Amat Victoria...

      Когда Виктория явилась на завтрак, мама, поджав губы вместо пожелания доброго утра, демонстративно продолжила молча пить чай. Отца не было: он ночевал в Виндзоре и должен был вернуться вечером.       Не обращая внимание на показное недовольство матери, Куинни завтракала с небывалым аппетитом. Ей не терпелось вновь встретиться с Томасом, пройтись до Трафальгарской площади, а оттуда — к Вестминстерскому мосту, чтобы перейти через Темзу и взглянуть на Биг-Бен с противоположного берега. Улыбка непроизвольно появилась на устах.       — Мама, я сегодня пойду гулять, — Куинни поднялась, отложила салфетку и направилась к дверям. — Вернусь к приезду отца.       — Снова с мистером Эндрюсом? — с деланным безразличием полюбопытствовала Луиза.       Куинни замерла в ступоре и, обернувшись, уставилась на невозмутимую мать расширенными глазами, но быстро взяла себя в руки.       — С чего ты взяла, что я…       — Не притворяйся, Виктория, — теперь в её интонациях звучала строгость. — Миссис Оуэн принесла мне газету, где я заметила фотографию, на которой была запечатлена ты. Вместе с мистером Эндрюсом. В Кенсингтонских садах.       — Вот шпионка! — возмутилась Виктория. — Никогда мне не нравилась твоя камеристка!       — Она поступила правильно, доложив обо всём мне, хотя я так или иначе узнала бы об этом, — выразительные губы матери вновь превратились в тонкую полоску. — Мало того, что ты ослушалась воли родителей, так ещё крутишь шашни с недавно разведённым мужчиной у всех на виду!       — Скажи спасибо, что не с женатым, — огрызнулась Куинни.       — Нахалка! — герцогиня резко поднялась со стула. — Надо было исправно наказывать тебя ещё в детстве, а не потакать всем твоим прихотям!       — Я люблю его, мама, — заявила Виктория. — И он любит меня!       — Не быстро ли у вас возникла, — Луиза поморщилась, — любовь? Ты хоть осведомлена о причинах его развода?       Замявшись, Виктория начала перебирать пальцы. Конечно, она догадалась, что Хелен пошла на измену и Томас не смог этого простить… Но вряд ли он сам когда-либо изменял. Стоит ли говорить об этом матери? Что ж, в любви, как и на войне, все средства хороши.       — Его бывшая жена изменяла ему. Узнал он об этом в самый тяжёлый период своей жизни, — уверенно отчеканила Куинни. — Он не говорил об этом прямо, чтобы не позорить её, но ума догадаться у меня хватило. И я полностью поддерживаю его решение подать на развод.       — Если женщина ищет утешение на стороне — в этом вина её мужа и больше ничья, — мать язвительно полуулыбнулась. — Он, по всей видимости, не так безукоризненен, как ты себе надумала. И вдобавок слишком быстро повёлся на твои незрелые фантазии.       — Ты однажды прекрасно убедилась в зрелости моих фантазий, — Куинни была уверена: мать поймёт, что речь идёт о той связи с дальним кузеном; и она поняла, ведь лицо её дёрнулось. — А мы с Томасом слишком долго терзали друг друга, придумывая препятствия, и, наконец, нам выпал шанс быть счастливыми. Но вы с отцом вознамерились выстроить между нами стену!       — Вы сошлись слишком быстро. Он ненадёжен.       — Это смешно! Он надёжнее Дуврского замка! — и Виктория, вздёрнув подбородок, покинула столовую.       Влетев в спальню, Куинни огляделась вокруг в поисках, что бы такое кинуть в стену, и остановила свой выбор на подушке, опасаясь, поддавшись эмоциям, разбить нечто памятное. Тяжело дыша, она рухнула на софу и начала массировать виски. Страшно было представить, что может ожидать её по возвращении отца…       А ведь всё шло так хорошо! Томас поистине замечательный, такой деликатный и интеллигентный… Если бы он вправду интересовался исключительно кораблями — Виктория съела бы свою шляпу! А не придётся, ведь мистер Эндрюс поддерживал каждый разговор с неподдельным участием; его познания в разных сферах были столь глубоки, что порой казалось: он изучил всё и вся.       В то утро, когда Куинни прибыла с известиями о судье и получила новость в ответ… она окончательно поняла, что Томас — её человек. Как он целовал её, как касался! Сколько искренности, уважения и трепета было в каждом его действии, и тогда Виктория приняла окончательное решение: всё или ничего. Куинни жаждала его всей своей сущностью, пускай и волновалась по поводу своего неумения в этом вопросе. Но Томас управлял их движениями так искусно и так естественно, что её тело будто само осознавало, что и как делать. Та ласка, что он подарил ей, — подарил с нескрываемым наслаждением, — сперва смутила её, но когда Виктория окончательно расслабилась, то её накрыло такое неописуемое удовольствие, что голова действительно пошла кругом.       Когда же они соединились… Куинни была уверена: нет на свете ничего более правильного, чем то, что происходило между ними. Разве может нечто порочное или запретное привносить такую сладость, такое освобождение?       Нужно срочно позвонить ему, иначе она разрыдается от злости и несправедливости! Томас всегда находил подходящие слова. Скорее бы увидеться… Однако трубку поднял дворецкий лорда Пирри, заявивший, что с мистером Эндрюсом всё в порядке и он свяжется с ней вечером.       Что стряслось? Почему Томас не предупредил лично? Может, у него проблемы — из-за неё? Узнать не у кого, а дворецкий молчал, словно германский разведчик.       Утешив себя тем, что Эндрюс вполне мог торопиться встретить, предположим, внезапно нагрянувшего лорда Пирри, Куинни читала до самого ужина. С матерью пересекаться не хотелось, но если проигнорировать приезд отца — всё только усугубится.       Гвен, помогающая одеться к ужину, не стала расспрашивать о причинах мрачности Виктории; видимо, все слуги уже разобрали по косточкам её «похождения». И пусть даже Гвен не участвовала в этих консилиумах, Куинни этим вечером держалась с горничной небывало отчуждённо. Её думы были только о Томасе. Внезапная мысль, что он мог уехать — сбежать, навоображав всякий бред по поводу её репутации, которую не смел более портить, вызвала порыв дурноты. Нет уж, так он поступить не мог!       Надев пурпурное, расшитое чёрным бисером платье, которое ей не понравилось ещё на стадии пошива, Куинни неохотно спустилась в гостиную, где восседала мать, и взяла с подноса лакея аперитив. Герцогиня, читающая какую-то книгу, не повела и ухом. Спустя десять минут за окнами сверкнули фары, и мать поднялась, жестом приказывая Виктории идти за ней. Внутренне содрогнувшись, Куинни послушалась, а перед глазами замелькали картинки разъярённого до крайности отца, который швыряет в неё газетёнку со сплетнями. Хотя разум подсказывал, что таковым он никогда не был…       Они приблизились к холлу как раз в тот момент, когда мистер Кэссиди открывал парадные двери, впуская герцога Аргайла.       — Дорогие мои, — приветственно сказал он, передавая дворецкому шляпу и трость. — У нас гости.       Выглянув из-за плеча матери, за которым неосознанно пряталась от предполагаемого гнева отца, Виктория обомлела.       Следом за герцогом порог переступил… Томас.       Увидев её, он нежно улыбнулся, но потом напустил на себя серьёзность, поцеловал кисть герцогини, рассматривающей его с подозрением, а затем и Куинни, которая вот-вот и вспорхнула бы от счастья — до самого потолка!       — Луиза, — обратился к герцогине отец. — Можно тебя на пару слов? А ты, Куинни, будь любезна, проводи мистера Эндрюса в гостиную и предложи аперитив.       По пути в гостиную она ухватила его за локоть и с лёгким недоумением посмотрела в глаза. Томас накрыл её ладонь своей и казался вполне довольным, даже радостным. Раз он приехал вместе с отцом, то…       — Ты, как всегда, чудесно выглядишь, — тихо проговорил он возле створчатых дверей. — Очень красивое платье.       — Теперь оно однозначно самое любимое! — Куинни, не содержавшись, обняла его. — Бог мой… Как ты здесь оказался? Где ты был? Почему ты с моим отцом? Что он говорил?       — Не так быстро, — Эндрюс погладил её спину.       Они устроились на диване, и Томас поведал ей, что посетил Виндзорский замок по приглашению герцога Аргайла, с которым прошла весьма занимательная беседа, закончившаяся на благой ноте.       — Не могу в это поверить, — обескураженно прошептала Куинни. — Отец… он теперь… не против нас? Но как ты этого добился?       — Воля случая, — Томас пожал плечами и переплёл их пальцы. — Зато теперь… теперь всё будет превосходно.       — Я в этом не сомневаюсь, — Куинни потянулась к нему и поцеловала в щёку, а он вновь приник к её запястью.       Ужин проходил волшебно, еда казалась вкуснее обычного, а вино крепче. Куинни сидела рядом с Томасом, и он, поддерживая беседу, порой поглаживал под столом её руку. Отец явно переговорил с матерью — она была мягкой и участливой, обсуждала с Томасом музыку, говорила о театрах, а он делился своими впечатлениями от посещённых концертов и постановок. Герцог завёл речь о лошадях и охоте, а Томас, обожающий этих животных, но не являющийся заядлым охотником, вспоминал забавные истории, связанные с семейными лошадьми. И только Куинни молчала, порой украдкой рассматривая его профиль, длинные ресницы, нос с изящной горбинкой, волевой подбородок. Как же он красив!       Покончив с ужином, они вернулись в гостиную, устроились в креслах, и лакей в качестве дижестива поднёс дамам коктейли, а мужчинам — немного виски.       — Куинни, тебя не узнать, милая, — встревожился отец. — Ты необычайно тихая. Всё ли в порядке?       — Всё великолепно, — она моргнула и переглянулась с сидящим рядом Томасом.       — Может, сыграешь нам что-нибудь? — предложила герцогиня. — Мистер Эндрюс упомянул, что любит творчество Клода Дебюсси.       — Ну… — Куинни чуть нахмурилась.       — Мистер Эндрюс, уговорите же её, — по-доброму усмехнулся отец. — Она постоянно упрямится, а ведь играет замечательно.       — Я и правда с превеликим удовольствием послушал бы твоё исполнение, — Томас с нескрываемой теплотой заглянул ей в глаза.       Знают же родители, на что надавить! Куинни, если честно, далеко не считала себя виртуозом — даже наоборот, а потому старалась, если уж заходила речь, коротко говорить, что училась играть на рояле в детстве. Собственно, Томас тоже слышал именно такую версию… Играть она любила, но делала это, когда дома никого не было, потому что отчего-то стеснялась. Но при Томасе нельзя ударить в грязь лицом.       Откинув крышку рояля, стоящего в углу гостиной, Виктория сняла перчатки, похрустела пальцами, прикрыла веки и, нажав на педаль, коснулась чёрно-белых клавиш.       Когда небольшой концерт завершился, ей аплодировали все, вплоть до дворецкого, караулящего у дверей. Томас помог ей подняться с банкетки и, приподняв их руки, закрутил в пируэте. Куинни рассмеялась, выслушала восхищения, а затем осталась с матерью — герцог предложил Томасу ещё немного выпить у него в кабинете и поиграть в шахматы.       — Прости меня, — мама протянула ей чашку чая. — Я была неправа. Он вправду очень и очень хорош.       — Неужели, — с лёгкой иронией пробормотала Виктория.       — Не паясничай, милая. Мистер Эндрюс так смотрит на тебя, когда ты не видишь… — на этих словах сердце Куинни сжалось. — Я действительно поспешила с выводами. Он любит тебя. Отец рассказал мне всё, что произошло сегодня. Это ты уговорила Джорджи приехать в Виндзор?       — Что? — Виктория чуть не выронила чашку. — Я ничего не… Джорджи был в замке?       — Да, — мама слегка удивлённо приподняла бровь. — Он даже выставил отца из кабинета, чтобы поговорить с мистером Эндрюсом.       От греха подальше Виктория отставила фарфор на столик. Томас не упоминал об этом!       — И всё же признавайся, Куинни.       — Я клянусь, я ничего об этом не знаю… Я думала, Томас беседовал лишь с papá!       — О… — протянула герцогиня. — Значит, решил не волновать тебя… отчасти зря. Однако! Посмотрела бы я на лицо Его Светлости, когда его сперва попросили прогуляться за пределами кабинета, а потом приказали дворецкому позвать его обратно.       Мама засмеялась, но быстро умолкла и с расстановкой проговорила:       — «Берегите её» — так напутствовал Джорджи, пожав твоему Томасу руку. Это уже произошло при отце.       — То есть, вы даёте своё благословение лишь потому, что его дал король и деваться некуда? — обиженно выговорила Куинни.       — Джорджи всего лишь ускорил процесс, милая, — успокоила Луиза. — Мистер Эндрюс импонирует и мне, и отцу. Стоило только его узнать. А Джорджи в своём репертуаре: ни в чём не может тебе отказать. Прямо как в детстве…       Через неделю они с Томасом уже плыли в Белфаст; до вокзала Юстон их вызвались проводить родители и теперь официально дали своё благословение. В Белфасте их встретили лорд и леди Пирри, которые отвезли до квартиры Томаса и пригласили на праздник в честь их прибытия на следующий день.       Апартаменты Томаса находились на самой респектабельной улице, к тому же, оказались большими, обставленными богато и со вкусом. Конечно, приличия ради, стоило снять комнаты в гостинице, но они обоюдно послали все приличия к чертям.       — Пока обитаю здесь, — расплачиваясь с консьержем, который помог донести багаж, обозначил Томас. — Гвен, куда вы тащите такую тяжесть? Не калечьте спину!       — Я должна успеть разобрать все вещи до ужина, мистер Эндрюс! Куда мне идти?       — Третья комната справа, — вздохнул Томас и вновь повернулся к Куинни. — Так, о чём я? Ах да, я собираюсь присмотреть просторный дом. Поможешь мне?       — С радостью, пускай мне и здесь уже нравится, — Куинни обняла его, как только закрылась входная дверь. — Мне нравится везде, где есть ты.       В ответ Томас крепко прижал её к себе и так же крепко поцеловал. Их прервало покашливание — напротив материализовалась пухлая светловолосая женщина за шестьдесят с широкой улыбкой.       — Миссис МакКарти! — воскликнул Томас и, подойдя к ней, закрутил её в вальсе. — Скучали по мне?       — Скучала, ещё бы! — хохотнула миссис МакКарти. — Отпустите же, шалун!       Прикрыв рот ладонью, Куинни сама чуть было не расхохоталась.       — Позвольте представить: Виктория Кэмпбелл, любовь всей моей жизни, — отпустив миссис МакКарти, объявил Томас. — Это — Бэрил МакКарти, которая умеет всё. Она была моей гувернанткой, а я был влюблён в неё с пяти лет до… Хм, впрочем, влюблён до сих пор.       — Ну довольно нас смущать, мистер Эндрюс! — миссис МакКарти спохватилась и начала подгонять их в гостиную, приговаривая: — Отдыхайте, отдыхайте! Сейчас подам чай!       Когда они с Томасом остались наедине, Куинни, наконец, рассмеялась.       — Она миленькая!       — Если бы, — Томас фыркнул. — Она — командир в юбке. Работает на нашу семью всю жизнь, управляла хозяйством в Комбере до недавнего времени. Родители решили отправить её сюда, видимо, для того, чтобы я не раскисал.       В воздухе повисла звенящая тишина. Куинни не затрагивала один важный факт, чтобы не торопить события, но сейчас, учитывая её нахождение в его доме, время настало.       — Томас, а что ты решил насчёт Эльбы?       — Я не смогу отнять её у матери, но и не оставлю… — Томас взял её за руки, и его всегда тёплые пальцы похолодели, а кадык дёрнулся. — Надеюсь, ты меня поймешь. Я и сам тот ещё… Привёз тебя сюда, а про дочь не обмолвился. Хотя вряд ли ты забывала о её существовании.       — Томас, я уже люблю твою малышку, — веско промолвила Куинни, наблюдая за тем, как Эндрюс, прервавший их соприкосновение, потирает переносицу. — Просто… мне было неловко говорить о ней. Вот и всё. Но, в любом случае, как ты мог сомневаться?       — Правда? — он поднял голову.       — Да! И хочу подержать её на руках.       — Она уже большая… — он дёрнул уголком губ.       — И ещё вырастет, — Куинни улыбнулась. — Сколько раз в неделю мы будем с ней видеться?       — По договорённости. Её будет привозить шофёр, — он замялся и притянул Викторию к себе. — Боже, Куинни… Я и не мыслил, что ты одобришь… Даже, признаю, боялся поднять эту тему. Вот я идиот.       А ведь мог вообще отобрать! В подавляющем большинстве случаев после развода дети остаются именно у отца, и дай бог, если матери хоть изредка дозволяется свидание с собственным ребёнком! Но тут — по договорённости! И он ещё назвал себя идиотом?! Он — самый добрый и понимающий из всех ныне живущих! Дура — Хелен, раз упустила его, хотя Куинни до конца жизни будет благодарна ей за её расчётливость, в конечном итоге обернувшуюся глупостью!       — Я не брошу твою дочь, Томас Эндрюс, так и знай, — она отстранилась, ткнула пальцем в его грудь, а он перехватил его и поцеловал.       Тщательно выспавшись после путешествия, Томас и Куинни неспешно собрались и отправились в резиденцию Пирри. Уильям и Маргарет встретили их с распростёртыми объятиями, и Куинни была счастлива. Нежданно-негаданно в гостях оказались родители Томаса с сестрой и её мужем, а вот братья не прибыли — все разъехались по долгожданным отпускам с семьями, за что Томас Эндрюс-старший всё равно сварливо окрестил их дезертирами.       И тут Куинни в очередной раз забыла, что ей противопоказано начинать танцевать, иначе её не остановишь. Нина оказалась такой же, и они извели всех: Томаса, Эндрюса-старшего, лорда Пирри, Лоуренса — мужа Нины, даже музыкантов. В конечном итоге, Нина, по-джентльменски поклонившись, пригласила на танец Куинни и под всеобщий одобрительный смех — Томас даже присвистнул — да аплодисменты затянула в регтайм.       После Томас, сославшись на то, что им надо подышать свежим воздухом, утащил Куинни в сады, освещаемые фонарями, и, заведя за раскидистый дуб, долго целовал. Фонари, мигнув, погасли, и сквозь густую, колышущуюся на ветру крону начали проглядывать мигающие звёзды. Деревья, кусты и цветы покрылись загадочно мерцающей дымкой лунного света.       — Как красиво… — шепнула Виктория, когда они отошли от дуба и взглянули на небо. — И я необычайно счастлива… С каждым разом всё больше и больше. Счастливее и счастливее… Так будет всегда, Томас?       — Всегда, — он как-то странно поглядел на неё. — Но сперва нам надо пожениться, ты не находишь?       — Нахожу… — Виктория не была уверена, что не ослышалась.       Но она не ослышалась: Томас, поправив брюки, опустился на одно колено.       — Виктория Александра Кэтрин Кэмпбелл. Моя принцесса, — он достал из кармана фрака небольшую атласную коробочку. — Позволите ли вы мне заботиться о вас до конца времён? Позволите ли вы мне дарить вам счастье и быть счастливым? Будете ли вы королевой для вашего верного слуги?       Сердце забилось так быстро, точно норовило пробить рёбра, а жар прилил к щекам. Земля под её ногами пошатнулась, и ей снова почудилось, что она спит… Что же за умение такое — умение спать и видеть столь невероятные сны? Но нет. Томас, реальный — реальнее некуда, — был перед ней, а крупный бриллиант точно бы впитывал в себя всю нависшую над их головами вселенную: его свечение было магическим.       — Ты позволишь мне стать твоим мужем? — он на миг прикрыл веки, но когда открыл их — взгляд его стал таким лучистым, будто сейчас не глубокий вечер, будто сейчас над ними нависает полуденное солнце. — Ты станешь моей женой, Куинни?       — Слишком много вопросов. И на каждый из них у меня лишь один ответ, — голос дрогнул от переполняющих её чувств. — Да.       Кольцо мягко объяло её палец, и, не дав Томасу времени подняться с колена, Куинни сама опустилась к нему и поймала его губы.       Отпрянуть друг от друга их заставил… метеор? Но вслед за ним прозвучал хлопок: пускали фейерверки, которые разноцветными всполохами озаряли небосвод.       — Нас не дождались, — возмущённо пробурчал Томас, помогая ей подняться. — Нужно поспешить, а то отсюда плохо видно.       И они поспешили — Куинни смеялась, тянула Томаса за собой, чтобы тот побежал, пока они, наконец, не достигли поляны, где уже собрались все.       — А вот и они! — обрадовалась Нина, держащая за руку мужа, и отсалютовала фужером игристого. — Где вы так долго пропадали, а?       — Гуляли, — Томас обнял Куинни за талию.       А небесное представление продолжалось, краски отражались на лицах зрителей, и Куинни осознала: теперь она обрела ещё одну семью — такую же любящую и большую.       Но на том ночь не завершилась… По возвращении в Белфаст она, приняв ванну и облачившись в красивую сорочку, постучалась в спальню к Томасу. Прошлую ночь, пускай Куинни прямо-таки жаждала уснуть рядом с ним, они спали раздельно — так само собой получилось. Теперь же никому из них точно не отвертеться.       Томас лежал в кровати, перебирая какие-то бумаги, но, стоило ей войти, отложил те на столик, и улыбка появилась на его лице.       — Долгий же у тебя был заплыв, Куинни.       — Мог бы постучаться, и я бы тебя непременно впустила, — она заперла дверь, наблюдая за реакцией Томаса.       Реакция не заставила себя ждать: в зрачках Томаса полыхнуло пламя. Она перекинула волосы за плечо, медленно приблизилась и устроилась рядом. Его пальцы тотчас легли на её щеку и очертили линию скулы, а затем переместились к губам, и всё это сопровождалось взглядом столь пристальным, точно он старался запомнить малейшую чёрточку её лица. И, наконец, увлёк в поцелуй, заключил в кольцо своих сильных рук и перекатил на себя. Волосы Куинни огненной стеной окружили их лица, и Томас, собрав их в кулак, просяще-ласково потянул назад, чтобы она открыла для него шею. И снова — щекотливая дрожь от того, что его язык касался её кожи. Куинни сама припала к его шее, уловила одобрительный вздох, а затем спускалась всё ниже, расстёгивала шелковую ночную рубашку и попутно осыпала поцелуями каждый открывающийся дюйм его тела. Стоило Куинни добраться до тёмной полоски, уходящей под пижамные брюки, она вскинула голову. Подтянутая грудь Томаса вздымалась, и она решительно развязала узелок, потянув брюки вниз, но…       Он резко потянул её на себя и приник к груди, а его руки забрались под сорочку, огладили бёдра, перешли на их внутреннюю часть и добрались до… Она, запрокинув голову, ахнула, а лодыжки свело блаженной судорогой. Его возбуждение коснулось её кожи, и Куинни, оперевшись одной рукой об изголовье, изловчилась обхватить его другой. Томас судорожно вздохнул и дышал всё чаще, когда она задвигала кулачком быстрее, но всё так же осторожно.       — Пожалуйста, Томас, — выдохнула она, выпрямляясь и двинув бёдрами.       Эндрюс незамедлительно стянул с неё сорочку, после — свои брюки и обхватил её шею сзади, приоткрыл рот, чтобы вновь прильнуть к её губам, но Куинни замерла:       — Ты мне поможешь? Я не уверена, что у меня получится так, как надо…       — Всё идёт прекрасно. Верь мне, а самое важное — доверяй себе, Куинни.       Улыбнувшись, она, упивающаяся его приглушенным хриплым стоном, медленно опустилась на него. Она старательно приподнималась, опиралась то о его грудь, то об изголовье кровати, сама уже не сдерживала стоны, когда он начал мягко насаживать её на себя; подавалась вперёд, сцеловывая испарину с его лба, откидывалась назад, и когда он вновь дотронулся до неё там — глаза распахнулись, по низу живота разлилась сладостная, граничащая с болью истома. И это было… изумительно! Томас взирал на неё сквозь полуопущенные веки, его брови свелись над тонкой переносицей, а рот приоткрылся.       Куинни рухнула на него и буквально ворвалась языком в его рот, чтобы не закричать от того, сколь умопомрачительно было её наслаждение, чтобы ограничиться лишь блаженным «м-м-м!».       Когда они, уже засыпающие, лежали в объятиях друг друга, Томас заглянул в её глаза и прошептал:       — Я хочу просыпаться только рядом с тобой, Куинни, — и уткнулся носом в её разметавшиеся по подушке волосы.       — И я, Томас, — она погладила его макушку и закрыла глаза. — Так будет всегда…

***

      Томас, отложив очередной документ, потёр переносицу. Хотелось выпить чай с капелькой виски и почитать вслух для Куинни — в Лондоне она засыпала только под звучание его голоса. Просил же он остаться её в Белфасте, вместе с Эдмундом, но она всегда сопровождала его, когда Эндрюс отправлялся в командировки по вызову Адмиралтейства.       Откровенно говоря, сперва Томас сопротивлялся этим командировкам — остерегался вмешиваться в дело, не относящееся к его компетенции. Но после гибели «Лузитании» в пятнадцатом году… Нужно было решать незамедлительно. Черчилль тогда продвинул мощную пропаганду; даже сам король на правах родственника позвонил Эндрюсу. Волей-неволей пришлось согласиться, пускай до этого Томас продолжал вести и совершенствовать проекты пассажирских лайнеров — в том числе тех, что впоследствии были переданы Красному Кресту… Вроде «Британника» — бывшего «Гигантика»… эта трагедия стала очередным ударом.       Все верфи Антанты сфокусировались против врага, и Томас инспектировал многие строящиеся британские линкоры, крейсеры и эсминцы; проверял суда с «боевыми ранениями», выдвигал идеи и корректировал чертежи будущих проектов. Он несколько раз переговаривался с королём Георгом по вопросам расстановки сил на море, предупреждал о неминуемом проигрыше в Дарданелльской операции, которая, собственно, и провалилась в начале шестнадцатого года. После этого к нему, до этого временами за глаза поднимаемому на смех из-за «неуместной смелости высказываний», стали прислушиваться.       За заслуги перед страной его одним из первых представили к ордену Британской империи, а затем наградили и Викторианским орденом. После этого прибавился орден «За выдающиеся заслуги», пускай и весьма неожиданно, ведь награждали им обычно людей военных. Что ж, получил по праву — за стремление к победе и безусловный вклад в таковую.       Признаться, все эти награды заслуживала и Куинни — многие из её умозаключений помогли Томасу упорядочить идеи и прийти к замечательным новшествам в проектировании новых кораблей. Из раза в раз она вызывала у него всё большее восхищение…       И вот сейчас её нежные руки обняли его со спины, и Томас обхватил тонкие ладошки и по очереди расцеловал.       — Устал? — прозвучал её мягкий голос.       — Самую малость, — он повернулся к ней, и его замыленный взор стал чётким, стоило ему вглядеться в милое, ничуть не изменившееся, несмотря на все невзгоды, лицо.       Хотя она убеждала: и он не изменился, пусть и жаловалась, что порой бывал чересчур серьёзным. В ответ он её непременно целовал.       Любил ли он Куинни? Да.       Всей душой и всем сердцем. Больше всего на свете. Он её обожал. Боготворил.       — Пойдём спать, — она мягко потянула его к себе, окончательно приводя его в чувства.       Он, скидывая халат, согревающий своим тёплым бархатом, — осень в этом году холодная, — последовал за Куинни в спальню и, заключив в объятия, улёгся вместе с ней в постель.       — Почитать тебе?       — Нет, нам надо отдохнуть, — неожиданно ответила она. — Ведь завтра всё будет хорошо.       Они проспали до десяти утра. По-парижски, — как это впоследствии стало принятым считать, — наступил одиннадцатый час одиннадцатого дня одиннадцатого месяца. Тысяча девятьсот восемнадцатого года. И лишь к обеду они узнали, что в железнодорожном вагоне Фердинанда Фоша вступило в силу перемирие.       Её пророчество сбылось: страны Антанты праздновали победу.       Томас и Куинни тоже, но даже это не затмило их личный праздник по случаю пятилетней годовщины свадьбы…       К которой ещё прибавилась весть о том, что вскоре у Эдмунда появится младший брат или сестра.       Признанный морской инженер, кавалер трёх орденов, а главное, верный муж и счастливый отец двух — уже почти трёх — ангелочков Томас Эндрюс с каждым днём всё сильнее убеждался: что бы ни обрушивалось на этот мир, истинная любовь действительно нерушима.       Ведь в их маленьком мире Томас был и будет счастлив каждую секунду. Вместе с Викторией Александрой Кэтрин Эндрюс-Кэмпбелл. Любовью всей его жизни.       Победа любит старание. И в этом они с Куинни — с его Победой — неподражаемы.