Педагогический состав

      Прибытие министра магии в Хогвартс никогда не было событием из ряда вон выходящим. Кингсли часто посещал школу во время открытия новых классов, проведения важных мероприятий, различных награждений или праздников. Драко даже иногда казалось, будто тот искал лишь поводы, чтобы приехать.       Но сегодня его посещение мало того что было неожиданным, так и сопровождалось тайной до самого появления в кабинете Поттера. Обычно Кингсли использовал карету, пафосно приземляющуюся во дворе школы, дверь в которую ему открывали. Сегодня же он прибыл через камин и сразу же направился к директору.       Настолько он был зол и настойчив, что даже встретившиеся преподаватели, попытавшиеся уладить ситуацию, не помогли. Лишь Уизлетта успела отправить патронус, исчезнувший за минуту до прибытия Кингсли в кабинет Поттера.       — Настолько глупо я никогда себя не чувствовал, — в очередной раз возмутился Кингсли, меряя шагами комнату.       Поттер, стоявший перед своим столом, и Драко, сидевший рядом на диване, всё не могли дождаться, пока пламенная и полная эмоций речь закончится. До момента, пока Кингсли не выскажется полностью, перебивать его совершенно не хотелось. Оба понимали: пусть вся злость выйдет сейчас, чтобы он спокойно мог выслушать их после. А главное — ответить на животрепещущие вопросы.       — Я вещаю о ваших успехах, а через минуту встаёт Бронте и рассказывает о раненом студенте, — развёл руками Кингсли, замирая.       — Вы не пробовали отрезать ей язык? — не выдержав, хмыкнул Драко.       Кингсли тут же бросил на Драко злой взгляд, отчего тот ощутил лёгкий холод по коже и замолчал.       — И произошло это не сегодня днём, не утром и даже не вчера, а месяц назад, — он едва не топал ногами, продолжая возмущаться. — Сколько вы планировали это от меня скрывать? Какие меры приняты? Это ваше решение ситуации? Гарри?       Порой Драко было интересно, чего ожидали люди, задающие по сотне вопросов в минуту и требующие ответы на них здесь и сейчас. Обычно так себя вели родители его студентов, которым не нужны были объяснения. Им просто требовалось место, где можно безнаказанно вести себя, подобно Тёмному Лорду.       Поэтому ничего, кроме безразличия Драко, они не получали. А их крики разбивались о его спокойствие и слегка грубое объяснение.       Поттер же был не такой, напротив, человеком он являлся эмоциональным. Но он учился быть спокойнее, например, иногда сосредотачивался на мелких деталях собственного кабинета или счёте. Это ему подсказал Драко, такое успокаивало и его самого.       Многословные речи на повышенных тонах гораздо легче переносились, когда мозг занят пересчётом кирпичей за спиной кричащего.       — Мы не стали оповещать вас, так как ещё не до конца разобрались в ситуации, — спокойно ответил Гарри.       — Проверить палочки на предмет заклинания для вас стало проблемой? — издевательски спросил Кингсли.       — В школе не нашлось древка, из которого выпустили проклятие, — пояснил Поттер, едва сдерживаясь от напора. — Но мы не проверили одно.       — И какое же? Отвечайте чётко, я устал вытягивать из вас ответы, — выпалил Кингсли.       Драко, заметивший, что терпение и спокойствие Поттера стремительно заканчивались, тут же встал и положил руку на плечо Кингсли, приглашая присесть и протягивая огневиски. Тот прищурился, недоверчиво оглядывая Драко, но бокал всё-таки взял.       — Кингсли, на самом деле мы ждали, пока вы узнаете об этом лично, — пояснил Драко, усаживаясь в кресло рядом. — Эта ситуация раскрыла важные карты.       — Малфой…       — И мы не могли позволить человеку, стоящему за происходящим, понять, что мы раскрыли её план, — продолжил Драко, вызывая на лице министра интерес.       Люди в своём большинстве любили, когда к ним относились по-особенному. И даже такой важный и высокопоставленный человек, как Кингсли, не был исключением. Ему, как и другим, нравилось обладать тайнами, узнавать о вещах, недоступных остальным. Драко даже иногда казалось, что это одна из причин его вступления в Орден Феникса — всё-таки организация поначалу была подпольной.       — Скажите, что вы знаете о проекте «Solitudo»? — спросил Драко.       Кингсли на секунду свёл брови к переносице, не ощущая связи, но всё-таки ответил:       — После войны мы планировали переселить несогласных с новой политикой, — сказал Кингсли. — Они должны были попасть в среду, где находились бы только чистокровные. Мы хотели успокоить распри.       И в этот момент пазл сложился окончательно. Мотивы, причины, значимость, желание и цели. Вот зачем был нужен Хогвартс: необъятное место, полное магии и скрытое от маглов. Второго такого нет на свете.       — Но проект закрыли, давно. К чему вопрос? — злился Кингсли.       — Именно он стал причиной всех наших бед, — пояснил Драко, готовясь к длинной речи.       Это была вторая часть его плана. Рассказать Кингсли всю правду, выложить карты и ждать, пока он спросит сам: «И что делать?». Вопрос, ответ на который у Драко был настолько яркий и насыщенный, что ослепло бы даже солнце.

***

      Иногда Каспер жалел, что не обладал талантом матери высказывать весь перечень не устраивающих его ситуаций залпом. Обычно именно благодаря этому большинство её вопросов решалось быстро, без лишних прелюдий и с максимально положительным результатом. Да, были свои минусы, после этого с ней все отказывались работать, но её такое не сильно тревожило. Главное — текущий вопрос решался.       Каспер же был более спокойным и податливым. Даже несмотря на слизеринскую природу и игры в квиддич. Если он что-то и делал, то обязательно в компании, если и выступал против кого-то — всегда с другими. В одиночестве Каспер вёл себя тихо. Посмотрев на него, невозможно представить, сколько школьных неурядиц было на его совести.       Он мог работать, но всегда через кого-то, подпольно и ни в коем случае один. Поэтому, когда его палочку забрали на проверку, а самого Каспера усадили в небольшой переговорной комнате, он поддался. Не кричал о своих правах, о том, кто может это делать, а кто нет. Возможно, дело было в характере, но в глубине души чувствовалось, будто он хотел раскрытия правды.       Да, мама будет не в восторге, Сабрина отвернётся, да и Эрик, скорее всего, не оценит. Но, может быть, у него появится возможность начать всё сначала? Без попыток показать, что он лучше Персея. Потому что казалось, будто Персею это было совершенно безразлично.       После недавнего разговора с профессором Уизли Каспер стал всё чаще размышлять о случившемся. Он быстро понял, что его попытки получить любовь матери с помощью интриг — ничто. Профессор Уизли любил братьев, семью и друзей не потому, что они что-то для него делали, а потому, что были ему близки.       Так, может, и несчастье Каспера не в Персее? А в маме, которая, маня его едва ощутимой любовью, подталкивала на худшие поступки. Это понимание всё прочнее обосновывалось в сознании Каспера.       Настолько, что он задумывался о признании.       — Кас, вот ты где, — сказал вошедший Эрик, замирая перед ним.       Каспер поднял на него взгляд и улыбнулся. Первый и единственный, кто примчался к нему, узнав о произошедшем, — лучший друг. От осознания, что он есть, Касперу стало немного легче и теплее на душе.       — Видимо, моя очередь отбывать полугодовое наказание, — ухмыльнулся Каспер, смотря на Эрика.       — Они просто перестраховываются, — махнул рукой Эрик. — Убедятся, что палочка чиста, и порядок.       Каспер напрягся, понимая, почему именно у него отобрали древко. Поначалу он решил, что будет допрос для получения информации. Но нет, его древко проверяли, а это означало скорое раскрытие дела. И либо ему стоит сказать правду, либо придумать хорошую ложь. Последнее отталкивало своей перспективой.       — Ты даже побледнел, — протянул Эрик, покачав головой. — Не зря взял.       Эрик выудил из складки мантии небольшой пузырёк, протягивая его Касперу и наполняя рядом стоящий стакан водой.       — Успокоительное, по личному рецепту, — улыбнулся Эрик.       Каспер благодарно кивнул. Ему и правда стоило прийти в себя хотя бы ненадолго и притупить эмоции. Зелье должно было помочь трезво оценить ситуацию и принять решение.       Откупорив склянку, Каспер занёс её над бокалом и на секунду замер, возвращая взгляд к Эрику.       — Сколько капель?       И, казалось, впервые Каспер заметил в друге сомнение. Тот словно не знал правильного ответа, хоть и идеально разбирался в дозировке подобного зелья. Сам часто использовал его перед важными матчами.       — Две, — спокойно ответил Эрик и оттянул воротник рубашки. — Будет достаточно.       Каспер опрокинул пару капель в воду и отдал зелье Эрику. Опустошив бокал залпом, тот благодарно кивнул и тут же бросил взгляд на дверь, за которой слышались шаги и перешёптывания.       Ответ быстро придёт.       — Тебе пора, — сказал Каспер. — Скоро они явятся.       Эрик многозначительно кивнул и занёс руку, чтобы похлопать его по плечу, но замер. Он несколько секунд смотрел на Каспера, пока не пригнулся и не обнял его. От удивления Каспер даже не сразу ответил. Между ними в принципе никогда не было подобного проявления чувств, отчего Касперу становилось не по себе.       — Всё будет хорошо, — выдохнул Эрик, прежде чем уйти.       Каспер свёл брови к переносице и проводил друга взглядом. Но не успел он проанализировать произошедшее, как дверь вновь открылась и в комнату влетел Персей. Его налитое краской лицо пугало, а сжатые в кулаки ладони предвещали не лучшее развитие событий. Всегда умиротворённый Персей злился, причём настолько, что его мантия постепенно становилась в один тон с щеками.       — Они утверждают, что ты сам себя проклял, — возмутился Персей, разводя руками. — Понимаешь? Сам себя, каков абсурд.       Неожиданно Каспер почувствовал приятную дрожь, прошедшую по телу от макушки до кончиков пальцев, уходя в никуда. Ощущение, что встают на твою защиту, даже когда ты безоговорочно виновен в случившемся. Это было непередаваемо и настолько ярко, что Каспер и забыл о грядущих последствиях.       — Но мы разберёмся, — заверил Персей. — Я сейчас же отправлю сову отцу, он-то расскажет Поттеру, что значат беспочвенные обвинения.       Казалось, что Персей говорил со стеной, рассказывая планы в никуда. Но настолько яростно и безоговорочно, что Каспер медленно стал забывать всё плохое, что связывал с Персеем. Уходил соперник, который вызывал зависть, забирал внимание матери и всегда казался лучше. Наступал брат, готовый защищать, даже когда Каспер неправ.       Чувство было новым, неизведанным, но настолько приятным и нужным, что поглощало медленно и практически без остатка.       — На тебе лица нет, — покачал головой Персей.       Он быстро подошёл к Касперу и опустился перед ним, легко хлопая по плечу в знак поддержки.       — Всё будет хорошо, Кас, — улыбнулся Персей. — Никто не обвинит тебя в том, чего ты не совершал.       И эту идиллию, картину, которая не могла присниться даже в самом желанном сне, разрушили слова, которые Каспер не сумел удержать в себе.       — Совершал, — тут же сказал он, вызывая на лице Персея недоумение. — Проклятие наслали из моей палочки и по моей просьбе.       Персей, не веря в услышанное, смотрел на Каспера, а тот медленно понимал замешательство Эрика. Это было вовсе не успокоительное, даже близко им не являлось. Каспер выпил Сыворотку правды.       — Но… зачем?       — Чтобы мама была довольна мной так же, как и тобой. Хотя бы ненадолго, — говорил Каспер, смотря в глаза Персею. — Я делал многое для неё.       — Мама? Но зачем ей это? — озадаченно спросил Персей.       Каспер пожал плечами, он и правда понятия не имел о целях матери. Для него была важна лишь его собственная: получить признание, любовь, понимание и фразу «Я горжусь тобой» так же искренне, как мама говорила её Персею.       — Я лишь хотел стать для неё таким же хорошим сыном, как и ты, — медленно говорил Каспер.       — Я? Не понимаю, Кас, что с тобой?       — Думаю, Эрик принёс мне Сыворотку правды вместо успокоительного, — выдохнул Каспер.       Персей тут же бросил взгляд на стакан и уже собирался встать и отправиться к Поттеру, чтобы высказаться об их методах, но тут же был остановлен рукой Каспера. В глазах последнего стояли слёзы, но он чувствовал непреодолимое желание признаться в содеянном и понятом, чтобы избавиться от этого.       — Прости меня, Персей, — сказал Каспер. — Я ненавидел тебя, презирал. Делал мелкие пакости, вроде испорченной одежды или съеденных конфет.       Персей свёл брови к переносице, усаживаясь перед Каспером и смотря в его лицо, пока тот, словно на духу, вещал обо всём наболевшем.       — Мне казалось, что ты забираешь у меня всё: любовь мамы, заслуги, награды и счастье, — рассказывал Каспер. — Но лишь сейчас я понимаю, что дело было не в тебе.       — Кас, я никогда…       — Знаю, — покачал головой Каспер, горько улыбаясь. — Поэтому прости за это. Мне стоило задуматься о поступках мамы, просящей бросить в себя проклятие, а не о том, что всё Рождество она расхваливала тебя и твою мантию.       Слова лились подобно воде по подземной реке. Быстро, беспорядочно, иногда сталкиваясь с преградами и разбиваясь о них в агонии исповеди. Но Каспер физически ощущал, как с каждым признанием ему становилось легче, как взгляд брата теплел, наполняясь пониманием и поддержкой.       Персей не отталкивал, как безразличный отец, не пытался манипулировать, как мать. Он слушал и внимал, предлагая помощь, готовя варианты развития событий. Персей словно становился родителем, о котором Каспер мечтал, и лишь сейчас он понимал…       Персей был таким всегда, просто Каспер, пропитанный злобой и недоверием к нему, обычно сторонился этой братской стороны. Всепоглощающей, отдающей и принимающей, где неважно, что ты сделал и как поступил. Ты будешь важнее и главнее любого проекта, желания или друга. Потому что ты семья.       — Всё будет хорошо, Кас, слышишь меня? — говорил Персей, удерживая лицо Каспера в ладонях. — Я с тобой и всегда останусь на твоей стороне.       — Спасибо, — медленно сказал Каспер, поджимая губы.       Наверное, это то, что сейчас ему требовалось услышать и понять. Ощущение поддержки вопреки самому ужасному.       — Но скажи, кто, кроме мамы, причастен к этому? — спросил Персей.       И Каспер был уверен, что признается прямо сейчас, хотя именно об этом хотел умолчать, но он не заговорил. Будто бы с него спало проклятие, заставляющее рассказывать все самые потаённые моменты жизни.       — Не могу выдать, — пробормотал Каспер, подняв взгляд на Персея.       Тот схватился за бокал и внимательно осмотрел его, не понимая, почему действие зелья закончилось.       — Сколько капель ты добавил? — спросил он.       — Две, как сказал Эрик, — пожал плечами Каспер.       Услышав это, Персей усмехнулся и покачал головой. Каспер непонимающе смотрел на него, пока тот не ответил.       — Чтобы она действовала длительное время, нужно три, — пояснил Персей.       Усмехнувшись, Каспер мысленно поблагодарил Эрика. Даже в ситуации, когда тому требовалось сделать подобное, он нашёл выход. Именно для Каспера — тот самый, который может помочь ему сейчас. Это возвращало осознание дружбы и братских уз. Всё-таки у Каспера есть важные люди — и незачем столько лет добиваться внимания матери.       Именно сейчас Каспер понимал, что, что бы он ни сделал, оно бы не появилось из ниоткуда. Любовь либо есть, либо нет, и в его случае всё-таки нет.       Выпрямившись, Персей окинул взглядом комнату и остановился на Каспере.       — Что? Готов переводиться в Дурмстранг? — с улыбкой спросил Персей.       Каспер непонимающе посмотрел на брата. Ожидая всего, от отчисления и до Азкабана, но только не этого.       — Но как?       — С верой, что отношениями с Дурмстрангом Кингсли и Поттер дорожат больше, чем правдой на поверхности, — сказал Персей. — Скоро вернусь.       И он отправился туда. Ради Каспера, чтобы тому было лучше и легче. Это грело душу и сердце настолько, что можно было сгореть.

***

      Гермиона нашла злившегося Малфоя на Астрономической башне. Он стоял на краю, рассматривая покрывающиеся весной окрестности и затягиваясь магловскими сигаретами. Она не сразу осмелилась подойти. Несколько минут стояла у входа, наблюдая за напряжённой спиной, тихими ругательствами и чувствующимся за версту недовольством.       Малфой явно рассчитывал на другой финал истории Каспера. В его представлении созданный план должен был привести к разоблачению Бронте, её громкому увольнению из Министерства и отчислению Каспера. Сабрине бы он помог. Но, благодаря таланту к переговорам Персея, обошлись они малой кровью. Настолько, что фамилия Линды даже не прозвучала в итоговой договорённости.       Историю о раненом студенте выдали за презентацию грядущих в следующем году занятий по ЗОТИ. Кингсли снял все обвинения и даже извинился перед Гарри и Малфоем, а Каспер был мирно переведён в Дурмстранг под руководством брата. Последний заверил, что вопрос с его матерью будет улажен, и пообещал поспособствовать скорому решению межшкольных вопросов.       Они быстро пожали руки и радостно разошлись. Казалось, все выиграли в этой истории, кроме человека, преследующего совершенно другие цели. Как Малфой сдержался и не высказался прямо там, до сих пор было для Гермионы загадкой. Потому что льющийся из него негатив сейчас было можно резать ножом.       Любой человек, узнав, в каком настроении Малфой, не подошёл бы к башне и близко. Но не Гермиона, и дело было даже не в просьбе Гарри поговорить с Малфоем, она и сама хотела к нему прийти. Это не объяснялось с рациональной точки зрения. Не относилось к домыслам о серьёзных отношениях с Малфоем, которых она думала избежать и одновременно желала.       Гермиона чувствовала, что должна это сделать, ноги сами вели её в нужном направлении, а разум подсказывал слова и действия. Гермиона будто бы сердцем ощущала, что нужна Малфою сейчас. Без громких речей, аргументов и доказательств справедливости. А просто рядом — настолько, чтобы он смог забыться и отпустить ситуацию.       — Грейнджер, ты меня там проклинаешь? — раздражённо спросил Малфой, не оборачиваясь.       — Всего лишь наблюдаю, — протянула она, выходя из своего укрытия.       Медленно приблизившись к нему, она ощутила аромат табака, заставивший закашляться.       — Не замечала у тебя пристрастия к сигаретам, — сказала Гермиона, замирая за его спиной.       — Ты многого не замечаешь, — хмыкнул Малфой.       В нём не было и грамма понимания, желания идти на контакт или предрасположенности к диалогу. Все его поведение, слова и отношение сейчас кричали, чтобы она уходила, что он не хочет никого видеть, ни с кем контактировать. И что любой, приблизившийся к нему, рискует оказаться в потоке из оскорблений, нелестных замечаний и вполне обидных речей.       Но ей было всё равно.       Гермиона подошла к Малфою, прижимаясь грудью к его спине и кладя ладони на широкие плечи. Его пальто слегка покалывало сквозь толстовку, а аромат табачного дыма, сквозящего через парфюм, вызывал головную боль. Но она только прикрыла глаза и провела руками ниже, равномерно поглаживая Малфоя.       Пальцы Гермионы переплелись в районе его сердца, и она щекой прижалась к его спине, чувствуя, как равномерно он дышит.       — Не припомню, чтобы просил о физическом контакте, — хмыкнул он, продолжая злиться.       — Не нравилось бы — оттолкнул, — улыбнувшись, сказала Гермиона.       — Считаешь, что можешь успокоить меня своими объятиями, Грейнджер? — протянул Малфой, туша сигарету.       Она звучно усмехнулась и расслабила руки, обходя его вокруг. Замерев перед Малфоем, Гермиона закрыла собой обзор на окрестности Хогвартса, забирая всё внимание. Её пальцы потянулись к его воротнику, аккуратно поправляя шарф и пальто, в котором он сейчас был. Малфой же, будто под гипнозом, стоял и наблюдал за ней, не показывая и грамма эмоций.       Он сохранял практически каменное выражение лица, пока она аккуратно касалась его. Приводила в порядок шарф, дотрагивалась до воротника, разглаживала невидимые складки и постоянно бросала короткие взгляды в его глаза. Она ждала, пока озлобленный холод начнёт теплеть и отдавать привкусом спокойствия и принятия.       — Объятиями, может, и нет, — пожала плечами она, легко касаясь его груди. — Но ты уже несколько минут не пытаешься оттолкнуть меня.       — Не хочу объяснять, как ты улетела с Астрономической башни, — ухмыльнувшись, ответил Малфой.       — Шутишь, — с улыбкой сказала она. — Это хороший знак.       Он пару секунд неотрывно глядел в её глаза, будто пытался увидеть там ответы на известные лишь ему вопросы. Возможно, ей стоило оборвать его фразой, отвлечь внимание или пошутить, но она могла только стоять и смотреть на него в ответ. Это была концентрация копившихся чувств, что она сдерживала в ожидании его шага.       Гермионе нравилось, когда Малфой срывался, так она получала постоянное подтверждение, что это реальность.       И ежесекундно, как он искренне любил, Малфой поцеловал её. Яростно, желанно, голодно. Будто он был человеком, всегда мечтавшим ощутить вкус её губ и наконец-то добравшимся до них.       Эмоции, чувства, ответы на каждую крупицу потребности — это опьяняло, возвращая в клуб, рождественскую ночь и все мгновения, когда он её касался. Это было ощущение дома, будто опускаешься в желанную негу, из которой никогда не захочешь выходить.       — Во что ты играешь? — прошептал Малфой ей в губы.       В начало любви без намёка на продолжение. В эмоции, которыми наслаждаешься и надеешься пронести сквозь время. В настоящее, не желающее знать будущего.       — В здесь и сейчас, Малфой, — ответила она, смотря в глаза.       — Какова вероятность, что завтра ты станешь всё отрицать? — он выгнул бровь, прищурившись.       — Настолько же высокая, как поцелуй в следующую секунду, — вырвалось у неё прежде, чем она вновь коснулась его губ, рвано вдыхая воздух.       На мгновение она подумала, что он её оттолкнёт, признается, что это ему не нужно. Но Малфой, вероятно одурманенный в большей мере, чем она, целовал в ответ. Да, завтра, скорее всего, они поссорятся. Но после вновь окажутся в одной постели или другом тесном пространстве.       Неважно, что будет потом. Имеет значение сейчас.