицо. — Не надо, — хрипло проворчал он, — ещё заразишься. Я бы не хотел, чтоб ты заболела.       Где-то в невидимых сферах скользнула (по ощущениям — как короткие брызги кипятка), не особо скрываемая, чья-то невнятная мысль о том, что вот он-то, этот самый кто-то, он бы ни сил, ни времени, ни окружающих не пожалел бы, чтоб… а вот что — узнать уже не удалось, так как мысль вовремя придушили. Лили хотелось смеяться. Однако последствия в этом случае были бы непредсказуемы, так что она только погладила мага рукой по лицу, и губы её задрожали, плохо сдерживая улыбку. — Не переживай, любимый. Я ещё перед поездкой укрепила иммунитет. Давай-ка лучше сюда эту штуку…       Он и опомниться не успел, как термометр оказался в руках чародейки. Повертев палочку в руках, Лилианна вздохнула и посмотрела на возлюбленного, приоткрывшего больные глаза и слегка повернувшего голову в её сторону. — Двадцать два и один, — женщина улыбнулась, похлопав двумя рядами ресниц, — при норме в двадцать один и… — Знаю я, какая это норма, — ворчливо перебил Альзур, нервно вскинув голову, — эти бездарные придурки из Оксенфуртской академии, которые зовут себя учёными, до сих пор о ней договориться не могут!.. Мне, в конце концов, лучше знать, как я себя чувствую, чем какой-то ртутной стекляшке…       В подтверждение своих слов он снова раскашлялся — по-настоящему, но, несмотря на это, несколько картинно. Лилианна ненадолго отвернулась, вновь тщась совладать с собой и перестать так широко улыбаться. Как только ей это удалось, она примирительно погладила его по широкой ладони. — Ты прав, любимый, тебе виднее. Значит, буду тебя лечить.

***

      В воздухе поселилось малоприятное сочетание запаха лекарств, растёртых терпких трав и куриного бульона, который она, пусть и с трудом, но всё-таки уговорила выпить чародея. Голосу это помогло сразу: хотя хрипы никуда не делись, он хотя бы смог разговориться. Кроме того, между делом, магичка успела поесть и сама. После этого, один за другим в ход пошли несколько целебных эликсиров и, финальным штрихом — горячий ромашковый отвар, запах которого он на дух не переносил, но, тем не менее, мужественно выпил до конца.       Когда все необходимые лекарства были приняты, Лилианна решила добить заразу (сиречь болезнь) окончательно, при помощи барсучьего жира: кое-как заставив Альзура сесть на постели, она стащила с него влажную рубашку и, щедро вымазав свои руки в мази, принялась растирать спину и плечи чародея под его жалобные стоны. Впрочем, жалобными эти стоны можно было назвать с натяжкой: торопить или прерывать её он отнюдь не спешил.       Так прошло ещё с полчаса: Лилианна неторопливо разминала и массировала ладонями затёкшие мышцы, твёрдые, что камень. Занятие это в равной степени доставляло удовольствие им обоим: чародейка, наконец-то, сидела в постели (согретой!), и наслаждалась звуками разыгравшейся за окном грозы, видом ярко пылающего камина и, в равной степени, видом прямо перед глазами; Альзур с не меньшим удовольствием наслаждался самой приятной частью многотрудного процесса исцеления — ради этого стоило пить чёртов отвар из ромашки. — Чуть ниже, дорогая, — почти мягко, если бы не простуженный голос, попросил маг, и ещё договорить не успел, как тут же почувствовал, что нежные руки опустились как раз туда, куда и было надо. Чародей блаженно выдохнул, — Боги, руки твои исцеляют вернее любого эликсира, Лили… Мне уже намного лучше… Ты лучшее лекарство, любимая…       «Кто бы сомневался», — подумала чародейка, но в ответ только тихо засмеялась.       Как будто бы и не он пару часов назад «умирал» от банальной простуды, не он стонал и хрипел, жалуясь на самочувствие и сердясь на её усмешки… Лилианна была уверена, что уже завтра он будет почти совсем здоров, и не только от её лечения, но и потому, что решит, что уже болел достаточно; знала и то, что завтра, стоит ей только проснуться, он забросает её вопросами о том, как прошла поездка, заставит показать всё, что она с собой приволокла, и всячески даст понять, как тосковал здесь без неё, в обществе «непроходимых идиотов»… Всё это будет, но завтра.       Чародейка, задумавшись, скользнула рукой вверх по спине, провела ладонью по правому плечу и очнулась от раздумий, почувствовав под пальцами едва ощутимую неровность. Взгляд её светлых глаз скользнул в эту сторону — старый шрам. Хорошо зажил. Женщина опустила глаза, несколько раз погладив рубец пальцами: она помнила, как он его получил, и помнила, как сама лечила эту рану… Не самая страшная из тех, что были на её памяти. Она задумчиво подняла глаза к широкой шее, с которой сама недавно убрала длинные, тёмные с проседью волосы, чтоб не запачкать их — глубокая белёсая отметина на ней была и позаметнее, и пострашнее… На спине их больше не было, шрамов — её стараниями, ведь она столько раз эту спину прикрывала. Куда больше их было на груди, на туловище — исцелённых магией, скрытых, почти незаметных глазу; один — самый страшный на её памяти — был на ноге, под правым коленом.       Она была с ним, пока кровь хлестала во все стороны, пока раненый чародей рычал от боли, и меж безупречно белых зубов заливалась кровь, натёкшая из прокушенной губы. Она видела рассечённую острым лезвием ногу, видела белеющий обломок кости; видела и того, кто это сделал — он валялся, уже не опасен, где-то поблизости. В тот день ей пришлось вспомнить всё, чему она научилась за время службы медичкой в Элландере: со спокойствием многоопытного хирурга, чародейка сама наложила жгут, как могла «прижгла» кровоточащую артерию, наскоро срастила перебитую кость. Она будто со стороны смотрела, как всё это делали её руки, вымазанные в его крови чуть не по локоть, и не дрожали... а внутри всё переворачивалось от ужаса; помнила, как тратила Силу, не оглядываясь на последствия, и как от изнеможения всё начинало казаться ненастоящим, кошмарным сном. Лишь когда его жизни перестала грозить опасность, когда они добрались до города и медик с надменным лицом всего-навсего довершил её работу, когда Альзур смог уснуть… только тогда Лили ушла на задний двор лечебницы, и на свежем воздухе, в погожий, чистый и звонкий весенний день, прозрачный, наполненный радостным пением птиц — она выблевала всё, едва не до внутренностей и, привалившись к стене, горько разрыдалась в истерике, такой неуместной среди радости пробудившейся природы, с одной лишь мыслью, в которую никак не могла поверить — всё закончилось. Живой.       Проснулась чародейка только на третьи сутки в той же лечебнице, в постели, на которой он уже сидел, живой и здоровый: держал её за руку и смотрел с тревогой и радостью, глазами невозможно голубыми, как тонкий ледок, как небо той самой злополучной весной… У неё не было сил говорить, она могла только смотреть в ответ и улыбаться. Живая. Живой. — Лили…       Чародейка вздрогнула и тут же вновь заводила руками по его спине, тихо сглотнув. Задумалась, провалилась в этот кошмарный, яркий и лучезарный день, словно в портал — ощущения были похожие: бездна и обжигающий холод. — Это было так давно, дорогая, — он не повернулся к ней лицом, чтоб не смущать её взглядом, но в глубоком голосе слышались ноты сочувствия, нежности, заботы. Он не читал её мыслей нарочно, но друг для друга у них не существовало ни барьеров, ни магических блокад. — Верно, — быстро, но бесцветно отозвалась чародейка на случай, если он всё же захотел бы продолжить, — что было — то было. Да быльём поросло. — Народные мудрости, — Лилианна услышала, что он улыбнулся, — такие простые и всегда безошибочные.       Женщина тоже улыбнулась. Не хотела она об этом больше вспоминать, не хотела говорить и думать. Всё — прошлое. А она здесь, дома, в тёплой постели, возле горящего камина, среди треска поленьев и шума ливня за окном, и гулких раскатов грома… Рядом с тем, кого она всё-таки назвала мужем каких-то десять лет назад.       Лили неторопливо помогла чародею надеть рубашку, а затем просунула руки ему подмышки, обняла грудь ладонями и прижалась к спине; положила голову ему на плечо, прикрыла глаза, задумавшись, сколько всего они пережили вместе, и какая это на самом деле мелочь, подобная простуда…       Альзур повернул к ней голову и коснулся поцелуем тёплой щеки, прижался носом. В его дыхании ещё сквозила ромашка. — Какая прекрасная погода, какая гроза, — пробормотала чародейка, решив, что уже вполне может позволить себе забыться сном, — вот это грохот… аж стёкла звенят… — Тоже мне — гроза, — вдруг фыркнул чародей, наспех высвобождаясь из её объятий только затем, чтобы, перехватив возлюбленную, уложить её, уже наполовину спящую, в постель. — Будет время — покажу тебе настоящую грозу… Конечно, когда буду чувствовать себя лучше.       В подтверждение своих слов он несколько раз демонстративно кашлянул, подержавшись за горло, и вскоре опустился рядом с ней, накрывая их обоих тяжёлым тёплым одеялом, прижимая чародейку ближе к себе. Лили улыбнулась, зарываясь носом в тёмные волосы.