Потерянный осколок неба

Жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, причем вздохи преобладают О. Генри

Сквозь ночные сумерки в спальню прокрадывались бледные пучки лунного света. Брезжащее сияние и звезды, разбросанные по небу, словно крупицы серебра, пронзительная горечь тишины и холод – все составляющие этого странного мирка мгновениями казались на удивление доступными и прозрачными, подобно льдистым перьям осеннего мороза. Затем возвращались воспоминания, а вместе с ними пьянящие мысли, такие путаные, что с трудом верилось в их существование. Если из ниоткуда и возникали вспышки удушливой ярости, они тотчас же исчезали, и наступало спокойствие. Мнимое, конечно, но снисходительное в своих проявлениях, а значит, дарующее незаменимые иллюзии. Принять их было куда легче, чем правду. Долгое время Гейб и Кинси были обездвижены. Они лежали рядом, а руки их находились всего в нескольких дюймах друг от друга, однако никто не смел прервать тишину или сократить расстояние. И без того всё стало слишком непростым, но, боже мой, как жизнь щедра на злые шутки, - бессмысленным. Девушка даже, не то смеясь, не то плача, вспомнила свою излюбленную детскую фразу «Я выйду замуж только за злодея!». Мама всегда отвечала так: «Главное, чтобы он не слушал кантри и не страдал по вестернам». Теперь Кинси хотела, чтобы это и впрямь имело какое-то значение. Ее щеки, бескровные и холодные, по-прежнему хранили память о слезах в виде тоненьких прозрачных следов; прерывистое дыхание то учащало, то замедляло биение сердца. Сама же Кинси могла бы ненароком напомнить тусклый пламень свечи, колеблемый рваными вздохами ветра. Ветер… За окном и в самом деле бушевала стихия. Буря, не смолкавшая ни на минуту, носила за собой косматые вихри листьев, и те, повинуясь, продолжали беспорядочно кружить вокруг деревьев, клумб и фонарного столба, ни о чем не думая и не спрашивая. Не то что люди с их вечными немыми вопросами и скупыми ответами. *** Взгляд Гейба, все это время, прикованный к потолку, не больше, чем на миг, задержался на Кинси. Этого хватило, чтобы расшевелить гнездо нужных, но несказанных слов и утаенных признаний. Даже закрывая глаза, парень мучительно, но покорно выжидал появления прекрасного образа, который, подобно отпечаткам солнечного света, надолго замирал на его веках: вот же они, алые, с приподнятыми краешками губы, россыпь вычурных золотистых узоров солнца на щеках, «фарфоровые» пальцы с карандашными следами, а глаза - словно осень, выжженная каплями горького кофе на чистом полотне. Вот он уже слышит отдаленно-знакомые звуки, гадая шелест ли это ангельских крыльев, скользящих по воздуху, или шум дождя за окном. Гейб в вечном бреду, он с Кинси, и нет никакой другой реальности. Неожиданно Локк положила руку на плечо Гейба, и юноша покрыл ее несколькими невесомыми поцелуями. Он невольно подался вперед, и с удивлением, как и с немалым облегчением обнаружил, что Кинси не отпрянула. Только замерла, с надеждой глядя ему в глаза, и ничего больше. - Прости меня, - мерный шепот юноши заглушал печаль, - прошу, прости. Девушка опять не сумела сдержать слез, и Гейб привстал на локоть, слегка коснувшись её запястья: «Кинси, послушай, пусть это и глупо, но я вдруг понял, что ты для меня, как рай. Ну, знаешь, как …, - в смятении он растерял все слова, - как потерянный осколок неба». - Вроде бабочки морфо*? - Да, точно. Она рассмеялась и всхлипнула. Обычно так делают люди, которые хотят, чтобы всё было как раньше, но знают, что это невозможно, как невозможно забыть боль и отречься от правды. - Не знаю почему, Гейб, но я, как будто, не хочу больше ничего понимать и чувствовать. - Ты же знаешь, что свободна. Кинси отмахнулась: «Ты ничего не понял. Я хочу сказать: быть свободной прежде всего означает любить того, кого любишь, даже зная, что это…неправильно. И». Но Гейб не дал Кинси закончить и без раздумий прильнул к ее губам, позволив почве уйти прямо из-под их ног. Затем Гейб, со всей нежностью, на которую только был способен, прижал девушку к себе, а Кинси скрепила объятия, положив голову ему на грудь. *** Последние слова Гейба, прозвучавшие той ночью Кинси запомнила навсегда: - Ты будешь первым человеком, заставившим демона полюбить небеса…