Вы, верно, шутите, Лорд-капитан

      Жаклин не умеет молиться.       Конечно, в бою, во время высадки на шаттле, в опасном варп-переходе или когда очень надо в уборную — словом, в критические моменты каждый молится высшим силам как может, и Жаклин не исключение. Но она слишком давно и без особого желания учила священные тексты, чтобы теперь цитировать их наизусть, а обращаться за подсказкой к Ардженте совершенно не хотелось.       «Трон меня храни», «Трон тебя побери», «Вашу ж мать, да на Золотом Троне три раза», «Молю Трон в надежде на то, что ты понимаешь, почему я не мог рассказать тебе всё»…       Святые слова слишком часто употребляются в обыденной речи, они уже поизносились, обтрепались и в них не чувствуется сила.       Но всё же Жаклин решает попытаться. — Бог-Император, если Ты слышишь меня…       Она выбирает самое неподходящее место для молитвы — или наоборот. Откуда же ещё обращаться за помощью к Императору, если не из сердца тьмы и отчаяния — города друкари, Комморры?       Перед ней самодельная аквила, в которой двуглавый орёл угадывается только при наличии богатой фантазии. Но есть ли разница в символах веры, если слова молитвы идут из сердца? — Я редко вызываю к Тебе, пожалуй, втрое реже, чем следовало бы, и прошу у Тебя вдвое больше, чем заслуживаю. Но если Ты слышишь мой голос… Молю, помоги вернуть всех тех, кто мне доверился, обратно в реальный мир. Никто из них не заслуживает страданий в руках друкари и смерти в этом ужасном месте.       На неё волной обрушиваются дурнота и головная боль — последствия вынужденного ношения в своей черепной коробке какого-то богопротивного червя. Жаклин стонет, хватается за ближайшую стену, чтобы не упасть, но стискивает зубы и усилием воли вытаскивает себя из забытья за воображаемую шкирку. Держаться. Из последних сил, но держаться. Она не сломается, не доставит друкари такого удовольствия и ещё доживёт до того момента, когда сможет набить морду этому длинноухому засранцу, который их сюда притащил. — Я прошу не о спасении для себя, я как-нибудь справлюсь, выберусь, выживу, но… Они все должны вернуться домой. Поэтому я прошу о помощи. Моя вина в том, что они пошли за мной и попали в ловушку, значит, мне и спасать их. Молю Тебя, озари путь светом, выведи их из этого мрака…       И хотя она молится о тех, кто рядом, её мысли вновь и вновь возвращаются к одному человеку, оставшемуся позади. Что бы Жаклин только не отдала, лишь бы вновь услышать его голос, отчитывающий её за легкомыслие и неуместные шутки… Вновь почувствовать его касание на своей щеке и порывистый поцелуй на губах.       «Спокойной. Ночи. Лорд-капитан.»       «Спокойной ночи, господин ван Калокс», — думает Жаклин, устраиваясь на отдых возле Ардженты и подтягивая трофейную друкарскую винтовку поближе. Возможно, на этот раз ей ради исключения приснится что-то приятное, а не очередной кошмарный допрос и мертвецы.

***

      Хейнрикс не спит уже несколько корабельных суток подряд. С тех пор, как Вольный Торговец и её свита пропали, сон стал для него непозволительной роскошью. О том, что флагман фон Валанциус остался без капитана, знает только узкий круг старших офицеров. Вигдис обещает принимать самые жёсткие меры, чтобы информация не вышла за его пределы, но сам корабль будто знает, что что-то не так.       Странные происшествия учащаются, механизмы живут будто сами по себе, но техножрецы могут только развести мехадендритами и сослаться на Омниссию.       Хейнрикса не волнуют байки про чудо-машину или призрака Теодоры, блуждающего по нижним палубам. Если это не может вывести его на след Жаклин, то оно не стоит внимания.       Сначала дознаватель переворачивает вверх дном весь этот клятый корабль, оказавшийся ловушкой ксеносов. Он пытается отыскать хоть какую-то зацепку, схватиться за любую надежду, убедить себя в том, что он ещё сможет вернуть Жаклин и, встряхнув её за плечи, высказать всё, что думает о её наивности, глупом желании помогать кому ни попадя и… «Трона ради, женщина, почему ты не взяла меня с собой?!»       А затем — прижать к себе сильно-сильно и не отпускать до тех пор, пока она…       Он натыкается на странный круглый предмет, зацепив его носком сапога. Шарик катится по коридору и падает со ступеньки, расколовшись на две полые половинки. Друкарская граната с ядовитым газом, уже опустошённая. Хейнрикс подбирает её и исследует, нахмурив брови. Если он что-то понимает в ксеносском оружии, то этот яд не убивает жертву — только парализует или, возможно, усыпляет.       С одной стороны, это внушает надежду: она… Кхм, то есть они могут быть живы. С другой стороны, Хейнрикс слишком хорошо знает, зачем тёмные эльдар берут пленников к себе.       Хотя, возможно, это были не друкари, а культисты, объединившиеся с ксеносами? Учитывая украденное солнце в системе Райкард Минориса, а также атаки культа и ксеносов, происходящие чуть ли не одновременно в разных краях Коронуса… Всё это может быть частью одного большого плана.       «Возможно», «Может быть», «Вероятно» — Хейнрикса тошнит от этих слов, как и от собственной беспомощности. На секунду он представляет реакцию Калькасара, когда тот узнает, что ван Калокс потерял целого Вольного Торговца, за которой должен был присматривать, и морщится до скрипа зубов. Просто позор. — Прошу прощения, г-господин дознаватель, — обращается к нему блюститель, и Хейнрикс вдруг понимает, что невольно пришёл к подъёмнику в покои Лорда-капитана и уже занёс руку над панелью управления. Стремительно бледнея, блюститель всё же продолжает дрожащим голосом. — Покои заперты по приказу высшего офицерского совета, я не могу пропустить…       Ван Калокс бросает на него такой тяжёлый взгляд, что парень нервно сглатывает и решает, что у дознавателя Инквизиции, возможно, всё-таки есть полномочия расхаживать по кораблю как у себя дома. Он отходит, и Хейнрикс беспрепятственно поднимается в каюту Жаклин.       Здесь пусто, холодно и слишком тихо. Совсем не так, как запомнилось ему в последний раз. На столике для регицида осталась их недоигранная партия — «Вы же помните наш незавершённый поединок, господин ван Калокс? Я жажду реванша.» Письменный стол нетронут, на нём всё ещё находятся раскрытая книга и чашка с рекафом, будто бы хозяйка отошла на минутку и вот-вот вернётся. Хейнрикс помнит эту книгу, он сам посоветовал её почитать, когда Жаклин пожаловалась ему на огромную библиотеку с кучей непонятной литературы, оставшуюся ей по наследству от Теодоры.       Дознаватель переводит взгляд на молитвенник в другом конце покоев и тихо хмыкает. Они с Жаклин провели вместе много вечеров, но священная книга всегда раскрыта на одной и той же странице. Для помазанницы Императора она молится совсем нечасто. Но… возможно, его молитва поможет ей? — О, Бессмертный Император, охрани слуг своих ото зла…       Слова слетают с его губ легко, без раздумий. Хейнрикс вряд ли когда-нибудь их забудет, настолько глубоко под кожу они проникли во время подготовки для пополнения рядов Инквизиции. — Освети путь той, кто служит Тебе…       Пускай порой нетривиально, но всё же. Несмотря на все искушения властью и мощью, Жаклин сопротивляется ереси и делает по-своему, исходя из блага для всех. Не всегда это устраивает инквизитора, но он не может не чувствовать уважение к силе духа Вольного Торговца.       Да, уважение… и кое-что другое.       Перед глазами воскресают воспоминания той церемонии Магнаэ Ацессио и собственное безумство — за спиной Калькасара переговорить с Жаклин, дать ей знак, предупредить о грядущем испытании.       А она… Она сделала то, что от неё ожидали меньше всего — как и всегда. Когда-то Хейнрикс думал, что её выходки доведут его до срыва. Но сейчас он готов отдать всё, лишь бы получить очередную шпильку в свой адрес и ответить парочкой своих. — … Прошу Тебя. Верни её.       Молитва окончена, и ван Калокс впервые за последнее время чувствует усталость. От одной только мысли о том, чтобы вернуться на палубу и снова терпеть боязливые взгляды и раболепие перед Инквизицией, ему становится дурно. Впрочем… зачем уходить? Он вполне может задержаться, объяснив своё отсутствие обыском, хотя, конечно, нет никакого смысла копаться в личных бумагах Жаклин.       «Лорд-Инквизитор, наверное, упал бы в обморок и объявил бы меня еретичкой, узнай он, как я использую его верного аколита».       Что ж, в таком случае он имеет право как минимум на половину того многострадального диванчика, который помогал вернуть на место. Хейнрикс входит в купальню и не глядя берёт с полки бутылку амасека. Прямо сейчас он желает только одного — позорно забыться, хотя бы ненадолго.       Он не чувствует вкус алкоголя, а под тяжёлыми мыслями воздух вокруг начинает холодеть настолько, что дыхание превращается в пар. Ему удаётся сделать всего лишь несколько глотков, прежде чем бутылка в руках раскалывается от нечеловечески сильной хватки, и амасек растекается большим пятном по полу, одежде и обивке дивана.       Несколько осколков впиваются в руку, заставляя Хейнрикса раздражённо зашипеть. Нет, нужно взять себя в руки. Он не имеет права сдаваться. Дознаватель прикрывает глаза и откидывает голову на спинку, делая глубокие вдохи и выдохи. Постепенно эмоции отпускают его душу, и в комнате становится теплее. Приятная нега усталости обволакивает со всех сторон. Хейнрикс позволяет себе соскользнуть в неглубокий сон, надеясь, что в нём он увидит Жаклин — целую, невредимую и такую же несносную.