Лучшие из нас

Лучшие из нас…

Гарри не совсем помнил, как очутился на руках Хагрида. Он плыл в какой-то молочной дымке, нагой, точно младенец, его обволакивали чьи-то приглушенные голоса, а потом он вдруг почувствовал неприятный ком в животе, точно при трансгрессии, голова заболела, заныла поврежденная еще накануне рука, и он очутился на руках доброго лесничего. Голова Гарри безвольно моталась из стороны в сторону, точно у куклы, а палочка отчего-то была спрятана прямо в рукаве. Сознание приходило не сразу. Это Запретный Лес? Куда они идут? Почему плачет Хагрид? Изначальная слабость не дала ему сделать ошибки и выдать себя. Он осторожно скосил глаза и разглядел впереди Волан-де-Морта, шагавшего широкими неспешными шагами, Беллатрису, семенившую рядом, какого-то широкоплечего волшебника, которого узнать ему не удалось. Слева и справа тоже шли Пожиратели, и, Гарри не сомневался, еще больше шло сзади. Лес непривычно молчал, словно отторгая вторжение черных магов, даже птицы-морриганы, живые скелеты, не кричали с верхушек елей, как делали обыкновенно. Они шли не больше десяти минут, но для Поттера это показалось вечностью. Получается, он не умер? Что произошло? Он помнил, как стоял на опушке, сжимая в руке Воскрешающий Камень, но то было потом? Он выжил? Как? Знает ли Волан-де-Морт о том, что его враг все еще дышит? Если да, зачем он оставил ему палочку? Если нет, как вышло, что ему снова повезло? Гарри затаился, ничем не выдавая своего присутствия, стараясь не дышать слишком явно и громко, лихорадочно соображая, что же ему делать. Быть может, его время еще не пришло? Может, его готовят к другой, показательной казни? Может, Волан-де-Морт со свойственной ему театральностью решил устроить дуэль на глазах у всей школы, решил убить его, Гарри Поттера, окончательно и бесповоротно? Он думал, глядя сквозь неплотно прикрытые веки на вековые стволы деревьев, на заросли, где некогда прятались пауки, на темное небо. Пытался почуять запах Запретного Леса, но чувствовал лишь привкус крови во рту. А потом чаща внезапно закончилась, деревья расступились, и Хагрид чуть сильнее прижал к себе тело юноши, потому что они пошли вверх, мимо хижины, к зданию Школы. Хагрид плакал. И, как бы ужасно это ни звучало, это внушало Гарри надежду, что для него еще не все потеряно. Когда они остановились, когда Волан-де-Морт заговорил, когда Поттер услышал крик Рона, плач Гермионы, проклятия Джинни, когда он, сам не ведая, что делает, неуклюже спрыгнул с рук Хагрида — он все еще не успел понять, что происходит и что ему следует делать. Он просто хотел жить. Просто не был готов умирать… вот так. Как в тумане он двигался, не помня, не понимая, что взаправду, а что ему только кажется. Краем глаза он видел, как профессор Стебль виртуозно разбрасывается боевыми заклятиями, как за ее спиной кто-то из ребят с Пуффендуя — он это понял только по желтому шарфу на шее — держит защитные чары над несчастным Хагридом, как призраки школы волной несутся на Пожирателей, как кричит Беллатриса, проклиная тех, кто начал отступать. Это было где-то далеко. Звуки доносились сквозь вату, и Гарри наощупь бежал, наугад атаковал, интуитивно выставлял защиту. На секунду ему показалось, что он видит себя со стороны. А потом все снова смешалось. Потом он много раз силился вспомнить, что произошло тогда, восстановить в своей памяти события того жуткого утра, но, как ни пытался, так и не мог сделать этого. Реальность проступала пятами. Была Полумна. Она была бледнее, чем когда-либо, ее Гарри встретил в полуразрушенном коридоре, когда его по пятам преследовал Лорд и кто-то из его ближайшей свиты. Кажется, Поттер закричал, требуя, чтобы она отошла в сторону, чтобы бежала, а может, только хотел закричать, но она вместо этого лишь сделала крошечный шаг, пропуская его, а затем взмахнула палочкой, и бирюзовая волна неизвестного юноше колдовства захлестнула коридор, роняя преследователей наотмашь, выбивая последние уцелевшие окна. Он не помнил, как выбрался из этого коридора. Был Рон. У него кровоточило плечо, он подволакивал ногу, но, когда откуда-то из-за угла появилась горстка Пожирателей, Уизли бросился на них с ревом, словно и правда был Львом Гриффиндора. Он двигался неуклюже, дергано, но и даже с этим раскидал взрослых и опытных черных магов, словно те были первокурсниками, впервые пришедшими в дуэльный клуб. — Беги, Гарри, беги, ну! — Люциус Малфой покачнулся, отступая. Была Гермиона. Она на секунду, буквально на мгновение вцепилась в руку друга, словно желая проверить, удостовериться, что он — это и правда он, а затем снова с головой нырнула в водоворот криков и крови, не сказав ни слова. У нее были заплаканные глаза, а волосы были все в пыли, и Гарри в то мгновение захотелось, как в маггловских играх и фильмах, поставить все на паузу, на мгновение, всего на одну секундочку, просто чтобы обнять ее. Чтобы извиниться. За что? Он не знал, не мог в то мгновение вспомнить. Но он чувствовал, знал, что его подруга плакала из-за него. То утро смешалось в единый водоворот лестниц, переходов, залов… Он бежал и бежал, словно от этого зависела его жизнь. И взаправду — зависела… То утро запомнилось ему водоворотом заклинаний, помещений, лиц, из которых нет-нет выступали знакомые. Вот Макгонагалл, теснящая кого-то во дворе школы. Молли Уизли, схлестнувшаяся с Беллатрисой. Профессор Слизнорт, помогающий кому-то подняться на ноги. Филч, оттаскивающий кого-то в школьной форме прочь от эпицентра схватки. Джинни и один из близнецов, бегущие вверх по полуразрушенной лестнице. Хаотично, суматошно, оглушительно громко и ослепляюще ярко. А потом вдруг наступила тишина… Гарри стоял на заднем дворе школы, а в полусотне ярдов от него лежало мертвое тело. В своей смерти Волан-де-Морт выглядел как-то неуместно, жалко, словно и не он был тем, кто одним своим именем наводил ужас, кто принес столько боли и страданий. Как будто это был кто-то другой. На негнущихся ногах Гарри подошел к нему. Левая рука была неестественно согнула, выломана, одна из штанин задралась, и белая, точно мука, лодыжка торчала из-под мантии. Гарри замутило. Все лицо Волан-де-Морта было испещрено глубокими морщинами, под глазами темнели пигментные пятна, какие бывают у глубоких стариков, проживших сотню лет. Теперь, когда магия не оберегала Темного Лорда, Гарри мог увидеть его настоящее лицо. На ступенях школы сидели Гермиона и Перси. Они молчали, и Гарри показалось, что в этой сцене — сером майском небе, пыльном полуразрушенном дворике, двух фигурах в дверном проеме — было что-то ужасно тоскливое и безнадежное. Не было ощущения победы. Было только ощущение горечи и крови во рту. — Вы… как?.. — он не узнал свой голос, до того он охрип. Адреналин, который бурлил в венах, когда Поттер схлестнулся в последней дуэли с Темным Лордом, покинул его, уступив место серой апатии и какому-то чувству потерянности, надломленности. Он сел рядом с Гермионой, привалился к ее плечу, и так они и сидели, глядя, как ветер треплет мантию неизвестного колдуна. Он лежал у самой стены, лицом вниз, и около его головы алела небольшая лужица алой крови. Сил не было даже на то, чтобы отвернуться. Гермиона тихо гладила Гарри по волосам. Кто знает, сколько они просидели вот так вот. Потом появились Симус и Оливер, тоже пошатывающиеся от усталости, еще чуть позже — мадам Помфри и несколько неизвестных Гарри волшебников. Они осмотрели их и тоже ушли, потом кто-то подошел к мертвому Пожирателю у стены и унес его на носилках внутрь здания… А Гарри никак не мог заставить себя встать. Усталость приковала его. Не хотелось ничего, совсем ничего. Встать, конечно, пришлось. Школа была удивительно тихой, ее обитатели молча брели поодиночке по коридорам кто куда, останавливаясь лишь для того, чтобы вглядеться подслеповатыми от усталости глазами в лицо напротив, словно спрашивая: «Это ты? Ты жив? Слава Мерлину…». А потом брели дальше. В нише около Большого Зала Гарри нашел Парвати. Она уже не плакала, только бессмысленно смотрела в стену напротив, не замечая никого. Он не стал ее окликать. Постоял с минуту у дверей в Зал — и, развернувшись, направился прочь. Он не был готов снова увидеть мертвые тела друзей. Где-то в глубине души, наверное, он боялся, что ничего не почувствует сейчас, что даже не поймет, что они никогда больше не очнутся. Хотелось снова забыться в молочной дремоте… Он урвал час или полтора сна, скрючившись в кресле в кабинете Прорицаний, и, пока спал, видел тяжелые, странные сны. Видел маму и папу, слышал крик Джинни там, на площади, когда она думала, что он мертв, почему-то видел Виктора Крама, летящего за снитчем на Чемпионате девяносто четвертого года… Когда он проснулся, все тело ломило, а голова гудела не меньше, чем до этого. Но спать не хотелось. — Профессор? — ноги скорее по привычке вынесли Гарри к гостиной факультета. Драпировки были порваны, стулья опрокинуты, окно выбито, угли из камина валялись по всей комнате. По углам гулял холодный ветер, а в самом центре, прямо на каменном полу, сидела, обняв себя руками, декан. Она подняла на юношу глаза, полные неверия и какой-то нечеловеческой боли. — Я учила их всех, — тихо сказала она. — Они все жили тут, проводили вечера в этой башне, а теперь их нет… — она не плакала, просто рассказывала. — Ремус и его друзья вечно закатывали тут вечеринки, Тонкс как-то раз устроила пожар. Не специально, просто так вышло… Лаванда любила сидеть у окна. Никто обычно не любит, а она любила… А Колин… Она продолжала, перечисляя маленькие привычки и большие проказы, улыбаясь воспоминаниям и вздрагивая от реальности, а Гарри подумал, как много помнила эта женщина. Она, должно быть, помнила каждого, кого учила когда-то, каждого, кто жил в этой Башне, и от этого заболело сердце. Гарри вспомнилось, как она бросилась на Снейпа в Большом Зале. — Профессор… — она осеклась, глядя на него, и минуту они молчали, смотря друг другу в глаза. Глаза Минервы Макгонагалл были очень усталыми. — Я очень рада, что вы живы, Поттер… — тихо сказала она. — Вы представить себе не можете, как я рада. Вы разбили мне сердце, когда Хагрид принес вас… — Профессор… — он не смог выдавить из себя ничего другого, не смог даже сдвинуться с места, просто смотрел на нее, стоя около сорванного с петель портрета Полной Дамы. — Как же вы выжили, Гарри? — кажется, она впервые обратилась к нему так просто, не по фамилии. И это значило очень много. — Я никак не могу понять, как же вы… — Я и сам не знаю, — он опустил голову. — Не помню ничего с тех пор, как вошел в лес. Очнулся уже на руках у Хагрида… И он рассказал женщине о пророчестве, о воспоминаниях Снейпа, о Дамблдоре, о всем том, что обрушилось на него за последние несколько часов. Макгонагалл слушала, не перебивая, и выбившиеся из прически пряди седых волос падали ей на лоб и глаза. Она ничего не сказала, когда он закончил. Она сидела на полу и казалась очень старой, очень сгорбленной, очень утомленной, но вместе с тем — все такой же величественной, какой Гарри видел ее всю свою жизнь. Ему подумалось, что она всегда была, если вспомнить, на его стороне. Даже если была строга. А сейчас она сидела посреди разрушенной гостиной, так хорошо отражающей разрушенные жизни ее воспитанников, и губы ее тихо шептали что-то. И Гарри был уверена, что различил горькое «Северус»… Ближе к обеду домовики, верные маленькие эльфы, вынесли в пыльный двор школы кое-какую еду. Удивительное дело, но кухня уцелела, и отважные малютки, вместе со всеми защищавшие замок минувшей ночью, тихо разносили между собравшимися бутерброды с ветчиной и тыквенный сок. В Большом Зале царила смерть. Никто и не подумал есть там. Там-то, когда Гарри сидел между Невиллом и Роном на каменных плитах, его и нашла Пэнси. Признаться, никто из гриффиндорцев не подозревал, что она находится в Замке — казалось, что она должна была быть вместе со всеми эвакуирована еще до начала Битвы, но Пэнси была, стояла вся в саже и копости, на лбу красовалась ссадина, а от былой заносчивости не осталось и следа. — Как ты? — сам не ожидая от себя такого спросил Гарри. Она наклонила голову, словно размышляя. — Драко остался в школе, и я тоже осталась, — ответила она невпопад. — Крэбб погиб. Вы знали?.. — ее рот болезненно искривился. — Во-о-от… А еще Монтегю, его придавило на пятом этаже, когда произошел взрыв. И Берти, Берти Хиггс. Ты, Гарри, помнишь его? Ты его обошел в своем первом матче по квиддичу… — ее рот искривился еще сильнее. — И декан… Она замолчала, борясь с сухими рыданиями, сжавшими ей горло. Пэнси совсем не выглядела теперь той девчонкой, какой ее так привыкли видеть Гарри, Рон и остальные. Она вдруг стала невероятно похожа на прочих, всех тех, кто собрался во дворике школы, кто перебирал в голове имена друзей и знакомых, кто еще не осознал до конца случившегося. Все они были теперь связаны. — Я… — она нашла в себе мужество продолжить. — Я была там, в Выручай-комнате, когда она загорелась. Я пыталась вытащить Винсента, но не смогла, и едва-едва смогла выбраться сама. Я… — она зажмурилась, снова подавляя в себе рыдания. — Вы спасли Драко и Грегори, я не забуду этого… А затем она вдруг быстро наклонилась и сунула что-то в ладонь Гарри. — Драко просил отдать это тебе, когда… Когда… — она не договорила, развернулась и побежала прочь. Ее рыдания смолкли где-то вдалеке, и только тогда Гарри оторвал взгляд от колоннады, за которой скрылась Пэнси, и открыл ладонь. Маленький хрустальный пузырек матово переливался в сером свете страшного дня.