Не из (доброй) сказки

      Сколько раз Андрей велся на михино: «Я, чё нарк, по твоему?! Да я ж в любой момент слезть могу. Понимаешь?» Он велся куда больше раз, чем реально верил: Горшок может сам из игры в Сида и Нэнси выбраться. Только если вперед ногами…       А сколько раз срывался спасать, доверяя откровенно подозрительным звонкам со случайных номеров? Чуть реже, чем сливался, так и не решаясь бросить в лицо другу лучшему кровавыми слезами захлёбывающееся: «Да, Мих, да! Я тебе не верю — слишком плотно на игле сидишь! Ты — наркоман!»       «Андрей? Вы меня слышите?! Вы можете приехать? Вашему другу… плохо. Он, кажется употребляет с… С сожительницей на пару. Так, вы приедете?»       Внучка, племянница или кем там торопливо представлялась незнакомка, игнорировала любые вопросы Андрея, упорно добиваясь лишь устало выдавленного: «Да приеду я!». После связь неизменно обрывалась, Андрей же срывался к Михе, не важно день то был или ночь, словно его наваждение какое тянуло.       «Наваждение? Хах…» — А эта… — человеческим именем называть существо, сомнительной реальности язык не поворачивался, — Нечисть твоя. Все те разы она меня вызванивала, ну когда ты… — «хмурым вмазывался, имей смелость вещи своими именами называть!» — …перебирал?       Миха вскидывается — привык щетиниться, стоит героиновую тему затронуть. В сторону косится, хмуро прикидывая что-то своё — вон губы беззвучно подрагивают, наиболее яркие по эмоциональному окрасу мысли на поверхность прорваться смешат. — Она, — кивает мрачно, — Ещё и родителям сдала — бестия! — вероятно ему ещё чего ответили, что заставило Миху по новой начать заводиться, про целительную силу прослушивания посы ему нечисть затирать начал что ли? — Жень, не начинай, а? Не надо мне тут рожи страшные корчить! Спасительница выискалась, ёмоё…       Михе в лицо прилетела пригоршня снега — походу не про попсу беседовали. Андрей потер лицо руками. Просто так надуть комок снега ветер не мог. Дико было на полном серьёзе предполагать, что на крыше есть некто третий, только Андрею не видимый. — Хватит всё подряд сомнению подвергать — крыша протечет, — раздалось над ухом Андрея, прежде чем пригоршню снега без всякой жалости засунули за шиворот. — Уй, бля! — «С ума сойти, сказка постучалась в двери!»       Противная влага кусачими струйками стекает по позвоночнику. Придумать какое-то иное объяснение происходящему, напрочь исключающее всяческую мистику не получается. — Теперь веришь? — отмахиваясь от новой пригоршни снега, самодовольно лыбится Горшок.       Андрей кивает.

* * *

~ Князь, понятия не имею, чего ты такой нервный, но если тебя так сильно допекают «сверхъестественные» моменты бытия то ты не стесняйся спрашивать. Я не кусаюсь, только царапаюсь ;)       Андрей вытряхнул листок из тетради. Стоило как-то отучить горшеневскую «почти домашнюю» нечисть в его тетрадь лазить. Это ж всë равно, что кто-то без спроса в голову чужую лазить повадитсы и на свой вкус детальки местами переставлять!       «Не кусается она!» — Твоюж! — к произвольно двигающимся предметам в своëм окружении привыкнуть не получалось.       Тихий смех — волосы шевелятся на затылке. Мурашки скачут табунами от самого затылка до туго перехваченного ремнем пояса брюк. Князь не из робких, но мысли, о том что довольно давно за их жизнями наблюдает некто невидимый, заставляют кровь стыть в жилах. Незримое присутствие чужака даже в те особо ценные моменты, не предназначеннык для чужих глаз, самым циничным и безжалостным образом опорочены. ~ Чаю с ромашкой тебе что ли в следующий раз принести? — С-себе принеси, — огрызается Андрей, одновременно злясь и иррационально смущаясь.       Взрослый лоб, а голос дал петуха, как у мальчишки сопливого! И кого смущаться?! Нечисти приставучей? Так она, наверняка и куда более постыдные эпизоды их бурной творческой жизни видела. К слову об этом. Горшок ей наработки всех песен показывает! Даже незаконченные тексты — ужас какой… ~ Выдыхай, Княже. — ручка шуршит по бумаге. — И хватит уже молча херню всякую думать! — за неимением понимания какое существо «Женька», разум строчкам михины интонации приписывает, получается полнейшая чепуха.       Смутный, призрачный образ «бестии» разваливается на куски. Ни увидеть — Андрей не рискнул проверять теорию Горшка, что чтобы видеть чертовщину надо на грани жизни и смерти побывать. Ни потрогать — «Женька» имела крайне хитровывернутую осязаемость и ни малейшего желания идти на «излишние» тактильные контакты, особенно с Андреем, дабы прояснить границы осязаемости. Ни поговорить нормально — редкие прорывы вздохов, смешков и прочих малоосмысленных звуков, достающих до спектра восприятия обычного человека носили спонтанный характер.       Перебивайся, Князь, записочками от пустоты да суфлерством Горшка. От последнего веяло нехорошими такими подозрениями: «Андрей не заметил как ебнулся и теперь они с Михой на пару в безумии тонут, не осознавая…»       «Ауч!»       До полноценно подзатыльника шлепку не хватило силы и жесткости столкновения больше мазнувших по касательной, чем реально ударивших, пальцев. — Пе-ре-стань! — прошипели на ухо, когтями невидимыми за плечи царапая. — Бесконечными сомнениями, ты только в дурку отъедешь и уж поверь, там тебе не понравится!       Возмущение, так и вибрирующее в каждом слове, породило самую длинную фразу, которую Андрей от «бестии» слышал. — Предлагаешь верить первой попавшейся нечисти? — потирая затылок, больно не было, просто хотелось неприятное ощущение непрошенного прикосновения сбить. ~ Нет. Тебе надо СЕБЕ верить и не вытрахивать на регулярной основе собственные мозги, припизднутыми размышлениями: «Это я ебнулся или мир, глючит?» Ни то и ни другое, Андрей!

* * *

      Женька честно пытается, проявить должную ситуации заинтересованность. Как в школе на ненавистных уроках музыки садится чуть ровнее, руки друг на друга в пародии на примерную школьницу не складывает — никогда примерной ученицей не была, так нечего сейчас строить из себя невесть что.       Искреннего намеренья сидеть и слушать музыку, спотыкаясь о гитарные переливы, в Женьке хватает на пяток аккордов. Взгляд сам собой цепляется за Мишины руки, заставляющие старую гитару извлекать смутно знакомые, но всё ещё совершенно непонятные звуки. Зажать, отпустить, тут не дать лишней вибрации смазать стройную вязь мелодии — магия творения недосягаемого совсем не музыкальной Женьке уровня.       Странно сравнивать искусство извлечения звуков из музыкальных инструментов с плетением ажурных кружев. Однако другую, более изящную форму для сравнения придумать не получается.       Миша играет с полузакрытыми глазами, мягко погружаясь в мелодию как в водную гладь розовато-золотистого озера — зеркалом отражающего краски с небесного холста. Темные деревья у берегов, черны изумрудные кроны в закатном свете неотвратимо угасающего лета. Холодает.       Женька о новый аккорд спотыкается. Уютная в своей тихой грусти картинка рассыпается. Вместо озера перед глазами бликующий в желтом свете настольной лампы экран телефона. Склеенные в один видеоряд совсем старые, явно с видеокассет перезаписанные кадры мешаются с режущей глаза своей четкостью картинкой из современной, красные буквы, шрифту с обложек КиШа подражающие.       Он не напишет слов для новых песен и стихов…       Воспоминание, накладывается на звучащую здесь и сейчас мелодию. Мотив один в один, хотя за студийной обработкой с барабанами и всем остальным инструментарием настроение из тихой грусти перерождается в мрачно-торжественное, надрывное.       …мертвый Миша Горшенев       Незнакомый голос из прошедшего будущего поет о страшных вещах, горшеневской манере исполнения подражая. Женя моргает с трудом пред взором размывая черное гранитное надгробие, усыпанное цветами, на живого Мишу смотрит. То видео заканчивалось гражданской панихидой.       Он много недорассказал, закрыв навек глаза       Стал без него пустым концертный зал, и катится слеза…       Музыка замолкает. — Ну… вот, — Миша стряхивает пепел с наполовину истлевшей сигареты, гитару к креслу прислоняя.       Андрей качает головой: — Ну это ахренеть просто, Мих.       «Да? Хотя… тебе, конечно, виднее, Князь.» — Женька к листу пустому возвращается, мелодия ей совершенно не нравится, слишком сильно за живое берет, зловещим пророчеством над душой повисая.       У Андрея проблем с восприятием наработки нет. Ему-то не мешают куцые обрывки знаний из времени, до которого им ещё жить и жить.       Музыканты погружаются в обсуждение из которого Женька понимает только предлоги и эмоциональные восклицания. Присутствие «бестии» здесь совершенно не требуется, но ни Миша, ни Андрей Женю гнать не собирались, допуская до таинства создания новых песен, возможно будущих хитов, слова которых и через десяток лет будут под хрипы полуубитых динамиков выкрикивать школьники.       «Будут же?» — Женя оглядывается на склонившихся над листами парней.       Выбеленные до соломенно-желтого оттенка волосы Князя теряются в растрепанной вихрастой шевелюре Миши глубокого древесного оттенка.       «Знай я о той же «Кукле колдуна» в свои четырнадцать, когда азартно подпевала Дочери Зла и Жертвоприношению Алисы, практически впервые в жизни не стесняясь катастрофического пролета мимо нот и убогого дребезжания слабой дыхалки, то…»       Стоп.       Женя хмурится, рассеянно выводя на листе тень от побитого временем букета. На лист так и просилось добавить брызги крови, что б пострашнее было.       «Не слышала и не слышала! Не интересно значит было. Теперь-то чего в натягивание сослагательного наклонения, на уже отыгранную историю, ударяться?»       Именно, что — незачем. Тогда — Женьке только и оставалось бы вылавливать из интернета старые концертные записи, шерстить сеть и тематические паблики на предмет записей и интервью, как никогда остро сожалея, что опоздала родиться на те самые двадцать с лишним лет.       Сейчас — Женя может не просто до звезд рукой дотянуться, а эту самую лапку хотя бы косвенно к творящейся здесь и сейчас истории приложить. Быть здесь и сейчас куда лучше, нет того тоскливого ощущения, что всюду опоздала.