Контрмеры

      Гермиона навещала его всю неделю, что он провёл под чутким присмотром мадам Помфри. Её кот почему-то тоже всю неделю не покидал больничное крыло. Рон, попытавшийся отомстить за подлость Малфою, жестоко за это поплатился и после того дня заходил проведать друга всего два раза и то ненадолго. Поначалу такое отношение Рона немного задевало Гарри, но потом он понял, что ему очень даже нравится, когда тот не сидит рядом и не перебивает Гермиону, не перетягивает её внимание на себя и не злит никого из них. Не то чтобы Гарри понравилось лежать на койке и ждать, когда его раны окончательно затянутся, но присутствие лучшей подруги очень сильно сгладило эти нелёгкие дни. Гарри казалось, что она даже смотрит на него как-то по-особенному — тепло и очень внимательно — казалось, что её прикосновения к его руке или чёлке, которую она иногда помогала ему смахивать со лба, очень приятные и будоражащие. Сам Гарри не отомстил Малфою за подлый удар только потому, что спустя неделю его злость заметно утихла, да и Малфой… судя по тому, как он стонал на своей койке, а потом ходил с убитым видом, тоже неслабо поплатился за свой поступок. И всё благодаря кому? Да, всё благодаря Гермионе, которой школьные правила не помешали использовать Бомбарду. И вот как после этого ею не восхищаться?       Словом, спустя неделю Гарри покинул больничное крыло, загруженный совершенно другими заботами и проблемами, нежели ещё одно столкновение с Малфоем. Из газет он знал, что Волан-де-Морт наконец-то схвачен и пожизненно заточен, но не знал, стоит ли теперь выдохнуть. Враг ведь не убит, что, если он сбежит и опять будет его преследовать? Также Гарри знал, что Дамблдор храбро сражался в Министерстве магии, но погиб во время обвала. То ли он был в окружении и не смог укрыться, то ли потратил все силы на защиту других волшебников. Гарри был уверен, что Дамблдор благороден и, вероятно, пожертвовал собой во имя спасения других жизней. Но как же теперь быть без него? Что, если добродушный мистер Уизли не справится с новыми обязанностями и Пожиратели смерти разойдутся не хуже, чем их предводитель? Что теперь всех ждёт?       — Привет!       С Гермионой они встретились у входа в гриффиндорскую гостиную, и Гарри тотчас забыл обо всём остальном. В конце концов, они ведь обсуждали всё, что происходило в мире, изо дня в день.       — А я как раз хотела тебя проведать и проводить! — с заметным волнением призналась подруга и порывисто его обняла.       — Думала, я за неделю мог забыть обратную дорогу? — с улыбкой спросил Гарри, выпустив её из своих рук. — Меня, кстати, и без тебя кое-кто провожал…       Он посмотрел вниз, и Гермиона повторила это за ним. Живоглот, усевшийся у ног Гарри, посмотрел на неё снизу вверх, и она тоже улыбнулась. Поскольку они стояли всё ещё очень близко, то Гарри снова засмотрелся на лучшую подругу и подумал, как же ему нравится, когда она улыбается.       — О, похоже, Глотик к тебе привязался, — помолчав, заметила она.       — Или он привязался к моему трёхразовому питанию, — предположил Гарри, поскольку за неделю и впрямь привык поглаживать и подкармливать мурлыкающего под его боком кота.       — Могу дать тебе щётку, может, у тебя лучше получится его вычёсывать…       — Да нет, не стоит. Ты уж извини, но мне как-то не хочется ещё раз загреметь в больничное крыло, потому что меня сильно исцарапают…       — Да брось, он не такой уж и злой.       Живоглот, явно понявший, что речь идёт о нём, решил снова помурлыкать и потереться об их ноги. Гермиона не выдержала и взяла его на руки. На какие-то мгновения друзья застыли, утратив нить разговора. Сердце Гарри снова сильно-сильно забилось, а взгляд невольно задержался на губах подруги.       — Ну… спасибо тебе, — сказал он, чтобы хоть как-то нарушить возникшую тишину.       — За что это? — не поняла Гермиона.       — За то, что не бросила меня и…       — Что за глупости, Гарри. Ты же мой друг и…       Гарри так и не понял, кто из них шагнул навстречу. Может, они сделали это одновременно и незаметно для себя самих? В любом случае, он стал медленно наклоняться, не в силах говорить, а Гермиона раскрыла губы и замерла. Кажется, до её лица оставались какие-то дюймы.       — А, так это вы тут болтаете, — послышался им знакомый голос Полной дамы, появившейся на портрете, и они испуганно отшатнулись друг от друга, как будто их могли поймать на месте преступления. — Так вы будете пароль называть или так и продолжите стоять?       Это странный инцидент вызвал между друзьями некоторую неловкость, затянувшуюся на несколько дней, а потом и недель. Возможно, они бы разобрались намного раньше, но Гарри приходилось переключаться то на одно, то на другое, а Гермиона старательно делала вид, будто ничего странного между ними и вовсе не произошло. Так уж получилось, что в первый же день по возвращению Рон подошёл к Гарри и, отчаянно краснея, признался, что больше не может играть в команде. Объяснил он это тем, что его напрягает возможность получить травмы или переломы.       — Да ладно тебе, — попытался успокоить его Гарри, — если ты разок или два упадёшь и что-то сломаешь, ничего ж страшного не случится! Мадам Помфри быстро приведёт тебя в норму!       Однако одна только мысль снова оказаться в больничном крыле… заставляла глаза Рона так сильно расширяться, что он тут же находил повод удалиться от друга как можно дальше.       — Он боится, что ему опять придётся пить Костерост… — попыталась объяснить его поведение Гермиона.       — Так это если не будет костей, но Панси вроде пока не играет в команде Слизерина, — заметил Гарри.       На это подруга только пожала плечами и одарила его сочувственным взглядом. Гарри так и пришлось снова искать вратаря и настраивать расслабившуюся команду на усиленные тренировки. К тому же за время лечения он пропустил некоторые важные темы на уроках, и количество всего, что ему предстояло прочитать и сдать на проверку, заметно возросло. И это не говоря про утраченный учебник Принца-полукровки, без которого пришлось снова сильно напрягаться на уроках зельеварения.       Коротко говоря, Гарри едва успевал справляться то с одним, то с другим и, возможно, опустил бы руки, если не Гермиона, спешившая помочь ему то с расписанием, то с нужными книгами, читая которые они писал эссе. Рон же, отделившийся от них как на уроках, так и во время обеда или завтрака, казалось, теперь вообще жил своей жизнью и всё время куда-то спешил уйти.       — На кухню, конечно, — сказала как-то за общим столом Гермиона и поморщилась. — Он там сговорился с… некоторыми домовиками, и они вместе готовят ватрушки…       — Да чтобы ты знала, ватрушки — это очень полезная еда! — перебила её Лаванда Браун с самым возмущённым видом. — В них творог есть, а в нём содержится кальций, который укрепляет и кости, и зубы!       Вероятно, Гермиона это прекрасно знала и без неё, но благоразумно промолчала, переглянувшись с Гарри.       — Это вы по жизни какой-то ерундой страдаете, а потом пропадаете в больничном крыле, а Рон всерьёз задумался о своём здоровье! — между тем прибавила Лаванда.       — Ну… он молодец, — выдавил из себя Гарри.       Благо, что его усилия не прошли даром: команда одержала победу во время первого же матча, а профессор Слизнорт всё так же приветливо ему улыбался и звал на собрания Клуба Слизней. Вот только чем ближе становилось Рождество, тем неспокойнее становилось Гарри. Вместо Дамблдора школу возглавил Снейп — по крайней мере, временно — а он явно не хотел, чтобы хоть кто-то из учеников остался в школе на праздники.       — Сэр, но я хотел лишь узнать насчёт списка… точнее записаться… — встретив его в коридоре, начал было Гарри.       — Записаться? — холодно переспросил Снейп. — Зачем же это? Я уже написал вашей родне, чтобы встретили вас на вокзале. Проведёте праздники в кругу близких.       После такого настроение Гарри окончательно упало, и он вернулся в башню с самым хмурым видом. И домашние задания, и сбор принадлежностей — всё еле двигалось или валилось из его рук. Гермиона, вероятно, только ради того, чтобы его поддержать, тоже засиделась допоздна в гостиной.       — Это будет самое худшее Рождество в моей жизни, — хмуро говорил ей Гарри, сидя на диване.       В это время все остальные ученики уже разошлись по спальням, в камине ещё потрескивали поленья, и на пространство падал тёплый свет.       — Ну… может, тебе попросить профессора МакГонагалл вмешаться? — осторожно заметила Гермиона, взмахом палочки затушив последнюю свечу в баночке на столе. — Вдруг она сможет как-то повлиять на ситуацию и…       — Я уже просил, — перебил её Гарри. — Она ответила: «Поговорите с Северусом Снейпом».       Он тяжко вздохнул и сложил на груди руки. Рон теперь не горел желанием с ним общаться, а у его родителей после назначения мистера Уизли на должность министра забот стало явно куда больше, чем звать к себе кого бы то ни было в гости. Гарри подумывал было отправиться на Гриммо, всё-таки Кикимер мог с лёгкостью его туда перенести… но стоило ему только попробовать туда переместиться, как его там встретил Люпин.       — Ну нет, Гарри, даже не думай, — сказал тот. — Отправляйся к родне, там сейчас безопасно и…       — Но тут тоже безопасно!       — Пока нет.       — Но я сам могу…       — Вот достигнешь совершеннолетия, тогда и будешь решать, где тебе жить и что делать, а сейчас не перечь и делай так, как решил Снейп.       Люпин очень быстро вернул его обратно в школу и попросил больше не дёргать Кикимера. Гарри, конечно, понимал, что за несколько дней с Дурслями от него сильно не убудет, но сама мысль терпеть их общество в такой славный праздник вызывала у него раздражение. Хогвартс стал ему вторым домом, неужели Снейп этого не понимает и даже сейчас, в такое непростое время, готов подпортить ему жизнь?       — А-ам…       Гермиона опустилась на краешек дивана и сложила ладони на коленях.       — …а если я… предложу тебе заехать ко мне и… провести Рождество с нами, ты… ну… твои родные тебя отпустят? — осторожно спросила она.       — Что?       От неожиданности Гарри повернул голову и удивлённо посмотрел ей в лицо. Кажется, отблеск от огня сделал её щёки ещё ярче. Гермиона облизала губы и прибавила чуть быстрее:       — Ну, теперь же тебе можно перемещаться… теперь, когда Волан-де-Морта нет. Ты мог бы… заехать ко мне, если… Если ты, конечно, хочешь.       Дурное настроение покинуло его так же быстро, как пыль покинула бы полки при взмахе палочкой.       — О, а можно? Конечно же я хочу! — обрадовавшись, воскликнул Гарри и развернулся к подруге всем корпусом. Её предложение его так вдохновило, что мысли сами понеслись ещё дальше. — Слушай, а если… ну, раз теперь всё так сложилось… может, мы встретимся ещё раньше? Созвонимся и погуляем по Лондону?       — О… это было бы здорово, — смущённо ответила Гермиона. — А твои родные точно не будут против, если ты так…       — Да они скорее шампанское откроют, если меня не будет рядом! — перебил Гарри и от охвативших его чувств схватил её за плечи. — Слушай, да мы можем заодно в «Дырявый котёл» зайти, а там и в Косой переулок заглянуть!       — Но… там сейчас, наверное, не так безопасно…       — Да ладно, мистер Уизли, быстро это исправит, да и потом мы не будем сильно светиться, только заглянем в банк, докупим всякие принадлежности и заодно сладости какие-нибудь…       Мысль о новых принадлежностях вместо переломавшихся перьев и кучи исписанных пергаментов Гермиону заметно успокоила. Гарри же стал отходить от обуявшего его восторга и понял, что всё ещё удерживает подругу за плечи. Он тут же разжал пальцы, но не смог отодвинуться. Невольно вспомнил, как хотел приблизиться к ней у портрета Полной дамы ещё какие-то недели назад и застыл.       — Ну… ладно, я рада, что ты согласен, — сказала Гермиона и первой поднялась с дивана. — Обсудим остальное, когда…       — Гермиона…       Гарри поднялся следом, но снова потерял нужные слова. Кажется, ему хотелось сказать, как сильно он ценит её помощь, как сильно она ему дорога, сказать, что он не допустит, чтобы она снова пострадала, но как это всё облечь в слова? Как люди вообще в ответственный момент могут связно говорить? У него при долгом взгляде на подругу, казалось, наоборот, всё в голове только путается, а сердце стучит как ненормальное.       — Да? — нарушила паузу Гермиона.       У него никогда не будет таких слов, понял Гарри, а если он прямо сейчас что-то не сделает, то снова будет долго об этом жалеть и периодически прокручивать в голове.       Когда он шагнул к ней и наклонился, Гермиона не отшатнулась и не оттолкнула его от себя. В первое мгновение она как будто застыла, а Гарри же взял её лицо в ладони и прижался губами к манящим мягким губам. Его сердце так сильно билось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Губы, которых он касался, осторожно раскрылись, и всё существо Гарри затопил несказанный восторг.       Он не смог бы ответить, сколько прошло времени, даже если бы включил секундомер. Поцелуй с Гермионой был куда приятнее и нежнее, чем с Чжоу. От губ лучшей подруги ему совершенно не хотелось отрываться, даже более того, ему хотелось распробовать их ещё больше, хотелось прижать её к себе и не выпускать из объятий.       — Ты ведь… это… не в благодарность? — едва дыша, спросила Гермиона, смотря ему в глаза.       — Нет, — ответил Гарри и обнял её за талию. Рискованный поступок придал ему столько сил, что он наконец-то смог найти подходящие слова: — Ты… мне нравишься. Очень нравишься. Я… постоянно о тебе думаю. Ну… не как только о друге.       — И я о тебе думаю, — призналась Гермиона, и её ладони заскользили по его груди к шее. — Значит, мы… ну?..       — Да.       Во второй раз они потянулись друг к другу одновременно. Гарри ощущал, как пальчики Гермионы обхватывают его шею, ощущал, как ерошат волосы, и тонул в удовольствии. Никакой Снейп или же вернувшийся из заточения Волан-де-Морт не могли испортить ему настроение. Поздно вечером, когда они с подругой с трудом смогли расстаться, он лежал в постели и широко улыбался. Наконец-то тяготившее его чувство потерянности ушло, теперь он знал, чего хочет, знал, что Дамблдор был прав. Гарри закрывал глаза с твёрдой уверенностью, что он нашёл то, что люди ищут годами. Впрочем, в этом он точно не ошибался.

***

      Наконец-то он был свободен от всяких дел и забот. Свободен от Дамблдора с его планами. Свободен от Волан-де-Морта и его безумной идеи обрести бессмертие. Свободен от неразумных бездарных учеников, для которых ему приходилось вести уроки. Пусть теперь это делают другие, а он будет только руководить. Снейп снова был оправдан, так как новый министр магии оказался очень добр и счёл его заслуги перед магическим миром весомыми. Снейп занял кабинет директора и наконец-то осуществил давнюю мечту. Он притащил свой сундук и снял со стены несколько портретов.       — Анархист! — кричали волшебники на оставшихся. — Реформатор недоделанный!       — Гнать метлой надо такого немытого ублюдка!       — Наконец-то нам больше никто не помешает… — не обращая внимания на подобные выкрики, сказал Снейп и при помощи волшебной палочки заткнул всех, в том числе Дамблдора, появившегося в новенькой пустой раме.       Фоукс начал было догорать… но Снейп и в его сторону взмахнул палочкой.       — Ещё ты мне тут будешь чирикать!       Волшебная птица, затушенная Агуаменти, свалилась с жёрдочки на пол и с большой благодарностью к новому милосердному директору наконец-то окончательно померла. Снейп же поочерёдно расколдовал и снял шесть замков с сундука, после чего, затаив дыхание, открыл крышку.       — Эй, вредина, ты где?       Он достал на свет небольшой портрет и повесил по центру освободившейся стены. На портрете был виден камин в гостиной, в котором горел изумрудный огонь. Чуть в стороне, на ярко-красном ковре, стояло пустое кресло.       — Слушай, хватит дуться, я и так ради нашего спора, голову долгое время не мыл! — упрекнул пустой портрет Снейп.       — А с чего бы мне тебе верить? — ответил ему язвительный голос. — Ты ещё то трепло!       Из-за спинки кресла наконец-то показалась рыжая голова, а затем девушка вышла на свет и обратила на Снейпа этот свой фирменный пронизывающий взгляд. Даже спустя столько лет, как мог бы сказать Дамблдор, этот взгляд всё равно будоражил мастера зелий.       «Всегда», — мысленно повторил он про себя, смотря на свою школьную любовь, Лили Эванс, по глупости однажды ставшую Поттер.       — Что на этот раз придумал? — вопросила она с портрета. — Опять будешь уверять, что делаешь всё ради моего сына?       — Ты так ко мне несправедлива… — ответил ей Снейп. — А я, между прочим, ему жизнь спас.       — Ты? Ага, давай, заливай.       Лили развернулась и устремилась к изумрудному пламени в камине, чтобы переместиться в любой другой портрет, где тоже имеется камин. Снейп же за время её отсутствия достал из сундука пухлый блокнот и принялся сдувать с того пыль.       — Ладно, убедил, — спустя какое-то время послышался ему голос вернувшейся на портрет Лили. — Рассказывай.       — Нет уж, сперва ты дослушаешь и оценишь мою книгу, — не согласился с ней Северус и принялся листать пухлый блокнот.       — Нет уж, сперва ты введёшь Пасхальные каникулы для Га... кхм, для бедных школьников, раз уж занял это кресло, — в тон ему ответила Лили.       — Всего-то?       Снейп сделал пометку пером на ближайшем пергаменте и, развалившись в мягком директорском кресле, снова вернулся к старому блокноту.       — Значит, слушай. Эта история об одном отважном, крайне гениальном, но очень несчастном и одиноком зельеваре…       — Да-да, я никогда не догадаюсь о ком, — закатив глаза, согласилась Лили, тоже опустившись в кресло.       — Так ты будешь слушать или опять будешь перебивать?! — сердито вопросил Северус. — Если не хочешь, так и скажи, но тогда больше не проси меня рассказывать тебе о Гарри! Я и так ради тебя мозги Колину Криви промыл, чтобы он заснимал твоего сыночка как можно чаще!       — Да ты с Колином начудил! Вот зачем мне, скажи на милость, колдофото Гарри на унитазе? Тебе, Сев, пора бы тесты на профпригодность сдать. Их, кстати, Министерство ещё не ввело или ты их сотрудникам тоже мозги «промыл»?       — Ну всё, с меня хватит, пора вернуть тебя в сундук.       Снейп было поднялся с кресла, но Лили тут же вскочила и вскинула руки в миролюбивом жесте.       — Ну ладно-ладно, я перегнула! — сказала она, и он опустился обратно в кресло. — Давай, читай свою историю. Хуже мне всё равно уже не будет…       — Прекрасно, я знал, что ты согласишься мне помочь.       Без учеников в школе было тихо и спокойно. Другие преподаватели не горели желанием беспокоить Снейпа, поэтому все каникулы он наслаждался одиночеством и любимым делом, а именно доработкой своей многострадальной рукописи. Когда-нибудь она всё-таки должна была увидеть свет.