Глава 8. В госпиталь!
25 марта 2024 г. в 08:48
Когда дневная жара стала помаленьку спадать, Акхамук покинул дом и сразу же пустился в путь. Одет он был по-дорожному – в синий просторный асельхам с объемистым капюшоном. Вообще-то капюшон асельхама предназначался прежде всего для защиты головы от пыльных ветров пустыни. Была у него, однако, и еще одна функция. Сейчас капюшон был откинут на спину, и в нем, как в заплечной суме, лежали пшеничная лепешка и солдатская фляга с водой. Для дальней дороги такой запас провизии оказался бы, пожалуй, маловат. Но сейчас его должно было хватить.
Акхамук спешил на юг – в город. Дел у него, как и полагалось сельчанину, было невпроворот, а тут еще на его семью свалились эти двое приблудных чужеземцев! Никаких планов на них Акхамук, разумеется, не имел – разве что мечтал как можно скорее передать их в более подходящие руки. Будучи ветераном-легионером, он, конечно же, надеялся найти эти руки в крепости Ликсуса.
От дома Акхамука до крепости было не очень далеко, однако не так уж и близко – миль десять. Будь у Акхамука конь, это расстояние показалось бы пустяковым. Но коня не было. Отставному пехотному десятнику, пару лет назад вернувшемуся в родовой дом и неожиданно для себя оказавшемуся главой большой и не слишком богатой семьи, он был просто не по карману.
Поначалу Акхамук собирался подождать с походом в крепость до утра. Но забила тревогу Илли – дочь овдовевшей старшей сестры, второй год жившая в его доме. Илли, старательно помогавшая Таджеддигт в домашнем хозяйстве, понесла чужеземцам на обед нутовую кашу – и вдруг прибежала от них всполошенная, с криком «Усатый плох совсем, помирает!»
По счастью, Илли, как с ней случалось и прежде, с испугу преувеличила. Заглянув к чужеземцам и понаблюдав за ними, Акхамук немного успокоился. Иван был по-прежнему жив и умирать пока вроде бы не собирался. Но плох он был и в самом деле. Пожалуй, даже еще в худшем состоянии, чем тогда, под скалой.
На усатого моряка, назвавшегося Иваном с Оловянных островов, Акхамук наткнулся этим утром на морском побережье. На рассвете он, прихватив с собой жену, отправился в свою оливковую рощу – срубать сухие сучья со старых деревьев. Повозку Акхамук доверил Таджеддигт, сам же пошел пешком рядом: ездить на осле казалось ему недостойным бывалого воина. Небольшой кусочек дороги, ведшей к роще, проходил вдоль берега, и, должно быть, сам Господь надоумил Акхамука именно тогда свернуть в сторонку по малой нужде. А подойдя к обрыву, он, повинуясь все тому же ниспосланному на него свыше наитию, заглянул вниз – и, к своему удивлению, увидел под скалой распростертое тело.
Вытащить парня наверх оказалось непросто – но оставить его умирать Акхамук, разумеется, не мог. За время военной службы он успел не только принять святое крещение, но и сделаться ревностным христианином. А христианину полагалось быть милосердным.
Конечно, попотеть Акхамуку пришлось основательно. Чего стоил один только крутой спуск по узкой, пригодной скорее для коз, чем для людей, тропинке! Еще труднее оказался обратный подъем – тем же самым путем, да еще и с раненым на руках. А ведь Акхамук оставил военную службу не просто так, а по тяжелому ранению, от последствий которого он до конца так и не избавился.
И все-таки Акхамук справился – в одиночку донес парня до дороги. Конечно, ни о какой роще и ни о каких оливах теперь уже не могло быть и речи. Вдвоем с женой они с горем пополам усадили раненого в повозку и поспешили домой.
Почти всю дорогу парень молчал. Акхамук его тоже ни о чем не расспрашивал: ясно было, что тот еле ворочает языком. Однако не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы многое понять и без вопросов. И так было ясно: чужеземец сорвался со скалы и поломал себе ребра. Правда, откуда он взялся на мавретанском берегу и что заставило его лазить по скалам, Акхамук так до конца и не понял.
Дома Акхамук выделил парню одну из комнат, отдал его на попечение женщинам и на время успокоился. Однако странные события на этом не закончились. Сначала Илли принесла в дом слух из города: будто бы в новый порт недавно заходил загадочный, явно колдовской корабль с севера – без весел, без парусов, зато с высокой трубой между мачтами, извергавшей густой черный дым. А затем Акхамук, наконец добравшийся до своей оливковой рощи, повстречал возле нее еще одного чужеземца – рыжего, лохматого и со сползшими штанами. В отличие от первого, второй чужеземец выглядел целым и невредимым телесно, но, похоже, несколько повредился рассудком – не мог даже узла завязать. Запас христианского милосердия у Акхамука к тому времени еще не исчерпался, так что нехотя, скрепя сердце, он отвез к себе в дом и этого странного человека тоже.
И оказался в весьма затруднительном положении. Что делать с нежданными гостями дальше, он представлял себе плохо. Пользы для своего хозяйства Акхамук в них не видел, исследовательского интереса тоже не испытывал. Вдобавок ко всему, оба чужеземца явно нуждались в лечении – особенно тревожило состояние того, что был со сломанными ребрами. А местному врачу, недавно присланному из города, Акхамук особо не доверял, считая его слишком молодым и неопытным. Кроме того, настораживало, что оба чужеземца объявились в этих краях как раз после появления подозрительного корабля.
Так ничего разумного и не придумав, Акхамук попытался было спросить совета у жены – к женщинам у ливийцев испокон веков было принято прислушиваться. Та, однако, вопреки обыкновению, лишь развела руками. Зато ни с того ни с сего в их разговор встрял со своим мнением Идир – самый младший из братьев Акхамука.
– Брат, отвези их в город, – заявил он. – Там хотя бы лекари есть – настоящие, ученые.
Вообще-то Идир, влезши в чужой разговор с непрошеным советом, поступил по меньшей мере невежливо. И все-таки Акхамук сдержался, не дал воли гневу. Потому что почувствовал: младший брат явно хотел сказать что-то важное, но не решался.
– Договаривай, – недовольно вымолвил Акхамук и поморщился.
И тогда Идир потупился и произнес:
– Брат, посмотри, какими глазами наша Илли смотрит на усатого!
Эти-то слова всё и решили. Чересчур большой интерес племянницы к постороннему мужчине, к тому же еще и нездешнему, не нравился и самому Акхамуку. И при этом в передаче чужеземцев в заботливые руки врачей определенно не было ничего зазорного. Вот и вышло, что Акхамук, для острастки поворчав на непочтительность брата, в итоге все-таки последовал его совету.
И вот теперь Акхамук торопился в Ликсус. Если точнее – в городскую цитадель, за стенами которой имелся военный госпиталь и всё еще оставались его бывшие сослуживцы. На их-то помощь – прежде всего своего бывшего командира, кентуриона Ма́рия Парда, – он и надеялся.
Дорога, по которой шел Акхамук, петляла лощинами, огибая холмы и оливковые рощи. Иногда она вплотную подходила к селениям, и тогда на его пути начинали попадаться люди – в основном такие же крестьяне-ливийцы, как и он сам. Акхамук здоровался с ними, как велел обычай, однако на долгие разговоры не задерживался. Встретить закат и тем более заночевать в пути в его планы не входило. Дело было даже не в опасных животных, хотя, не пройдя и половины дороги, Акхамук уже успел обнаружить у себя под ногами львиные следы и два раза повстречаться с изукрашенными сетчатым узором скальными гадюками. Куда неприятнее ему казалась возможность повстречаться с атласскими разбойниками, время от времени объявлявшимися в окрестностях Ликсуса и подстерегавшими на дорогах торговые караваны. Грабить одиноких путников они тоже не брезговали, а на Акхамука, некогда отличившегося в армейском рейде против одной из знаменитых банд, и вовсе имели зуб.
Конечно, нарваться на разбойников можно было и днем, однако гораздо чаще они, подобно гиенам, выходили на свои черные дела по ночам. И все-таки по мере удаления от родной деревни Акхамук всё больше сожалел, что отправился в путь в одиночку. В нынешнем своем состоянии он вряд ли смог бы противостоять даже одному мало-мальски умелому воину, а уж справиться сразу с несколькими вооруженными головорезами и не рассчитывал.
Мудрено ли, что Акхамук обрадовался, когда, миновав очередное придорожное селение, нагнал громоздкую крестьянскую телегу, влекомую парой палевых длиннорогих волов и доверху нагруженную буровато-серыми мешками из грубой пальмовой рогожи. Шагавший рядом с телегой возница оказался старым знакомым, с ним вместе шли его сыновья, сильные молодые мужчины, и Акхамук не справился с искушением – присоединился к их компании.
Вероятно, это оказалось ошибкой. Да, в обществе старого Ятти и его сыновей Акхамук почувствовал себя куда увереннее, но волы, как им и полагалось, брели очень неторопливо. До предместья Ликсуса подвода добралась лишь к закату, а к крепостным стенам Акхамук подошел уже в полумраке. И, разумеется, оказался перед закрытыми на ночь воротами.
* * *
Пока Акхамук преодолевал милю за милей, направляясь в ликсусскую крепость, оба его гостя по-прежнему пребывали в полутемной комнатушке. Иван, судя по всему, смирился с обществом Родри, однако разговаривать с ним по-прежнему особо не стремился, а лежал на спине, уставившись в потолок, и угрюмо молчал. Тем временем Родри расхаживал по комнате из угла в угол и, подобно складывающему стихи барду, что-то неразборчиво бубнил себе под нос. Однако это были вовсе не стихи: Родри сочинял проповедь. Задача эта оказалась не из легких: о вере «колёсников» Иван знал совсем немного, а больше спрашивать о ней было не у кого. Тем не менее дело медленно, но верно продвигалось. – Брось нудить, рыжий, – в какой-то момент не выдержал наконец Иван. – Голова раскалывается. – Брошу – ну так здесь сидеть и останемся, – оборвав очередное заунывное завывание, откликнулся Родри. – А так авось и выберемся, и наедимся вволю, и еще тебе лекаря найдем. В последнем, по правде говоря, Родри был уверен не до конца, однако виду не подавал. – Опять мошенничать задумал? – Иван сдвинул брови, недовольно засопел. – Почему мошенничать? – с невинным видом отозвался Родри. – На сей раз никакого обмана! Ты хоть знаешь, как меня нарек отец? – Мне-то что до того? – буркнул Иван, однако посмотрел на него не без любопытства. Родри, разумеется, заметил это немедленно – и тут же почувствовал себя как рыба в воде. – Да будет тебе известно, что зовусь я благородным именем Родри, – заявил он, довольно ухмыльнувшись. – Сам посуди, можно ли истинному учителю этой самой колесной веры зваться более удачно, чем «король колеса»? Вывалив всё это на Ивана, Родри выпрямился, гордо подбоченился. И вдруг застыл как громом пораженный. Внезапная мысль поразила его: он же и в самом деле за весь этот разговор не сказал ни слова лжи! Ну, может быть, почти не сказал: мошенничать-то он все-таки собирался. Вернее, вроде бы собирался – а уж что из этого выйдет... «Неужели во мне все-таки заговорила сидова кровь?» – неожиданно пришло Родри в голову, и от этого сразу и захватило дух, и сделалось жутковато. Невероятные перспективы вдруг замаячили перед ним: наконец-то ему будут даваться волшебные заклинания, станет понятен язык птиц и зверей, сделаются видимы закопанные в незапамятные времена клады! Болтали же по всему Придайну, что будто бы его отец до поры до времени рос обычным ребенком, а потом раз – и ни с того ни с сего сделался тем самым Робином Добрым Малым! На миг Родри засомневался: сам-то он давно уже вышел из отроческого возраста. Однако объяснение нашлось сразу же: ведь и волшебной крови течет в его жилах вдвое меньше, чем у отца! Может, и ждать пробуждения волшебного дара ему нужно вдвое дольше? Или, скажем, отец неспроста наградил его таким именем, и ему предначертано стать не волшебником, а королем? И в любом случае неспроста же судьба свела его с дочерью Неметоны!.. – Эй, ты чего застыл столбом, рыжий? – вдруг долетел до его сознания голос Ивана. – От духоты поплохело? Голос отрезвил. Тотчас же Родри из сладостных мечтаний вернулся в реальность – в душную полутемную комнатушку с грязными тряпками на стенах. «Ага, стану я королем... – хмуро подумал он. – Хорошо если какой-нибудь водяной мельницы – как раз с колесом...» Вздох сожаления Родри, впрочем, сумел сдержать. Вместо этого он протянул, изобразив в голосе беспечное равнодушие: – Да не... Так, задумался...* * *
В крепость на ночь глядя Акхамука, конечно же, не пустили, однако место для ночлега он все-таки нашел. Выручил всё тот же Ятти: в городе уже который год жил один из его сыновей. К нему-то Акхамук и заявился – и был встречен как подобает: хозяева и досыта его накормили, и поделились с ним последними городскими новостями, и постлали ему постель в самой лучшей комнате. Новости, надо сказать, оказались интересными – особенно о прибытии в Ликсус большого корабля с Оловянных островов, будто бы двигавшегося силой пара. По крайней мере, теперь стало более или менее понятно, откуда взялись и странные слухи о волшебном корабле, и подобранные им чужеземцы. А вот с постелью вышло куда менее удачно: всю ночь не давали покоя расплодившиеся в ней клещи. На рассвете Акхамук отправился в крепость с красными от бессонной ночи глазами, с тяжелой, словно после бурной попойки, головой и с многочисленными следами укусов по всему телу. Мысленно он поносил последними словами и своих непрошеных гостей, из-за которых пришлось тащиться в город, и медлительных, как черепахи, волов, задержавших его в дороге, и нерадивого сына Ятти, расплодившего у себя в доме целый легион кровососов. Положа руку на сердце, придется признать, что не все из этих упреков были в должной мере справедливы – впрочем, никто, кроме самого Акхамука, о них так и не узнал. Зато возле крепости Акхамуку наконец повезло: эр Марий повстречался ему еще перед воротами. Более того, кентурион сразу же узнал своего бывшего десятника. – О боже, неужели это ты, мавр? – оживился он. – Совсем крестьянином заделался – а говорили, у тебя теперь вилла на побережье! Мысленно Акхамук вздохнул. Слова, мимоходом брошенные Марием, задели за живое: дела у него и в самом деле шли не столь хорошо, как мечталось перед выходом в отставку. Что ж, кентурион на его памяти никогда не отличался тактичностью – и, выходит, не изменился. Но Акхамук знал и другое: за внешней грубостью бывалого воина, сделавшегося офицером в боях с полудикими племенами гетулов, скрывалось доброе и отзывчивое сердце. – Обратно собрался? – ухмыльнулся тем временем Марий. – Извини, не возьму. Некуда: все контубернии при десятниках. А ты же на меньшее не согласишься, разве не так? Акхамук с усилием улыбнулся. Ясно было, что его бывший командир всего лишь шутил – да и вообще пополнением армии занимались вербовщики, а не кентурионы. – Ладно, рассказывай, – махнул рукой Марий в ответ. – Понимаю: ты ведь не в гости на солдатскую кашу пришел. Притесняет кто? – Да нет... – пожал плечами Акхамук. – Кому я в нашей глуши сдался? Тут другое приключилось. Выслушал его рассказ Марий не без интереса. Под конец похмыкал, покачал головой. Потом заявил: – Ладно, мавр, пошли! И не успел Акхамук опомниться, как оказался перед самым большим из госпитальных шатров. – Обожди здесь, – распорядился Марий. – Сейчас я мэтра Гвитно позову. Он как раз с Оловянных островов – авось разберется. Ждать пришлось недолго: вскоре Марий вернулся. Вместе из шатра вышел высоченный черноволосый мужчина с бритым подбородком, но с пышными густыми усами. На плече его белой просторной туники Акхамук с удивлением увидел большой красный крест странной формы – словно сложенный из четырех наконечников стрел, как их рисуют маленькие дети. – Вот, – кивнув на Акхамука, заявил Марий. – Говорит, у него дома твои земляки обосновались. Тут же спохватившись, он повернулся к Акхамуку и пояснил: – Мэтр Гвитно – советник при госпитале от Ордена Милосердия. Акхамук растерянно кивнул. Слова «Орден Милосердия» ничего ему не говорили. Кто таков был мэтр Гвитно, он тоже понимал не особенно. Однако на лекаря этот человек походил мало – во всяком случае, врачей с военной выправкой Акхамук прежде не встречал. Но и офицерской формы советник тоже не носил. Между тем мэтр Гвитно сделал шагнул к Акхамуку. Затем поприветствовал его на очень хорошей латыни: – Здравствуй, почтенный ветеран! Окончательно растерявшись, Акхамук протянул руку. Рукав его асельхама тотчас же сполз, обнажив запястье. И тут мэтр Гвитно вдруг насторожился. – А ну-ка дай руку посмотреть, почтенный, – обеспокоенно спросил он. – Что это у тебя? – Клещи́, – поморщился Акхамук. Потом, подумав, добавил: – Не мои. На ночлеге покусали. Подробности он, разумеется, рассказывать не собирался: позорить гостеприимного сына Ятти было бы черной неблагодарностью. Но и выглядеть нерадивым хозяином тоже не хотелось. Мэтр Гвитно задумчиво покачал головой, затем цокнул языком. – Эх... – вздохнул он. – Ладно. Об этом потом поговорим. Пока расскажи, что у тебя там за бритты в гостях. Протянутую руку мэтр Гвитно внимательно рассмотрел, но так и не пожал – то ли побрезговал, то ли пожалел. Акхамук, по правде говоря, этому даже обрадовался: места укусов у него изрядно зудели. Впрочем, еще больше его вдохновила забрезжившая надежда уже в самое ближайшее время пристроить в госпиталь нежданных гостей. – Чужеземцы-то? – откликнулся он. – Да кто ж их разберет! Тот, который с поломанными ребрами, – вроде бы моряк. А второй – вообще не пойми кто. Ну так он в уме поврежденный – что с такого и возьмешь? Но оба говорят, что с Оловянных островов, – и промеж себя лопочут непонятно. Мэтр Гвитно задумчиво кивнул. Потом вдруг спросил: – Сюда привезти их сможешь? Акхамук недовольно нахмурился. – Я полдня досюда тащился... – начал он. Мэтр Гвитно его тут же перебил: – Тогда покажешь дорогу.* * *
В обратный путь Акхамука повезли на легкой колеснице – не боевой, но все равно быстрой и неожиданно мягкой на ход. Правивший парой быстрых аравийских лошадей молодой солдат явно происходил из какого-то южного племени: он был очень смуглый, губастый и с курчавыми волосами. По-ливийски солдат не говорил совершенно, но латынью владел неплохо. Разговор с ним, впрочем, все равно не складывался. В кои-то веки обычно неразговорчивый Акхамук сожалел об этом: о военной службе он втайне тосковал и сейчас был бы не прочь погрузиться в уже подзабытую армейскую жизнь. Увы, никаких новостей от солдата он так и не добился: на все вопросы тот отвечал либо «да», либо «нет», а то и просто молча пожимал плечами. Имени своего он тоже так и не назвал. Зато возничье дело солдат знал отменно. Повинуясь его голосу и легким движениям вожжей, повозка прямо-таки летела. Акхамук и опомниться не успел, как миновал и прибрежные дюны, и ту самую скалу, под которой вчера нашел усатого чужеземца, и соседский дом... – Эй, – спохватившись, крикнул он солдату. – Останавливай! Всё, приехали! Родной дом встретил его привычными запахами – коровьего навоза, кизячного дыма, свежеиспеченного хлеба. Гнусаво промычал теленок, следом заполошно затявкал проворонивший приезд хозяина Асмун... В воротах повозку уже поджидал Идир – один-одинешенек. Вообще-то это было в порядке вещей, но Акхамук почему-то насторожился. Первым делом он поискал глазами Илли. Не найдя ее перед домом, совсем встревожился: неужто та и правда ошивается при чужеземцах? Однако голос племянницы тут же донесся из глубины дома: девчонка что-то кричала матери про подгоревшую лепешку. – Помогать надо или сами выйдут? – вдруг подал голос солдат. – Обожди здесь, – бросил ему успокоившийся Акхамук и, приветливо хлопнув по плечу Идира, направился в дом. Уже на лестнице он спохватился: вообще-то к солдату следовало бы отнестись как к гостю. Обернулся, крикнул брату: – Идир, угости служивого хотя бы финиками! Сам Акамук задерживаться все-таки не стал – поспешил наверх. А поднявшись – направился прямиком в комнату к чужеземцам. – Ну что, готовьтесь... – начал было он – и вдруг с удивлением замолчал. То, что предстало перед его взором, оказалось совершенно неожиданным. Незваные гости, еще недавно на дух не переносившие друг друга, похоже, все-таки нашли общий язык. Сейчас рыжий сидел на корточках перед усатым, и оба совершенно мирно беседовали. При этом впечатления безумца рыжий больше не производил – разве что волосы у него были по-прежнему всклокоченные. – В госпиталь поедете, – наконец вновь обретя дар речи, проговорил Акхамук. Затем уточнил: – В город, в военный гарнизон. К его очередному удивлению, на новость чужеземцы отреагировали очень по-разному. Усатый тотчас же оживился, с явным интересом уставился на Акхамука. А вот рыжий сразу посмурнел. Впрочем, уже в следующее мгновение он опомнился и, широко улыбнувшись, заявил: – Добрая новость, хозяин! Да осветит тебе путь Небесное Колесо! Акхамук с недоумением пожал плечами, но затем все-таки кивнул. Слова рыжего показались ему странными, однако дурного в них вроде бы ничего не было. Зато от его внимания не ускользнуло другое – ошарашенное и, пожалуй, даже возмущенное выражение, немедленно появившееся на лице усатого. – Там внизу ждет колесница, – не очень уверенно произнес Акхамук заранее заготовленную фразу. Затем, не особо задумываясь, спросил: – Сами спу́ститесь или Идира позвать? – Сами, – со странной поспешностью откликнулся рыжий. Усатый удивленно посмотрел на него, поморщился, словно отведал свежей мякоти цитрона, однако все-таки кивнул. А Акхамук облегченно перевел дух. Поручать брату тащить на себе усатого – тяжеленного детину огромного роста – ему совершенно не хотелось. Сам же Акхамук к такому подвигу был и вовсе не готов: то, что приключения прошлого утра не обернулись открывшимися старыми ранами, сейчас казалось ему поистине чудом.* * *
– Эй, ну как ты? – первым делом спросил Родри Ивана, едва они разместились в повозке за спиной у темнокожего солдата. Чувствовал он себя сейчас неуютно: от помощи подозрительного парня отказался, а сам толком не помог. Иван скривился, но промолчал. Родри был рад и этому. – Ладно, доброго вам пути! – торопливо проговорил Акхамук. – Кланяйтесь от меня эру Марию! Сам он ехать с ними явно не собирался. Солдат кивнул, затем издал губами чмокающий звук и тряхнул вожжами. Повозка тронулась, под колесами застучали камни. Почти сразу же лошади перешли на рысь и резво понеслись по дороге, унося Родри и Ивана от непонятного, неуютного, но все-таки гостеприимного дома навстречу неизвестности. Немного погодя Родри обернулся. Акхамук всё еще стоял в воротах и смотрел им вслед. Не удержавшись, Родри вздохнул – не то с облегчением, не то с сожалением. – Эй, рыжий! – вдруг окликнул его Иван. Родри повернулся. – Что? – Слышь, ты зачем хозяину про колесо плел? – Проверить хотел, – весело ухмыльнулся Родри. – Надо же было убедиться, что это работает! Иван с недоумением посмотрел на него, затем нахмурился. – Спятил, что ли? – буркнул он наконец. – Это нам повезло, что он прежде с колёсниками не сталкивался! Родри хмыкнул. Затем подозрительно посмотрел на солдата. Тот сосредоточенно перебирал вожжи и молчал. «Не знает бриттского», – решил Родри и успокоился. Однако ненадолго. Мало-помалу им стала овладевать новая шальная мысль. – Слышь, Иван, – вдруг заявил он. – Вот возница этот – как думаешь, откуда он родом? Тот равнодушно пожал плечами. Родри, однако, не унялся. – Ты ж моряк! – подначил он. – Поди везде побывал – а такого пустяка не знаешь! Уловка сработала: Иван на нее повелся, пусть и не сразу. – Возьми да сам спроси, – неохотно откликнулся он, но потом все-таки смилостивился: – Ну откуда-то с дальнего юга – может даже, из-за Великой пустыни. Там таких много – целые народы. Нубийцы, аксумцы, блеммии... Родри ненадолго задумался. Затем удовлетворенно хмыкнул. Знакомство с жителем дальней, скорее всего дикой страны – что могло быть удачнее для испытания сочиненных им проповедей! Оставалось только дождаться подходящего случая. Случай этот представился довольно скоро. Возле очередной рощи темнокожий парень остановил лошадей. – Я сейчас! – торопливо проговорил он, обернувшись, – и, тут же соскочив с повозки, устремился к придорожным кустам. Иван проводил парня взглядом, понимающе вздохнул. – Эк его... – с сочувствием проговорил он. – Не иначе, живот прихватило! – Угу, – согласился Родри. И тут же деловито продолжил: – Так, вот что. Развяжи-ка мне вот это! С этими словами он снял с шеи висевший на веревочке полотняный мешочек и протянул его Ивану. Тот отшатнулся от мешочка, как от ядовитой змеи. – Э, ты чего?.. – пробормотал Родри с недоумением. – Сам, что ли, не можешь? – буркнул Иван в ответ. – Тебе ж узлы вроде завязывать запрещено, а не развязывать. – Так я и боюсь завязать, – нехотя признался Родри. – Руки-то привычные: развязал – вынул – опять затянул. Иван недовольно скривился, но мешочек все-таки принял. Затем брезгливо, кончиками пальцев, потянул за кончик шнурка. – На. Доставай сам. Мараться не хочу. «Ну и дурак», – подумал Родри. Вслух, однако, не сказал: успел вовремя прикусить язык. Не хватало еще новой свары! – Ну! – напомнил о себе Иван. – Избавь уже от этой дряни. Хмыкнув, Родри забрал мешочек. Осторожно вытряхнул медяшку на ладонь. Та, разумеется, за время пребывания в мешочке новее не сделалась: она по-прежнему была тусклая, с зелеными разводами. – Песочком бы тебя, что ли... – задумчиво пробормотал он. Затем махнул рукой: – Ладно. И так сойдет. Снова протянул мешочек Ивану. – Завяжешь? Тот поморщился, но узел завязал. Затем проговорил с мрачным видом: – Больше не проси. Я тебе что, слуга? В ответ Родри уныло кивнул. Спорить с Иваном он не собирался. Некоторое время оба молчали. Иван неподвижно сидел, скрючившись и уставившись в днище повозки. Родри без особого интереса разглядывал окрестности. Бурые холмы, лишь кое-где покрытые ядовито-зелеными пятнами папоротниковых зарослей, ему не нравились. – Слышь, рыжий! Там солдата не видать? – нарушил наконец тишину Иван. Родри покачал головой. Словно в ответ ему над запыленными серо-зелеными кустами тут же показалась черная курчавая голова. – О, – оживился Иван. – А вот и солдат! – Ага, – согласно кивнув, откликнулся Родри. А про себя продолжил: – «Сейчас и попробуем!» Между тем солдат выбрался из кустарника, уверенно перемахнул тянувшуюся вдоль дороги канаву и быстрым шагом направился к повозке. – Эй, парень! – позвал Родри. Тот замер, вопросительно посмотрел на него. Наконец, после недолгой заминки, крикнул: – Сейчас поедем, почтенный, – я только подпругу поправлю! Родри важно кивнул. Затем состроил постную физиономию и величественно воздел правую руку к небу. – Послушай-ка, парень! – воскликнул он. – Не замечал ли ты сегодня ничего удивительного? «Угу, – тут же ответил Родри мысленно сам себе. – Сперва в животе, а потом в кустах». Судя по всему, примерно то же подумал и сидевший рядом Иван – во всяком случае, он шевельнулся и загадочно хмыкнул. – Не-ет вроде... – Солдат пожал плечами, растерянно помотал головой. – Эх... – разочарованно протянул Родри. – Ну залезай тогда. Солдат на миг задумался, но затем решительно запрыгнул на повозку и, устроившись впереди Родри и Ивана, взялся за вожжи. – Эй! – снова окликнул его Родри. Солдат нехотя обернулся. – Что, почтенный? – Я вот что хотел тебя спросить... – Родри замолчал, старательно изобразил смущение. – Ты же откуда-то с юга родом, так? – Ну да... – еще больше растерявшись, кивнул солдат. – Я издалека – из Аксума, из города Йехи... На миг Родри задумался. Ни о какой Йехе он, естественно, до сих пор не слыхивал. Более того, он и об Аксуме-то узнал совсем недавно – от Ивана. Ну так много ли о каких южных странах он слышал вообще? Разве что о Египте да о Иудее – и то от британских монахов, которые там ни разу не бывали. А значит, действовать ему следовало осторожно – чтобы не попасть впросак. – Послушай-ка, – начал он. – У вас там в небе последние годы всё как обычно, ничего не изменилось? И тут случилось то, чего Родри определенно не ожидал. – Ты это о Колесе, что ли? – вдруг осклабился солдат. – Есть такое дело! У нас его часто видно, все уже привыкли давно. Родри растерянно кашлянул. Похоже, все его планы шли прахом: он-то собирался подвести разговор к Колесу исподволь, неприметно. Но отступать теперь было уже поздно. – Это же чудо Господне... – не очень уверенно продолжил он. – Я встречал одного человека, так он исцелился, когда... Солдат хмыкнул, пожал плечами. А затем, перебив его, решительно заявил: – Брехня это всё! В Аксуме о таком любят болтать ученики Гэбрэ Гэргэла. Не надо их слушать. Слушай лучше христиан – они не обманут! – Христиане... – презрительно протянул Родри. – Да они... Неожиданно он осекся. А затем испуганно перекрестился. Причина для испуга у Родри была более чем веская. Еще немного – и он брякнул бы про христианского бога что-нибудь непотребное. А христианского бога тут явно знали и чтили – слова темнокожего солдата были тому неоспоримым доказательством. И по всему выходило, что слухи о подвластности этому богу всех римских земель были сущей правдой. – Что «они»? – с недоумением переспросил солдат. А Иван насмешливо хмыкнул. – Они, то есть христиане, – конечно, люди правильные и умные, – извернулся Родри. – Да я и сам ведь верую в святую Троицу... Иван снова хмыкнул. – Я бы рассказал тебе, что́ наш батюшка говорит про Колесо, – не обратив внимание на смешок Ивана, продолжил солдат. – Да только мне велено в крепость поспешать – так что поторопиться бы надо!* * *
Выспросить подробности о мнении священника относительно «небесного колеса» Родри так и не сумел, хотя даже перебрался вперед – к солдату поближе. Но тот наверстывал потерянное время и яростно гнал лошадей, отчего повозка грохотала и тряслась, не давая возможности перемолвиться даже словечком. И все-таки по крайней мере один полезный вывод Родри для себя сделал: прежде чем проповедовать новую веру, неплохо бы для начала выяснить, что́ думают о ней служители веры старой. От планов своих, однако, Родри решил не отступать. А медяшку – «знак Колеса» – весь оставшийся путь так и продержал зажатой в кулаке. Показать солдату эту штуковину в столь жалком виде он не решился и твердо решил при первой же возможности надраить ее песком до блеска.* * *
Пока ехали, солнце успело высоко подняться, и опять началась жара. Родри и Иван прятались от нее под старыми балахонами, оставленными им добрым Акхамуком. А правившему лошадьми солдату зной, похоже, был нипочем. Тот безмятежно сидел под палящими лучами с непокрытой головой, время от времени пощелкивал вожжами и даже умудрялся напевать что-то веселое на непонятном, непривычно звучавшем языке. Украдкой поглядывая на солдата из-под надвинутого на лицо капюшона, Родри силился представить себя на его месте – и не мог. Бо́льшую же часть дороги Родри провел, задумчиво разглядывая медяшку. По гладкой красновато-желтой поверхности «монеты», пересекая одну из изогнутых прорезей, тянулись две царапины – ни дать ни взять шрамы на лице Акхамука. «Это же сколько же их шлифовать придется!» – хмуро размышлял Родри. Смотреть по сторонам он давно перестал. Однообразные холмы и лощины нагоняли на него тоску. – Город, – вдруг подал голос Иван. Родри вздрогнул, оторвал взгляд от «монеты». Сразу же увидел буроватую, покрытую светлыми проплешинами равнину. – Болото, что ли? – пробормотал он. Тут же сообразил, что ошибся: перед ним была речная долина. Сама река – широкая, извилистая – блестела совсем неподалеку. Сложив вдвое шею и гордо выпятив зоб, над водой медленно летела большая, непривычно белая цапля. «Вот же местечко: даже цапли – и те неправильные», – мысленно вздохнул Родри, проводив ее глазами. А затем он поднял взгляд выше и сразу увидел город – большой, белый, раскинувшийся на вершине нависшего над долиной высокого холма. Сразу бросилась в глаза огромная – куда выше колокольни собора в Кер-Сиди – грязно-серая башня, возвышавшаяся на скале над крутым обрывом. – Ишь ты – и здесь сидовский гелиограф построили! – послышался удивленный голос Ивана. Родри неопределенно пожал плечами. Что такое гелиограф, он не знал – даже слово, скорее всего, услышал сейчас впервые. Зато имел представление о разнообразии сидовских чудес – и уже не особо им удивлялся. – Вайа! – вдруг выкрикнул солдат и слегка натянул вожжи. Лошади тотчас же замедлили шаг. Повозка круто повернула вправо, начался подъем. Вдоль дороги, сменяя друг друга, потянулись нескончаемые каменные и глинобитные заборы. Один за другим на глаза стали попадаться домики, выстроенные из уже знакомых грубо слепленных крупных кирпичей. Затем кирпичные дома сменились каменными, а под колесами застучала булыжная мостовая. Потянуло домашними запахами: уже знакомым по дому Акхамука пряным дымом очага, свежеиспеченным хлебом, жареным мясом... Всё громче звучали городские звуки – голоса людей, звон молотка, конское ржание. Из-за высокого забора, окружавшего высокий, явно богатый дом, доносились грохот барабанов и многоголосое нестройное пение. Неожиданно совсем рядом пронзительно закричал осел, и песня тотчас же оборвалась, сменившись гневными женскими криками. Родри довольно ухмыльнулся: подобные происшествия, безобидные, но забавные, ему положительно нравились. – Что лыбишься? – немедленно напустился на него Иван. – Может, у людей свадьба или еще какой праздник, а тут эта скотина орет! – Да ну тебя, зануду, – отмахнулся Родри. – Не убивают же вроде никого – и ладно! – а потом, хохотнув, добавил: – Зато каков голосина! Иван отвернулся от него, презрительно сплюнул на мостовую, а затем негромко проворчал: – Балабол ты все-таки, рыжий... Повозка ехала совсем медленно и оттого не гремела, так что Родри эти слова расслышал. И, разумеется, им не обрадовался. «Спасибо хоть на сей раз не свиносос», – подумал он и, поморщившись, тоже сплюнул, метко угодив в большой булыжник. Вслух Родри не произнес ни слова. Затевать свару ему, как всегда, не хотелось.* * *
Ехать по городу пришлось совсем недолго. По узкой улочке повозка поднялась почти на самую вершину холма и остановилась на широкой площади. С удивлением Родри обнаружил впереди знакомые желтовато-серые шатры военного госпиталя – примерно такие же не раз попадались ему на пути во время странствий по Придайну. Даже полотняный штандарт, вяло шевелившийся над самым высоким шатром, оказался тем же самым – белым с красным восьмиконечным крестом. «Орден Милосердия», – сразу же вспомнилось Родри странное, но много раз слышанное и потому ставшее привычным название. – Приехали! – объявил солдат. – Приказано отвести вас к эру Гвитно. Сам Родри покинул повозку легко – попросту выпрыгнул из нее. Потом, правда, пришлось помогать Ивану: тому выбраться из повозки оказалось еще труднее, чем залезть. И тут случилось новое приключение: возясь с Иваном, Родри под конец едва не выронил «монету». Вернее, даже выронил, но каким-то чудом поймал ее на лету. Однако солдат заметил. И тут же подоспел – вот нет бы так помогать Ивану поспешил! – Э, а это что такое? Дай посмотреть! Родри неохотно протянул ему медяшку. – Нашел вот в кустах, – признался он, мысленно махнув рукой на тщательно продуманную байку о чудесном даре. Вид у «монеты» был пока еще слишком потрепанный, да и вообще было ясно, что этот солдат ни в какие чудеса Колеса так просто не поверит. Солдат повертел «монету» в руках, подумал. Потом вернул ее Родри. – Странный знак, – объявил он. – Неправильный. Касисы Гэбрэ Гэргэла носят не медные знаки, а серебряные. У простых учеников – да, медные, но маленькие. Вдвое меньше этого! Родри удивленно посмотрел на солдата, нахмурился. Затем настороженно спросил: – А ты откуда знаешь? – Так я же из Аксума, – пожал плечами солдат. – А от моей Йехи вообще рукой подать до Вукро. Три конных перехода – и уже там! Родри глубокомысленно кивнул, хотя, по правде говоря, три конных перехода маленьким расстоянием ему не показались. Затем он несколько раз повторил про себя, силясь уложить в голове, только что услышанные диковинные слова: «Йеха», «Вукро», «Гэбрэ Гэргэл». Что они означали, он уже успел более или менее разобраться: первые два вроде бы были названиями аксумских городов, а третье – именем верховного жреца колёсников. Разумеется, ни об одном из этих городов, ни о Йехе, ни о Вукро, Родри не знал ровным счетом ничего. Представить себе их он все-таки попытался, но перед его внутренним взором упорно возникали хорошо знакомые города Придайна: то думнонский Кер-Уск, то камбрийский Кер-Сиди, то мерсийский Тамуэрт. Зато в его воображении очень легко и вполне отчетливо нарисовался Гэбрэ Гэргэл – как раз такой, как Иван описывал жрецов Колеса: чернокожий, в белой шапке... Внезапно Родри оживился. Затем оценивающе посмотрел на солдата. И наконец удовлетворенно хмыкнул. Лицо у солдата было не просто смуглым, а темно-бурым, словно скорлупа спелого лесного ореха. Не совсем черным, конечно, но для исполнения внезапно возникшего у Родри нового замысла более или менее подходящим. Оставался сущий пустяк: уговорить солдата побыть некоторое время Гэбрэ Гэргэлом.
