Силок

Во время лекции она смотрит на него влюблёнными глазами одинокого ребёнка; он чувствует этот взгляд физически — прямой солнечный луч, скользящий по его лицу, так и норовящий коснуться его глаз и ослепить. Он подчёркнуто не замечает и продолжает развивать тему; она бессознательно чувствует эту невыразимую тонкую грань и терпеливо ждёт. При всей своей детской взбалмошности она уже распознаёт особое трепетное отношение к себе, своё особое положение, их особенную ситуацию; не боится конкуренции, не боится остаться незамеченной и забытой, потому что знает: правила писаны для всех. В том числе для них двоих. — Профессор Авалон! — зовёт Блум по окончании урока и торопливо спускается с верхних рядов к кафедре, к нему, в самый центр паутины. Он откликается на чужое имя и улыбается ей, внимательно слушает и говорит что-то напутственное-ласковое. Его безупречная репутация позволяет ему избегать острых углов и компрометирующих подозрений, и всё же юные феи сделали ему одолжение, превратив пылкую влюблённость в него в некую условность: само собой разумеющуюся, по-девичьи естественную и необременительную; моду и игру, которая никогда не перерастёт во что-то серьёзное и которая может существовать только в рамках формальностей. Он может без стеснения выделять одну единственную искренне интересующую его девушку и регулярно видеться с ней в не учебное время, потому что все и так знают: она не видит в нём никого, кроме профессора, а он не видит в ней никого, кроме ученицы. — …Пройдём в мой кабинет? — Конечно, — она улыбается ярче, одухотворённо смотрит на него и сцепляет руки за спиной. Уголок его губ тянется в ухмылке — критически близко к грани, за которой тщательно отшлифованный образ паладина сменяется чем-то ужасным, чем-то настоящим, но ей, судя по всему, всё ещё нравится; она стесняется, она боится перейти грань, но ей всё ещё хочется его касаться. Иногда он воображает, что она взирает на него, как на бога, в его истинной ипостаси; в конце концов, его создали с одной единственной целью — понравиться ей. В его кабинете Блум рассеянно и счастливо улыбается, рассматривая своё семейное древо, и он продолжает развивать тему; тему разговора и мелодии, беззвучно проигрываемую в её хорошенькой головке. Он степенно и размеренно плетёт нить за нитью, создаёт заклинание за заклинанием, опутывая и притягивая фею ближе к себе — во всех смыслах. Прежде рассеянная и неусидчивая ученица теперь усердно готовится и бежит быстрее всех на урок, всем сердцем надеясь впечатлить того, о ком не знает принципиально ничего; прежде спокойная уверенность в своих родных и близких смазывается мыслями о давно погибшей планете с незнакомыми людьми, страхами перед будущим и новыми волнительными чувствами. Одинокий потерянный ребёнок, едва-едва осознавший свою потерянность и беспризорность в этой огромной вселенной, почувствовавший отцовскую фигуру в человеке, который сделал такую малость: уделил ей внимание. Он ловит себя на мысли, что лучше так, чем если бы она полюбила его как мужчину; лучше и проще — для него, хуже и больнее — для неё. Как бы забавно ни было видеть смутные ревностные огоньки в глазах специалиста из Красного Фонтана и некоторых студенток, которые в самом деле полюбили его, невинно присевшая на его ладонь бабочка разбудила бы в нём только одно желание: сжать пальцы покрепче, пока не потечёт сукровица. — А Домино… какой он? Вы были там? — И не раз. Мне нигде не было так хорошо. Благодатное место… — он замолкает, будто только сейчас увидев её поникший вид, изображает сожаление и предлагает: — Я могу показать тебе свои воспоминания. Блум рассматривает Домино не его глазами — глазами человека, которого она никогда не видела и которого он не умертвил только потому, что повелителю доставляет удовольствие его мучить — и не замечает, как в её сердце вплетаются чужие чувства, как вокруг её шеи оборачивается очередной жгут. Он не знает, какие у неё отношения с приёмными родителями, но то, что она предпочитает оставаться на выходных в Алфее исключительно ради него, пока все остальные девушки уезжают домой — очевидный факт. А ведь он сделал такую малость: подогрел её интерес. Немного изменил её сны и её мысли. — Спасибо, профессор! — она не удерживается, подскакивает со своего места и обнимает его. Она всегда старается поймать его взгляд и смущённо радуется, когда он отзывается, и он может только представить, что она чувствует сейчас, когда он по-отечески прикасается губами к её волосам и прижимает к себе. Её образ — красивая девочка с сияющими глазами и доброй улыбкой — вызывает в нём физическое и ментальное отторжение; отторжение, которое только нежная фея может вызвать у порождённого чёрной магией существа без имени и личности, и ему доставляет низменное наслаждение видеть, как от его прикосновений в самой её ипостаси образуются чёрные трещины и гноящиеся язвы.