Сон в ночном лесу

За годы своей службы Леон, капитан королевских гвардейцев, изъездил множество дорог — широких и узких, прямых и окольных, усыпанных пылью и песком, мокрых от непрекращающихся дождей и покрытых рыхлым сероватым снегом. Он скакал на коне, шагал пешком, ехал в карете или на телеге — всегда к своей цели, всегда кратчайшим путём, с боем и через трудности, выполняя очередной приказ Кольбера или короля. Но никогда ещё ему не было так тревожно, как сейчас, когда он ехал верхом бок о бок с Луизой де Круаль, преследуя детей мушкетёров, которые, в свою очередь, преследовали монахов-иезуитов. Леон лишился всяческого оружия и ругал себя последними словами за то, что на своём долгом пути не удосужился купить или даже отнять у кого-нибудь шпагу или пистолет, украсть в одном из многочисленных трактиров, в которые он заезжал во время своих поисков, нож, в конце концов! Его людей не было рядом, Луиза казалась очень ненадёжной союзницей, противник превосходил их числом... словом, Леону было из-за чего тревожиться. «Если дети мушкетёров заметят нас, то меня, скорее всего, убьют, если, конечно, эта милосердная монашка не уговорит захватить меня в плен», — мрачно рассуждал капитан. «Но лучше уж смерть, чем такое унижение. Де Круаль наверняка как-нибудь выкрутится, скажет, что я силой заставил её последовать за собой, или ещё что-нибудь в этом духе. А вот если на нас нападут монахи... Со мной-то они быстро расправятся», — Леон поймал себя на том, что думает о собственной смерти как о чём-то незначительном, но досадном, вроде внезапного насморка или захромавшей лошади. «А вот что они сделают с де Круаль, страшно и представить». Леон покосился на свою спутницу, вспоминая разговор, случившийся между ними в самом начале пути, когда он примчался к ней по портовой пыли, ведя в поводу вторую лошадь, и резко натянул поводья, увидев де Круаль, стоящую посреди дороги. Он сам не хотел признаваться себе в том, что испытал глубокое облегчение, поняв, что его спутница цела и невредима — монахи всего лишь угнали карету с находившемся в ней ларцом, высадив Луизу на дороге. — Вы в порядке? — тем не менее поинтересовался Леон, глядя, как де Круаль с лёгкостью взлетает в седло, садится по-дамски и расправляет тёмно-синюю юбку дорожного платья. — Эти монахи, они... вам ничего не сделали? Она звонко расхохоталась, так что конь под ней нервно дёрнул ушами и загарцевал. — Что они могли со мной сделать? — Луиза похлопала коня по шее, успокаивая его. — Тише, тише. Все их мысли были заняты куда более важными делами, чем плотские утехи, да я и сомневаюсь, что монахи вообще знают, что надо делать с женщинами. — Знать-то они знают, только лишены возможности это делать, — возразил Леон. — И когда в их власти оказывается женщина, а их так много... словом, всё могло закончиться куда хуже. — Но не закончилось, — она беспечно пожала плечами, а потом лукаво посмотрела на Леона. — Скажите, вы так за меня беспокоитесь, потому что всегда готовы постоять за честь дамы, или из-за того, что произошло на корабле, и вы теперь считаете меня своей? — Меня с детства учили защищать женщин, — буркнул Леон, отводя глаза. — Никаких прав на вас я предъявлять не собираюсь. — Ещё бы вы собирались! — усмехнулась Луиза и принялась раздавать ему дальнейшие указания. И вот теперь они вновь ехали по дороге вслед за детьми мушкетёров, которых де Круаль каким-то хитрым способом направила к дому иезуитов, не вызвав при этом подозрений. По её плану Анри, Жаклин, Рауль и Анжелика должны были схватиться с монахами, и пока горячие молодые люди один за другим теряли свои жизни, Леон с Луизой вернули бы себе ларец и карету и умчались восвояси. Нельзя сказать, что капитану нравился этот план: нет, ему это казалось жестоким и подлым, у него кошки скребли на душе от того, что четверо молодых людей едут прямо в логово врага, но он напоминал себе обо всех тех бесчестных поступках, которые они совершили, об Анжелике, ударившей его головой о стену, Жаклин, бросившей ему в лицо песок и укравшей его шпагу, Анри, обманувшем его на берегу, и этим успокаивал свою совесть. «Они это заслужили», — твердил себе Леон. «В конце концов, им и так слишком долго везло». Между тем начало темнеть, очертания фигур впереди расплывались в темноте, а белая карета, едва различимая вдали, внезапно ускорилась. Четыре всадника, ехавшие перед Леоном и де Круаль, наоборот, прекратили движение и через некоторое время свернули в небольшой лесок возле дороги. Капитану и его спутнице не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ними. Судя по всему, дети мушкетёров не рискнули продолжать путь в темноте и сделали привал, чтобы передохнуть, набраться сил и на следующее утро на рассвете ворваться в дом иезуитов. Монахи же, напротив, ускорились, чтобы быстрее добраться до своего убежища и не трястись всю ночь по кочкам на тёмной дороге. — Не нравится мне это промедление, — Леон скрипнул зубами — его страшно злили те моменты, когда от него ничего не зависело. — Пять-шесть часов ничего не решат, — де Круаль всё с тем же беспечным видом пожала плечами. — Так даже лучше: и мы, и дети мушкетёров наберёмся сил, а они нам завтра очень пригодятся. Пожалуй, они не так глупы, как я думала: сражаться с десятком обученных убийц сразу после долгой дороги, голодными и невыспавшимися, было бы не лучшим решением! Леон и Луиза остановились на небольшой поляне, расседлали лошадей, дали им напиться из протекавшего ручейка, затем привязали к деревьям и осторожно прокрались вперёд, чтобы узнать, что делают дети мушкетёров. Те тоже позаботились о лошадях, быстро натаскали хвороста, развели небольшой костерок, разделили между собой скудные припасы и расселись у огня, негромко перебрасываясь словами. То и дело слышался смех, потом Анри тихо затянул какую-то заунывную песню, и Леон поспешно зашагал назад, не в силах выносить мысль, что эти молодые, весёлые, никогда не сдающиеся люди уже, скорее всего, обречены. В голову невольно пришла мысль, что Анжелика дю Валлон тоже девушка, и вряд ли иезуиты пощадят сестру во Христе, но потом Леон вспомнил неукротимый характер монахини и подумал, что она ринется в драку и погибнет прежде, чем с ней успеют совершить что-то более ужасное. Впору было помолиться за неё, и капитан уже начал шептать «Отче наш» — никакой другой молитвы он вспомнить не мог, но тут же ощутил на себе пристальный взгляд де Круаль и вернул на лицо маску привычной холодности. — Вы кажетесь расстроенным, — заметила Луиза, когда они вернулись на поляну. — И напрасно, ведь всё складывается как нельзя лучше! — Не люблю промедлений, — пробормотал он и поспешил сменить тему. — Как вам вообще удалось добиться того, что дети мушкетёров отправились за монахами? Вы что, просто подошли к ним, предложили свою помощь в возвращении ларца и сказали, где находится логово иезуитов? — Почти, — Луиза прислонилась спиной к дереву и устало потянулась, по-кошачьи выгнув спину. У Леона это движение вызвало неожиданно яркие воспоминания о ночи, проведённой на корабле, и он опустил глаза. — Поговорила с молодым графом, сказала, что меня прислала на помощь им сама королева, поделилась знаниями о доме иезуитов, пара слёз, один поцелуй, то-сё... — Поцелуй? — Леон почувствовал, как всё его тело напряглось, и вскинул глаза — де Круаль безмятежно улыбнулась ему. — Ну да, я поцеловала графа де Ла Фер. Боже, вы же не будете ревновать? — она закатила свои огромные зелёные глаза. — Это был всего один поцелуй в губы. И, если это вас утешит, вы целуетесь лучше, чем Рауль. Не удивлюсь, если он ещё не познал ни одной женщины... а теперь и не познает, бедняжка, — с циничной усмешкой добавила Луиза. — Почему я должен вам верить? — сухо спросил Леон. — Не хотите — не верьте, — она снова пожала плечами. — Если вы так ревнивы, можете представлять, что я отдалась молодому графу прямо там, в дорожной пыли. — Прекратите, — он стиснул зубы, проклиная чересчур живое воображение. Де Круаль тихонько рассмеялась и плотнее прижалась к дереву, запрокинув голову. В небе над ними уже загорались первые звёзды, в лесу изредка перекликались птицы, между причудливо переплетённых ветвей деревьев то и дело мелькало пламя костра, разожжённого детьми мушкетёров. Ветер становился свежее, отовсюду веяло прохладой, и Леон с тревогой подумал, что их ждёт не самая приятная ночь. — Скоро похолодает, а мы не можем разжечь огонь, иначе нас заметят, — поделился он своими опасениями с де Круаль. — Припасов у нас никаких нет, а охотиться или собирать что-нибудь в такой темноте, да ещё и рядом с детьми мушкетёров было бы безумием, да и не разбираюсь я во всех этих травах, кореньях и ягодах. Неплохо было бы поспать, но спать придётся на голой земле, укрывшись плащом. — Вас беспокоят эти лишения? — Луиза испытующе взглянула на него. — Мне-то не привыкать, я за вас боюсь, — объяснил он. Она снова улыбнулась. — Кажется, мне в спутники достался настоящий рыцарь! А если бы при вас была ваша шпага, когда мы легли спать, вы бы её между нами положили — в знак того, что вы лучше заколете себя, чем прикоснётесь ко мне? — Непременно, — огрызнулся Леон. — Чтобы кто-нибудь из нас напоролся на неё во сне и проткнул себе ногу. И если уж зашла речь о сне — спать придётся, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло. Если, конечно, вы не предпочитаете замёрзнуть. — У меня крепкое здоровье, и уж одну ночь без еды и огня я как-нибудь выдержу, — возможно, ему показалось в сгустившихся сумерках, но улыбка Луизы будто стала мягче. — Должна сказать, я удивлена — приятно удивлена. Давно мужчины не проявляли такой заботы обо мне... — Кстати, о мужчинах, — Леон подошёл ближе и опёрся ладонями о ствол дерева с обеих сторон от де Круаль — та подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — Неужели вы совсем ничего не боитесь? Разъезжали в карете с кучером и двумя головорезами, способными на любое зверство... Вы не думали, что они могут объединиться и напасть на вас? Что ваша красота окажется сильнее ваших денег? Вряд ли бы Кольбер стал потом разыскивать их, чтобы отомстить за вас. Или у них не только языки отрезаны? У де Круаль вырвался смешок. — Боже, Леон, угомоните свою фантазию, — тихо произнесла она. — Эти люди служили мне верой и правдой много лет, кого-то из них я спасла от тюрьмы, они привязаны ко мне более прочными узами, чем простое желание разбогатеть. Нет, я с ними не спала! — опередила она вопрос, готовый сорваться с языка Леона. — Я выручила их в своё время, хорошо платила, и у меня при себе всегда были кинжал, пистолет и заколка в волосах. — И теперь из всего вашего арсенала осталась только заколка, — заметил он, придвигаясь чуть ближе. — И вы находитесь в лесу наедине с мужчиной, которого знаете несколько дней. Откуда вам знать, что я не причиню вам вреда? Леон не отводил взгляд от лица Луизы, но оно оставалось совершенно бесстрастным — то ли она так хорошо держала маску, то ли и правда вовсе не боялась его. Видя, как жадно капитан смотрит на неё, де Круаль подвинулась чуть ближе, чтобы он мог ощутить тонкий запах духов, идущий от её волос, почувствовать на своём лице её дыхание. — Если вы на меня наброситесь, я позову на помощь детей мушкетёров, — прошептала она. — А если я успею заткнуть вам рот раньше, чем вы закричите? Если оглушу вас? Если наброшусь на вас не сейчас, а позже, когда никого не будет рядом? — Попробуйте, — спокойно ответила она, не отодвигаясь ни на шаг и продолжая смотреть прямо в глаза Леону, явно не испытывая ни капли страха. Ещё несколько мгновений он не отрывал взгляда, потом мотнул головой и резко отстранился. — Или вы очень храбрая женщина, или сумасшедшая, — проворчал он, опускаясь на землю, и только тут почувствовал, как гудят ноги, а во всём теле появилась противная слабость. — Я вас не трону, но если бы на моём месте был кто-нибудь другой? — С кем-нибудь другим я и вела бы себя иначе, — Луиза села рядом с ним, аккуратно расправив юбку. — Поверьте, Леон, я достаточно вас узнала, чтобы понять, что вы не представляете для меня угрозы. — За пару дней узнали? — он недоверчиво посмотрел на неё. — Больше и не нужно. Мне обычно хватает пары дней, чтобы понять о человеке если не всё, то многое. И это относится к большинству людей, не только к вам, так что не обижайтесь, — прибавила она, видя, как нахмурился её спутник. — Вы слишком благородны, чтобы взять женщину силой, особенно женщину, которая, как вам кажется, находится в полной вашей власти. К тому же, к чему брать силой то, что однажды уже досталось вам по согласию? — Луиза одарила его ещё одной улыбкой и погладила по щеке, убрав с лица прядь растрёпанных светлых волос. — Мне уже ничего не кажется, — пробормотал Леон, вздрагивая от её ласки. Усталость начинала брать своё, веки тяжелели, голова кружилась, и капитан понимал, что бороться со сном всю ночь не получится. Понимал он также и то, что де Круаль тоже устала, а значит, они оба скоро уснут, и нельзя даже думать о том, чтобы спать по очереди. Остаётся лишь надеяться на чуткость своего сна и на то, что дети мушкетёров их не обнаружат, потому что тоже устали и хотят спать. Леон скинул плащ, устроился поудобнее возле ствола дерева, прислонившись к нему спиной и подложив под голову шляпу, и бросил взгляд на де Круаль. Та пристроила свою шляпу рядышком на траве, подползла к капитану и без лишних слов прижалась к нему, уронив голову на его плечо. — Ну же, — поторопила она, когда Леон замешкался. — Обнимите меня и укройте плащом. — Никогда ещё выполнение приказов не было для меня столь приятным, — хмыкнул он, следуя её указаниям. Луиза, не чувствуя ни малейшего смущения, улеглась в объятиях капитана, закрыла глаза и, судя по всему, быстро уснула. Дыхание её выровнялось, на губах появилась лёгкая полуулыбка, и вся она в неверном лунном свете выглядела настолько безмятежной, что Леон тряхнул головой, проверяя, не сон ли это. Может, на самом деле он, вымотанный долгой дорогой, задремал прямо в седле, и всё это ему кажется? А может, он всё ещё сидит в карете де Круаль, томясь от вынужденного безделья, или покачивается в тесной койке на корабле, везущем его в Англию? Ощущение времени пропало, небо над головой широко раскинуло звёздный купол, и Леон почувствовал, что головокружение усиливается. Он перестал бороться со сном, позволяя телу расслабиться, склонил голову, прижимаясь щекой к макушке Луизы. От её волос по-прежнему исходил дивный аромат духов, сами волосы на ощупь были очень мягкими и шелковистыми, губы слегка подрагивали во сне — кажется, де Круаль снилось что-то смешное. Леон подавил в себе желание прильнуть к этим губам, уткнуться носом в изящную белую шею — не следует будить Луизу, да и самому ему нужно выспаться, чтобы завтра с новыми силами встречать новые опасности. Он закрыл глаза, чуть крепче прижав к себе спутницу. Несмотря на то, что оба они были укутаны его плащом, холодный ветер пробирался за шиворот, заставляя Леона морщиться и вздрагивать, но желание поспать было сильнее. Голова всё ещё слегка кружилась, из-за чего ему казалось, что качается сама земля, что он находится не в лесу, а на палубе гигантского корабля, гораздо больше, чем тот, на котором он вернулся во Францию. Сердце постепенно выравнивало такт, дыхание успокаивалось, и Леон внезапно подумал, что есть что-то удивительно умиротворяющее в том, чтобы вот так сидеть в полузабытьи, удерживая в объятиях самую опасную женщину Франции, вдыхать запах её духов, слушать слабый свист ветра в ветвях, медленно погружаться в сон и хотя бы на несколько часов забыть обо всём — о бесконечной погоне за сокровищами, о надоедливых детях мушкетёров, об опасности, исходящей от монахов, о постоянных приказах Кольбера и даже о неразгаданной тайне своего отца... Леон разбудил хруст ветвей неподалёку, и он потянулся к отсутствующей шпаге даже раньше, чем открыл глаза, но руки занемели, и он сжал зубы, преодолевая боль. Луиза, лишившись тепла его объятий, что-то недовольно пробормотала и медленно подняла голову. Вокруг было уже почти светло, повсюду клубился туман, а из-за деревьев доносились голоса детей мушкетёров. Видимо, это кто-то из них и наступил на ветку, разбудив Леона. Тот от души потянулся, разминая затёкшие плечи, и взглянул на свою спутницу. Она тем же кошачьим движением, что и вчера, выгнула спину, легко поднялась на ноги, но тут же покачнулась и была вынуждена опереться о дерево. — Всё тело как деревянное! — хриплым со сна голосом пожаловалась она. — Нет, больше я подобный опыт повторять не желаю. Хотя странное дело — я давно не спала так крепко! Должно быть, сильно устала за время дороги. Вы-то как спали, Леон? — Как убитый, — пробормотал он, поспешно отряхивая плащ и шляпу и надевая их. Луиза несколькими небрежными жестами привела в порядок юбку, поправила шляпу на голове, прошлась туда-сюда по поляне, возвращая телу былую подвижность, и направилась к лошадям. Вскоре оба уже сидели в сёдлах, готовые отправляться в путь. Леон чувствовал себя неуютно под взглядом Луизы, который вдруг сделался чересчур пристальным, и нарочно долго возился с поводьями, не желая встречаться глазами со спутницей. — Поверить не могу, что вы даже не попытались ко мне пристать, — задумчиво произнесла она. — Мне было не до того, — Леон упрямо смотрел на дорогу. — У нас и так хватает хлопот — дети мушкетёров, монахи, ларец... И потом, я же обещал не лезть к вам под юбку! — Поразительно! — в голосе де Круаль зазвучали насмешливые нотки. — И вы всегда держите свои обещания? — Всегда. — Женщин не трогаете, свои обещания выполняете, верой и правдой служите королю... Да вы просто Ланселот Озёрный! — теперь она откровенно подтрунивала над ним. — Я с королевами не сплю, — бросил Леон, вызвав у Луизы новый смешок. Больше она ничего не говорила, хотя он время от времени ощущал, что она оценивающе смотрит на него, но не поднимал глаз. Солнце уже поднималось и било в лицо, заставляя щуриться, дорога вилась впереди, подводя всё ближе и ближе к убежищу иезуитов, впереди бодро стучали копытами лошади детей мушкетёров, а Леон всё не мог до конца вынырнуть из своих мыслей, поражаясь открытию, сделанному нынче ночью. Оказывается, удерживать женщину в объятиях, согревая её теплом своего тела и греясь от неё, слушать её ровное дыхание и биение сердца, наслаждаясь недолгим покоем, может быть не менее прекрасно, чем предаваться с ней любви на узкой койке в тесной каюте корабля.