лучшие друзья

      Сказать, что это было быстро — ничего не сказать.       В прошлом мае Артём, кажется, сходит с ума — вообще, вовсе нет, это он тут отвечает за баланс, гармонию, стабильность, — все-таки сходит с ума, потому что, ну…потому что Лиза. Потому что Лиза решает прийти на хореографию в глубоком красном, потому что Лиза делает какие-то сумасшедше длинные ресницы, потому что Лиза спрашивает, стоит ли ей доделать татуировку на груди, рисуя на себе линии под будущие веточки — и Артём нервно сглатывает, потому что ну, все знают, где у Лизы татуировка.       А потом где-то в районе еще прошлого июня он получает сообщение «посмотри, мне кажется с белыми туфлями будет лучше, но хз, что думаешь?» — и фотка, которую он сохраняет во все папки и периодически пересматривает.       Туфель, кстати, там не видно.       — Могла бы, ну сказать словами через рот, так тоже можно, — он наутро перед тренировкой вскидывает брови, немного борясь с краской на щеках.       — Так неинтересно, — загадочно улыбается Лиза, и Артём не выдерживает — оправдывается потом перед собой в зеркале тем, что вообще-то ей шестнадцать и в шестнадцать зажиматься и целоваться по углам вполне нормально. «А у тебя ментальный возраст все те же шестнадцать» — проскальзывает от неё из-за плеча (Матвей всеми правдами и неправдами был упрошен покинуть номер на два часа). Догадался или нет — вообще, волнует вопрос, но честно, было не до этого.       Кароче, как-то так вышло — но он решает никого не ставить в известность, потому что, ну, нужна загадка, какая-то страсть, какая-то интрига. Мимо Слюсаренко, правда, интрига вообще никакая не проскальзывает, причем не только их — вообще не подозрительно, что именно Артём и Леша и именно Лиза и Юля просят совместные номер в Челябинске и Магнитогорске, но он закатывает глаза как будто и на кубок первого канала выдает инструкцию «желательно в три часа ночи быть изначальными составами по спискам» с плохоскрываемой иронией. Вроде как и не стремно, все как будто бы могут догадываться, но школьническое это «блин застукают» чуть чуть проскальзывает в голове, особенно после жеребьевки, когда Саша Галлямов слишком громко спрашивает почему это он сворачивает в сторону не своего номера. Хочется ответить с такой же издевкой, почему сам Саша уезжает не в одиночестве и почему они всегда приезжают на все тренировки одновременно, но Артём решает не подбивать его на какие-то закидоны — по-джентльменски спасает того, кому с ними справляться — и молча закатывает глаза, проскальзывая в дверь и запирается на всякий случай на 2 оборота.       — Почему все ваши пацанские дела заканчиваются в час ночи? — почти недовольно тянет Лиза из-за двери ванной комнаты, — им же завтра ехать.       — Чтобы несовершеннолетние завидовали, — парирует Артём, падая на кровать — завтра тяжелый день, общим решением их, как парников, отправили на тулуп и сальхов в эстафете, тут вот желательно бы не лохануться и сделать красиво. Желательно, лучше других — и желательно потом не сдохнуть к произвольной.       — Ты же все равно расскажешь, твой минимум в десять тысяч слов за день еще не достигнут, пока было только семь — дверь чуть скрипит, и Артём машинально отворачивается — на всякий случай.       У Лизы вообще есть плохая привычка выходить из ванной в одном полотенце, причем на голове. Ну, не прям уж и такая плохая, но в определенные моменты это может быть лишним. Сейчас так точно, поэтому она, слава богу, в шортах и вот этой странного покроя майке — он так и не может запомнить название.       — Простудишься, — он успевает подняться и перехватить её руку, тянущуюся к двери балкона, — семь тысяч и один, а если я сейчас начну пересказывать Сашин трындеж, будет восемнадцать тысяч.       — Поверю на слово, — смеется Лиза, но от окна отходить не собирается, — вглядывается в темную крышу Юбилейного через мост и рассыпанный блеск фонарей по кромке льда.       Артём немного наклоняется и целует её в макушку, отводя руку от окна, проскальзывая пальцами по запястью — как-то проводил эксперимент, оно целиком помещается внутри кольца из его же указательных. Мокрые, темно-рыжие от воды волосы липнут к рукавам, чувствуется запах кондиционера «для выступлений» — того, в розовой бутылке с крышкой почему-то снизу, а не как у всех нормальных, выглядящего как канистра с бензином.       «Не отпускной, к сожалению», — проскальзывает у него в голове, и на какие-то две, максимум двенадцать секунд Артём мысленно уже на пляже, пальмы, песок, крики каких-то трехлеток, переживающих акклиматизацию, «оверпрайс Анапа», как сказал бы Матвей, но это все ерунда и вообще он ничего не понимает.       — Я в этой кофте, конечно, максимально соответствую, — шутливо жалуется Лиза, вешая форму на спинку стула, — почему нельзя было в спонсоры взять, не знаю, топ-топ или лайм. На такие вопросы в основном приходится кивать — в шмоточных штуках Артём разбирается куда хуже, чем она в музыкальных, потому что если за современную обработку Джимми Хендрикса поспорить в два ночи могут оба, то отличать шестьдесят видов одинаковых туфель можно только интуитивно. Все версии на жеребьевки и прочие выходы всегда выбирает Лиза, даже на программы от него требуется прийти и согласиться с её решением — эту условность он меняет за безоговорочное право выбирать музыку.       Эван Бейтс, кстати, тоже только соглашается, Артём вычитал это в каком-то интервью, а тот чемпион мира, может, в этом и секрет? Тогда все идет по плану, главное, ничего не напортачить.       Планы у него всегда лет на пять вперед, и не дай бог, кто-то решит их нарушить — он сразу либо злится либо теряется, и уж лучше злиться. Это же важно — что будет завтра, что будет через месяц, как часто нужно ездить на сессии и что говорить, и что нужно предусмотреть перед выходом из дома — два повербанка, провод, носовые платки и еще список из миллиона пунктов. У него всегда вот этот дурацкий ступор, когда что-то идет не так — правда же говорят, бей/беги/замри, и вот Артём всегда замирает.       Пока не появляется Лиза.       Лиза — вспышка. У неё никогда нет никаких планов больше, чем на сутки, потому что, ну «живем один раз», и после этого она обычно смеется и подбивает его на какую-то новую танцевальную поддержку. У Лизы движение никогда не прекращается — Артём подшучивает, что это потому что она еще малявка, но одно закатывание глаз — и он, кажется, полностью в её власти, хотя уже который месяц себе в этом не признается. Да и бесило его это суммарно неделю, размазанную по первому сезону, шесть дней из которой пришлись на эти злоебучие поддержки самым первым летом.       А потом выясняется, что когда он не может ничего контролировать и бесится — Лиза то, чего так отчаянно не хватает. И травма эта дурацкая, и чемпионат России, и прыжковый — всегда что-то было не по плану, и всегда — каждый раз, когда замирать бесполезно — нужно бежать.       «Динамика», — философски отмечает Слюсаренко где-то в начале февраля, когда они оба уже где-то на пределе своих возможностей, пик прошел, и каждый день что-то через силу, бесячее преодоление. Артём улавливает это краем уха и задумывается очень сильно — вспоминает, что сам про это и говорит всегда, только другими словами.       В конце концов, о том, что кружка у неё каждый день стоит в новом месте, он узнал только со слов Насти Метелкиной.       — Приедешь в Москву в апреле? — вдруг спрашивает Лиза, занятая очередной женской баночкой, — там три дня выходных.       — У Матвея день рождения, забыла? — откликается Артем, — я пообещал уже.       — Это же только один день из трёх, — она пожимает плечами, откидывая волосы назад — яркая рыжая вспышка в полутёмной комнате.       — Надо подумать, — правда надо, там попутно еще очередная ерундистика с документами, справками и прочими гадостями.       Лиза вдруг резко поворачивается и очень по-доброму вскидывает брови — специально, обычно она это делает пассивно-агрессивно.       — Хватит думать, — щелкает его по носу, — сезон закончился.       Артём хочет возразить, но уже готов предсказать, что она сейчас его поцелует, поэтому слегка поворачивается и наклоняет голову.       А Лиза вдруг улыбается коварно тысячной долей секунды и легко, но ощутимо царапает за бедро ногтями.       — Ты предсказуемый, — и смеется.       Но все равно целует, уже без подготовки.       И Артём бросает себе вызов — он два дня, кажется, не думает вообще — на каком-то дичайшем кайфе проходит все это, да, засрали элементы, да, конкурс будет дурацкий, но он соглашается, да, все эти капитанские штуки он понятия не имеет, как будут проходит — но как-то всё равно?       От Лизы оба дня не отлипает, потому что да кому какое дело, кто что подумает, пусть там уже сами разбираются, что между ними (но пару постов читает, даже хихикает). Почти (почти!) успевает запланировать отпуск в Питере на следующий год, но потом она просит оценить стрелки, и Артём как будто снова влюбляется — это же огонь, это какой-то пожар, и в прокате он не думает ни-о-чём.       И дыхание в конце сбивается вообще не потому, что он устал, где-то на полупрозрачной рубашке горят её отпечатки, и это железно победа — его, её, неважно, общая. Лиза теряет равновесие, это тоже ничерта не запланировано, и Артём смеется, ловит ее плечо и коротко целует в щёку. Примеру лучших тоже следует, и в финале незапланированно поднимает её на плечо.       Открыто целоваться на афтер-пати, правда, он уже давно планировал, но уверен, что это простительно.       В конце концов, когда в апреле Лиза получает сообщение «32D», а через полчаса — кружочек на фоне какого-то из ста видов МГУ (он вообще не разбирается, если честно), и внезапное свидание на Котельнической — это стоит всего в мире. Даже шока Матвея, когда Артём в семь утра говорит «у меня через три часа самолёт».