***
«Дорогой дневник, кажется со мной что-то не так. Мои щёки горят, как и сердце. А ещё горят ладони, что касались этого дракона. Я думала, что потрясением будет для меня перепалка и перемирие с Мрошем, но похоже более волнительное, это коснуться Димитрия. А мысленно я сократила его имя до «Дима», на письме до «Д.» или полного имени. Мои мысли скачут, точно сойки по весне. Дар подкидывает разные видения. Они бывают яркими или секундными. Я чувствовала страхи ребят, радости, отчаяния, блаженства, злость. И проживала их внутри себя. А сегодня я почувствовала, что и мои ощущения передались тому, кто так волнует. И теперь сижу в комнате, держу руками покрасневшие щеки и почти скулю от неловкости. Даже потопала ногами. И не понимаю, хотелось ли мне остановиться хоть на миг?» После того вечера дракон снова задумался над даром девушки. Ведьмы сами по себе обладали магией, не подвластной магам. Они могли проникнуть, как менталисты в сознание, затуманить рассудок, приворожить, отвадить, проклясть, но он не встречал ещё тех, что, сумев проникнуть в души существ, в ответ делились своим внутренним состоянием. Знал, что некоторые могли внушить чувства. Но не раскрыть. У Димитрия не было доверия и к большинству женщин, ведь статус обязывал иметь в окружении далеко не наивных и безобидных. Лис нельзя назвать наивной. Есть многое, чего она не знает того, что для него может быть обыденным. Даже самые простое, когда она видела шоколадные шарики, расспрашивала как делаются. Расспрашивала про устройства бытовых артефактов. О деревянных и кирпичных домах и улицах, что строились прямыми линиями от центра. Об одежде и символике. До чего было удивление этой девушки, когда она увидела алый цветок на одежде, которую он ей принес. Спросила не вызовет ли подозрения. Почему-то он никому не доверил выбор платья для неё. Он сам зашёл в ателье и указал на 4 платья, а нижнее белье попросил выбрать девушку, что продавала свои творения. Даже здесь её удивили ткани и возмутили элементы одежды. Он улыбнулся, вспомнив её удивленный возглас — «это что, бельё? Женщинам пытки не нужны — наденьте на них панталоны!». О да, он согласен, этот элемент лишний. Куда лучше без них. Она любит поговорить о том, что девушкам не стоит и знать. Но приятно слышать, что ей на самом деле интересно и она пытается вникнуть в то, от чего отмахиваются даже мужчины. Ему не зазорно поговорить с девушкой о её переживаниях или о еде — в полевых условиях ты сам себе повар, а иногда во время охоты потешить своего дракона сырым, ещё не остывшим мясом, очень даже приятно. Ей не скучно обсудить магическое и холодное оружие, способы атаки или просто послушать его или ребят, когда они рассуждают вслух. Димитрий заметил, что, если раньше ученики особо при ней не говорили (мало ли что), то сейчас они даже спорят при ней, а иной раз могут спросить мнение. Хотя всё ещё сомневаются в её ответах и рассуждениях. Так что же она за ведьма, которая не желает зла тёмному? Или это хорошее притворство? А может подстраивается, сближается? Димитрий сидел в кабинете поздним вечером за столом, а мысли одолевали его всё больше. Рукава черной рубашки были закатаны до локтей, открывая вид на переливающуюся в мягком свете чешую. Вены выступали, переплетаясь в карту рек, уходящих под рубашку. Его взгляд не отрывался от руки, которой ведьма касалась. Ему казалось, словно она целует их руками. Ему хотелось, чтобы она целовала их. Чтобы коснулась своими губами внутренней стороны запястий, проложила дорожку поцелуев к сгибу руки, не пропустив и сантиметра. Коснулась рукой груди, где середина и часть левой стороны, покрыта темными мелкими пластинками, а губами — скул. Дракон вздрогнул. Оторвав взгляд от руки, он посмотрел на папку с делом №8 и потер руками лицо. «Кажется, я давно не отдыхал. Уже ласк ведьмы желаю». Но на периферии сознания в море отрицания, мелькала мысль, что руки у неё мягкие, а глаза красивые.***
Через несколько дней после разговора с Мрошем и Димитрием девушка как всегда делала легкий салат на кухне. Ей хотелось куда-то деть своё волнение, а лучший способ с этим справиться, это заняться делом. Рука не теряла четкости движения, а синяя глубокая тарелка постепенно наполнялась кусочками яблок и апельсинов. Полдень. Все на уроках и в доме тишина. Девушке не хватало музыки, и ей пришлось напевать песни тихо, чтобы вдруг случайные люди не услышали её. Когда всё было готово, она сполоснула нож, вытерла полотенцем и положила в шкафчик. Взяла миску и, когда поворачивалась, почувствовала головокружение. Виски заболели, а в глазах появились темные пятна. Свет вокруг, наоборот, показался ярким. Успев с грохотом поставить тарелку, она схватилась за край стола и начала оседать. Слабость прошлась от икр и к бедрам, вызвав мелкую дрожь по телу, а затем жар. Руками она сжала голову, словно пыталась удержать её. Прохладный пол привел в чувства, после нескольких минут на нем. Лбом Лис упиралась в старые доски и тяжело дышала. Ей казалось, что по венам распространяется ещё не горячая, но достаточно теплая вода, чтобы заставить потеть. Медленно поднявшись, она осмотрелась, убедившись, что всё ещё на кухне и в этом доме, посмотрела на ноги, что сложены в одну сторону, и на руки, что дрожали. Сжала их. Разжала. Снова ухватилась за столешницу и тяжело поднялась. Покачнулась. Удержалась на ногах. Сделала три глубоких вдоха и выдоха и облокотилась на стол. Свет и все светлое вокруг всё ещё казалось ослепительным на столько, что частично скрывало очертания предметов — этакий белый лист с кусочками прорисованных фрагментов, которые теряли грани. Вечером, когда ребята придут, она не расскажет им об этом. Ей будет неловко рассказывать о подобном. Ей все ещё неловко за мелкие порезы на теле, которые появились не по её вине. Ей будет страшно рассказывать. Ей страшно оказаться ещё большей слабачкой. Ей просто не хочется их волновать. А на вопрос, всё ли хорошо, она ответит, что не хуже и не лучше, чем обычно.