Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу.
«Так говорил Заратустра», Ф. Ницше
В глазах Найла Такера заключена колючая, угрюмая стужа и одновременно — мягкое, кроткое тепло. Скарлетт не понимала, как такое возможно, как этот нелюдимый и нервный юноша мог сочетать в себе такие совершенно противоположные вещи. Холод и тепло. Странная антитеза, проявляющаяся в его одиноком, замкнутом обличье, полном скрытности. И заметила эту интересную особенность Скарлетт не в первую их встречу, когда она едва смогла разглядеть очертания его фигуры — явно высокой и затемненной мрачностью номера. Вовсе нет. А именно тогда, когда согласилась быть его вдохновительницей. Музой. Всего лишь на пару мгновений… посчитала она, но ошиблась. Позирование Найлу было чем-то странным, необычным и… сокровенным. Словно этот вечер стал для них маленьким секретом, рожденным среди кучи книг и изумрудных оттенках его комнаты. Найл плавно и мягко водил остро заточенным карандашом по бумаге — из под его руки медленно проявлялся ее портрет. Скарлетт Кацен. Всякий раз, когда он, отрываясь на мгновение от рисования, поднимал льдистые голубые глаза на нее, в ней что-то замирало. И она не понимала… почему? После их прошлых встреч оставались лишь горькие, противоречивые чувства, вызванные угрозами и обвинениями. Вязкий и липкий страх, который она тогда ощутила, лишь почувствовав между своих лопаток дуло пистолета, преследовал ее всю ночь. Позируя перед ним и для него на мягком диване, в его же комнате, Скарлетт не испытывала что-то, что могло хоть немного напоминать страх — такой уже привычный и почти постоянный для нее в стенах отеля «Синклер». Она чувствовала только интерес, любопытство к беспокойному постояльцу и, быть может, легкое смущение. Впрочем, последнее было вызвано не чем-то, а исключительно им самим. Ведь, как оказалось, Найл Такер без маски выглядел… красиво. Практически идеально. Пшеничные длинные волосы, острые черты лица, которые ни капли не добавляли ему грубости, а даже наоборот — добавляли привлекательности. Алебастровая кожа, так правильно сочетающаяся с его лазурными глазами, напоминающими ей цвет неба в ясный день. Теперь, зная, что он скрывает под маской, Скарлетт смущалась, изредка терялась, встречаясь с настороженным, льдистым взглядом. Это было так неправильно, но и так волнительно, что Найл не подозревал, что она увидела его таким, каким он обычно не бывал — открытым, непринужденным. Воображение живо и ярко дорисовывало его внешность, пока Скарлетт, подперев голову рукой, ждала окончания миниатюры, постепенно рождающейся с помощью его внезапного порыва вдохновения. — Готово. Найл написал ее портрет просто великолепно. Изобразил так, как видел он ее сам — симпатичной девушкой с точеным лицом, выразительными губами и теплым взором из под густых ресниц. Не уставшей, не утомленной работой в отеле и не подавленной после похода к Винсенту Синклеру. А такой. — Это так красиво! У меня нет слов… Скарлетт готова была поклясться, что сквозь маску, которая упорно скрывала его лицо, уловила явную улыбку. Она едва прикусила губу от досады, что не могла увидеть это. Зачем? Зачем же он скрывает свое лицо? Эта загадка влекла ее, проявляя в голове иногда до абсурдности странные мысли. Это была загадка, которую ей чертовски хотелось решить. И пока Скарлетт изумленно рассматривала нарисованную копию себя на пергаменте, Найл Такер смотрел на нее и понимал, что впервые за долгое время смог по-настоящему отвлечься и немного расслабиться. Это было до одури непривычно… неправдоподобно для него самого, словно он не заслуживал хотя бы каплю спокойствия и даже не смел ощущать комфорт. Возможно, он настолько привык к вечному страху и чувству тревоги, что и позабыл, что это такое — покой… и тепло. Разве он не заслужил даже слабой передышки? Даже крупинку этого..? Чтобы просто почувствовать себя человеком, а не загнанным из-за собственных ошибок в ловушку зверьком. Найл Такер скован в призрачные цепи, словно заключенный, что душили, сдавливали его с каждым днем все сильнее и сильнее. Больнее. Надежда, как потухший огонек, угасла и потерялась, казалось, навсегда. Но… есть всегда это чертово «но». Он улыбался, смотря на Скарлетт Кацен, сквозь защищавшую его ткань, но улыбка была печальной, тоскливой и мрачной. Призраки прошлого… вот, что вызывала у него в голове эта девушка. Смелая, явно безрассудная, столько раз попавшаяся на чем-то опасном… она напоминала ей человека из уже давно прошедшего времени. То, что так хрупко, разбилось, исчезло. Превратилось в вечные видения, мороки, горестные иллюзии. Ничто. — Мне очень приятно слышать это, Скарлетт. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Найл заметил, как она слегка нахмурилась, поджала губы, прочитав строки стихотворения на соседней странице блокнота. Задумалась.Я бы в нежный кострец вонзил клыки,
Я бы кровь прелестницы вылакал жадно,
А потом бы опять всю ночь от тоски,
От одиночества выл надсадно
Скарлетт подняла глаза на него, но быстро отвела обратно — к четверостишию. Откровение, сочиненное не им, однако, проявленное в нем так же, как если бы эти слова проявились из под его руки. Как ему в этот момент захотелось узнать ее мысли, прочитать их так, как он прочитал каждую книгу в этой комнате — внимательно, неспешно, упоенно. Передавая ему блокнот, она невесомо, почти неуловимо коснулась его бледных длинных пальцев. И это мимолетное касание будто бы разломило его, потянулось к самому сердцу и закралось там, под ребрами. Найл, сглотнув, начал снова нервничать. Волноваться. Быстро убрав руки в карманы, он резко захотел, чтобы Скарлетт ушла, покинула его, оставила его такого одного — беспокойного, нервозного, чтобы снова не увидела это. Ненормальность. То, как он болел этим. Она, будто бы все поняв, вновь одарила его смущенной, обаятельной улыбкой. Понимающей. И попрощавшись, вышла из его номера. Найл, прильнув к своей двери, дождался, пока рядом хлопнет чужая, чтобы убедиться, удостовериться. Он сам не знал в чем именно, но… ведь все хрупкое легко разбивается, да? И в прошлый раз он не смог. Не смог. Сейчас будет все иначе. Найл Такер, пройдя мимо стопок книг на полу, измученно осел на диван, на котором до этого сидела она, на котором, словно навсегда впитавшись, остался аромат ее духов — не слишком сладкий, с легкой ноткой чего-то яркого. Стянув капюшон, он схватился за резко заболевшую голову, сквозь светлые пряди впиваясь ногтями в кожу. Делая еще больнее. Так, чтобы осознать. Все только началось.