New York City is the Place to be

— Не будь глупцом, Френсис! Думаешь, деньги свалятся на тебя с неба? Пора взрослеть. — Отец, ты говоришь мне это изо дня в день. Мне надоело это слушать! — Так можешь сделаешь уже что-нибудь, чтобы я перестал тебе это говорить? — Спустить свою жизнь, как куча людей в этой стране? — Перестать витать в облаках и вернуться в реальность. Хлопнула дверь комнаты. Френсис стоял один в своей полутёмной спальне в родительском доме где-то в Миннесоте. Он тяжело дышал, стараясь сдержать гнев, чтобы не активировать свою способность и не разрушить всё, что попадётся под руку. Ещё и что за способность… физическая сила, топливом для которой служили деньги. Издевательство чистой воды. Мало того, при её использовании Френсис тратил деньги своей семьи, которая и так еле сводила концы с концами. Быть не таким как все оказалось хуже, чем самой обычной посредственностью, потому что за это в буквальном смысле приходилось очень дорого платить. Способность стала не даром, а проклятьем, которое Френсис ненавидел всей душой. Когда его отец узнал, что сын оказался эспером, тоже не обрадовался. Для него Френсис приобрёл ещё больше недостатков и стал угрозой для семейного бюджета в новом смысле, даже если в первое время это происходило случайно, с непривычки. Фитцджеральд-старший всегда хотел, чтобы его сын был достойным человеком и добился бо́льшего, чем он сам, но видел одно разочарование. Френсис всегда был недостаточным: недостаточно хорошо закончил школу, чтобы попасть в университет со стипендией, недостаточно старался, чтобы найти достойную работу, недостаточно помогал родителям… Сам Френсис не мог терпеть такого отношения. Упрямство подстёгивало идти вперёд вопреки. Мечты, за которые его постоянно осуждал отец, на деле были слишком высокими амбициями, ставшими смыслом его жизни. Он хотел стать настолько богатым, чтобы не думать о том, сколько потратит при использовании своей способности; получить такое влияние, что больше никто не посмеет ему возразить; иметь в своём окружении только лучших людей и построить идеальную семью, которая будет лучше той, в которой он родился. В бедности не было никакого благородства, она была уделом неудачников, к которым себя он не причислял и на которых презрительно смотрел свысока. Ради своих амбиций он был готов пойти на что угодно, если придётся, поэтому у него были высокие стандарты по отношению к себе. Возможно, даже выше, чем у его отца, из-за чего он не выносил придирки и указания со стороны. С каждым днём его терпение иссякало и сил оставаться в родительском доме становилось всё меньше, но это не было причиной останавливаться. Все усилия проходили мимо глаз родителей. Несмотря на то, что его семья не смогла позволить себе оплатить его обучение в колледже и даже не позволила ему что-то сделать самому, посчитав его недоучкой, Френсис учился сам доступными способами: читал газеты и книги, которые мог достать, чтобы быть в курсе происходящего в мире бизнеса и экономики как в Штатах, так и за их пределами. Его планы были настолько прочно впечатаны в его сознание, что иногда он забывался в них и они заменяли ему серую реальность. — Я буду великим! — говорил он, но воспринимали его несерьёзно — говорили, что он только жил глупыми мечтами о лучшей жизни, которую получают только те, кто родились с серебряной ложкой во рту. Однако его слова были не голословным заявлением: жёсткий распорядок дня, от которого не отступал ни при каких обстоятельствах; чёткие установки на жизнь, ставшие его заповедями; и стальная воля, помогавшая пережить нападки отца и насмешки со стороны. В нём будто было заложено особое предназначение, известное ему одному. Несмотря на тяжёлое финансовое положение Френсис старался даже выглядеть как человек из своего идеального будущего: всегда уверенный взгляд, высоко поднятая голова, расправленные широкие плечи, ровная осанка, одежда, даже если простая и непритязательная, без единой складки, без единого пятна; причёсанные и уложенные волосы, отливающие золотом, не знали беспорядка. В свои двадцать он выглядел старше своих лет за счёт высокого роста и часто сдвинутых в серьёзном выражении бровей. Он старался придерживаться сдержанных, но в чём-то изысканных манер, даже если иногда это казалось излишним. Родители считали, что сын просто рисуется, притворяется тем, кем не является и кем никогда не станет. Для него же это было святым долгом, обязательством перед своим будущим. Семья потеряла для него значение, даже если он старался терпеть непонимание и неприятие родителей. Он был скорее сыном божьим — если эти слова вообще что-нибудь означают, то они означают именно это, — и должен был исполнить предначертания Отца своего. — Френсис, послушай отца хоть раз, прошу тебя, — увещевала его мать, которая старалась держать шаткий мир в семье, но всё равно оставалась на стороне своего мужа, наставляя сына на путь истинный. — Меня бы хоть раз кто послушал… — отмахивался он и уходил из дома после очередного испорченного нравоучениями завтрака. Со случайно попадавшихся подработок Френсис откладывал деньги, чтобы уехать из родительского дома, и они были его личными и неприкосновенными сбережениями. По несчастливой случайности его отец нашёл их и устроил настоящий скандал: — Что это за чёрт? — Пачка купюр с шелестом шлёпнулась на обеденный стол. Френсис сидел напротив отца, но на его лице не было ни страха, ни стыда, потому что он не был ни в чём виноват, поэтому он не пытался оправдаться и защитить себя и хранил молчание, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула. — Чего молчишь? Я нашёл это в твоей комнате. — То есть ты украл их у меня? — Вопрос был риторический. Юноша сохранял ледяное спокойствие, смотря на разъярённого отца холодными голубыми глазами. — Я твой отец, и это не воровство, потому что это принадлежит семье, как и всё, что я и твоя мать зарабатываем! Ты знаешь, в каком мы положении, и скрываешь, что у тебя есть деньги. — Вот именно. У меня. — Френсис наклонился к столу и положил на него руку, указывая на деньги. — Это заработал я, здесь нет ни единого твоего цента. — Это что же, у нас в доме собственник завёлся? — отец усмехнулся, упиваясь мнимым авторитетом над сыном. — Ты опять забыл своё место в моём доме? — В твоём доме? — Френсис сдержанно улыбнулся уголком губ. — Не я один тут собственник. Прозвенела пощёчина. — Не смей говорить со мной в таком тоне! Юноша не проронил ни слова. Щека горела острой болью. Он молча встал из-за стола, игнорируя позорное красное пятно на лице, и забрал деньги. — Больше ни меня, — он демонстративно поднял пачку купюр, — ни моих денег в твоём доме не будет. Френсис развернулся из кухни, наскоро собрал вещи и вышел из дома, чтобы больше туда никогда не вернуться. — Давай, беги, щенок! — кричал ему вслед отец, но он уже не слушал и не слышал его. В кармане было всего несколько сотен долларов и мечты, стоившие миллионы. Однако наконец вырваться из клетки, которой стал родительский дом, было облегчением, он наконец смог дышать свободно, без постоянно притягивавших к земле упрёков, и увидеть мир за пределами отцовской фермы.

***

Без раздумий, сомнений и бросаний монетки Френсис отправился в город, который стремились покорить все мечтатели: в Нью-Йорк. В его мечтах город уже принадлежал ему, его жители размером меньше муравьёв плясали на его ладони, а он стоял над ними, недостижимый, ослепительный, могущественный. Первое, что он сделал, прибыв в Нью-Йорк, — купил на бо́льшую часть сбережений костюм. Конечно, ему было далеко до тех, что шили на заказ в дорогих салонах, но это было только начало. Тёмно-синие, оттенка чернил для перьевых ручек, пиджак и брюки, пара новых белых рубашек и чёрный узкий галстук — новая одежда только усилила образ, который он держал в голове все эти годы. На шаг ближе было блистательное будущее Великого Фитцджеральда, как называл он себя и как позже назвал свою способность. Однако мечты сбываются далеко не сразу. Одного костюма недостаточно, чтобы начать шикарную жизнь и попасть на ту самую вершину мира, на которую Френсис так стремился. Первые месяцы стали настоящим выживанием: работу найти оказалось гораздо труднее, чем он ожидал, а денег уже почти не было. Большой проблемой стало нахождение в неблагополучных районах Нью-Йорка, где приходилось постоянно защищать себя. Ему хватало сил, чтобы отбиться от одного-двух, иногда трёх человек без использования способности, но иногда дело становилось совсем плохо, и ему приходилось тратить ничтожные сбережения на бесполезные и нескончаемые драки. Однако Френсис смог научиться ограничивать выплески силы, чтобы не сбегать сразу же, как только сила покажет себя, чтобы не остаться без гроша. Просто продемонстрировать силу оказалось недостаточно. Отобьёшься от одних — им на смену придут другие, главное не перейти дорогу кому-нибудь слишком сильному, чтобы не получить ещё больше проблем, хотя ему уже было всё равно: Френсис был готов идти по головам к своим славе и богатству, даже если это стоило всех его скудных сбережений. Из-за постоянной борьбы тяжёлый труд превращался в ничто за считанные секунды, оставляя его в замкнутом круге, полном выматывающих и бессмысленных стычек чуть ли не каждый день. Вечера после работы заканчивались по-разному: если день был удачным и он оставался невредим по пути домой, то он мог отдохнуть и лечь спать с головой, полной мыслей о блестящем будущем, которое уже скоро должно наступить; а если он закончился дракой, не всегда победой в ней, в каком-нибудь сыром и тёмном переулке, приходилось полночи зализывать раны и зашивать одежду, как получалось. Все пальцы были исколоты иглой, а на рубашках и костюме появлялись всё новые и новые швы, неровные, неловкие, неаккуратные, но другого выхода кроме банальной штопки не было. Лицо горело и отекало от полученных ударов, из носа и разбитой губы текла липкая кровь, на теле пестрели синяки и ушибы. Он хотел, пытался держать образ безукоризненности и гордой неприкосновенности даже в таких условиях: даже в штопанном костюме его голубые глаза не угасали под серой грязью и пылью бедных районов, золотые волосы оставались ярким бельмом на глазу чёрной зависти окружающих. Мужчина выглядел, как суперзвезда среди низов общества, в которые его по какой-то неведомой причине забросила жизнь, но это была лишь мишура, броская обложка, за которой скрывались часы унижений. В бедности не было никакого благородства, а только лишь беспросветная безысходность, из которой очень трудно вырваться, но Френсис был должен, это его священный долг, его бремя, которое он нёс, стиснув зубы, вопреки всему. Думая о самозащите, эспер решил, что ему нужно что-то кроме простых кулаков, которые не всегда справлялись с проблемой. Он не активировал способность, даже если видел, что находился в меньшинстве и другого выхода, кроме бегства, не было. Ему нужно было оружие, но стоило оно слишком дорого для его заработка, поэтому Френсис откладывал каждый цент, чтобы раздобыть револьвер, который приглянулся ему в месте, подпольно торговавшим оружием в гетто. Два года ушло, чтобы накопить денег на тот пистолет, но по какой-то причине постоянно немного не хватало: поддерживать достойный внешний вид требовало дополнительных затрат, но вместе с тем приносило и дополнительные проблемы. Однажды ситуация стала критической. Френсиса окружило слишком много людей, что возможности для бегства не было. Чтобы дать отпор, пришлось активировать способность впервые за долгое время. Нахлынувшая сила вскружила голову и стёрла все границы дозволенного. Он не помнил, как нападавшие разлетелись, словно сухие листья, и как хрустели их кости. Как только все запасы энергии и все сбережения сгорели, на эспера нахлынуло отчаяние. В порыве злости он схватил лежащий на земле пистолет и почти не глядя застрелил четверых, корчащихся у его ног. Предсмертные стоны утонули в оглушающих звуках выстрелов и прекратились окончательно, растекаясь красными лужами на тёмном побитом асфальте. На его лице не дрогнул ни один мускул, глаза были холодными и безжизненными. Френсис потерял всё, что накопил за два года, за несколько мгновений, но обидчики за это поплатились своими жизнями. Пистолет он забрал с собой и хранил долгие годы. Оружие было не самым лучшим, чтобы держать его в коллекции, но оно служило напоминанием о том, как он потерял над собой контроль, чтобы больше никогда такого не допустить.

***

Каждый день был битвой. За выживание, за место под солнцем, за каждый цент. Жизнь в Нью-Йорке никого не ждала и никого не щадила. Одно небольшое промедление могло стоить успеха всей жизни, а один маленький шанс способен вознести до высот Эмпайр-стейт-билдинг. Однако Френсис не ждал какого-то шанса, его амбиции были выше всех небоскрёбов Манхеттена вместе взятых, и для них было недостаточно простого везения. Понемногу его дела шли в гору, но её уклон был слишком крут, поэтому движение казалось ничтожным и совсем незаметным. Ему всегда было мало, всегда недостаточно, всегда нужно было работать больше. Чувство неполноценности не переставало преследовать его с тех пор, как он ушёл из дома. Он должен быть лучшим, добраться до самого верха, смотреть на мир, который будет лежать у его ног. Это было его главной целью, но однажды у него появилась новая: Френсис влюбился. Девушка из богатой семьи, возможно, одной из самых богатых в Америке. Зельда Сейр, юная звезда, самая младшая дочь известного судьи, похитившая сердца многих молодых людей от Калифорнии до Флориды и хранившая их в ящике своего стола вместе с засохшими письмами и в шкатулках вперемешку с сапфировыми серьгами и жемчужными нитями. Она была всегда окружена вниманием, в домах, где она жила, без устали звонили телефоны, в том числе её собственный, постоянно слышались гудки автомобилей, голоса всё новых и новых поклонников, стук их каблуков у порога и дверные звонки. Звенящий шум юности, легкомыслия и влюблённости на один вечер преследовал Зельду повсюду, где бы она ни появилась. Нью-Йорк для юной светской львицы был одним из самых шумных мест. Зельда никогда не была под родительским крылом, а из ходивших за ней по пятам няни и горничных она уже выросла. Она жила в роскошных номерах отелей, таких как Ритц и Плаза, по вечерам проводила время на Бродвее, а ночи с актёрами оттуда, одаривая их поцелуями, словно букетами, которые зрители приносили любимцам во время поклонов. Ей было всего шестнадцать, но она могла себе позволить всё, чего только могла захотеть: шикарные дизайнерские платья, надетые всего раз; украшения, достойные королев; изысканная еда, стоящая не меньше годового бюджета какой-нибудь небольшой фирмы. Она не думала и не заботилась ни о чём, и чтобы заполучить что-либо, ей даже не нужно было быть капризной, как многим другим девушкам: всё и так подавалось ей на блюдце из тонкого фарфора. В ней было что-то, заставлявшее людей поддаться её юношескому очарованию, однако не видеть в ней ребёнка. Встреча их произошла совершенно случайно в первые месяцы, когда Френсис только переехал в Нью-Йорк и жизнь в трущобах ещё не оставила на нём свой отпечаток. По воле случая и прихоти ему удалось ухватить крупицу светской жизни и попасть в один из театров на Бродвее, пусть и не самым законным способом. Один только взгляд на ярко освещённую шумную улицу, переполненную людьми, афишами и вывесками, мигающими разноцветными огнями на фасадах десятков театров, заставил его замереть прямо посреди тротуара. Френсис попал в совершенно другой мир, который не был доступен ему с самого рождения, но предназначение, которое он для себя создал, говорило, что здесь его место. В его глазах бликами отражалась бурлящая жизнь, которая ему даже не снилась: наполненная энергией музыка, шум нарядной яркой толпы, сияние огней ночного города и сладкие обещания счастливого завтра. Блестящий зрительный зал c высоким потолком и ярко-красными креслами гудел от голосов собиравшихся зрителей. Френсис, к своему же удивлению, получил место в партере, когда разглядел билет в поисках своего места. Люди здесь были совершенно другие: беззаботные, способные легко забыться в этой сказке, имитации жизни на сцене, сами живущие в красивой картинке. При взгляде на них внутри была не зависть, не ненависть, а желание обойти их всех, сделать свою жизнь лучше, чем каждый из них и мечтать не мог. Во время антракта мужчина вышел прогуляться в холл, неся на плечах бремя тайной избранности и ореол ещё непризнанной славы. Он улавливал обрывки разговоров, которые в большинстве своём оказались бессмысленными, хотя он сам не знал, что хотел бы услышать от этих людей, слившихся в одну безликую массу. Однако среди этой массы была Зельда. Девушка сидела за столиком в театральном кафе в окружении нескольких молодых людей, о чём-то оживлённо с ними разговаривая за бокалом шампанского. Её лицо по какой-то причине не расплывалось в толпе, мелькая только когда Френсис подходил близко. Её было заметно издалека. Зельда была первой «девушкой из общества» на его пути. Первой и единственной, которая стала не просто девушкой мечты, а настоящей целью, которую он должен был добиться во что бы то ни стало. Он видел её не как влюблённость — скорее часть его предназначения. В театре он так и не смог подойти к ней, потому что не успел опомниться, как начался второй акт мюзикла. О чём был этот второй акт, о чём был весь мюзикл Френсис уже не помнил. Это уже и не имело значения: в голове была только та девушка. Единственное, что он знал о ней, это её имя, произнесённое кем-то из её знакомых, с кем она столкнулась, когда возвращалась в зал. Зельда Сейр. Что-то ему говорило, что не нужно было бежать за ней следом прямо сейчас, что у него ещё будет шанс приблизиться к ней. Это случалось не раз и не два. В течение нескольких недель, которые Зельда провела в Нью-Йорке, они натыкались друг на друга в разных местах, но долгое время не обменялись друг с другом и словом. Френсис был словно тень позади неё, хотя и не преследовал её специально. Расстояние между ними постепенно сокращалось, будто они притягивались друг к другу. Между ними была пропасть. Его жизнь была серой и пыльной, со вкусом дешёвого кофе, наполненной глухими стуками и голосами за стеной, громыханием потрескавшейся посуды и еле волочащей ноги после бессмысленного трудового дня. Она жила совсем в другом мире, блестящем и ярком, звенящем музыкой и полными бокалами с шампанским, движущемся в танце под стук каблуков. О ней говорили, о ней мечтали — это ещё повышало ей цену в его глазах и делали её ещё более желанной. Через несколько месяцев Френсис оказался у её дома в Алабаме. Этот старый особняк в колониальном стиле казался ему дворцом, в котором явно жило уже не одно поколение её семьи, но Зельда жила в нём как в любом другом месте Америки, не придавая этому большого значения. За дверьми этого дома скрывалась жизнь, которая волновала его: просторные светлые комнаты, наполненные запахом свежих цветов и чистой ткани; высокие каменные потолки с хрустальными люстрами и отзвуками музыки после последней вечеринки; длинные коридоры с отполированными паркетами и перилами, отражавшими солнечные блики. Он видел следы, оставленные её воздыхателями, эхом до него долетали неловкие признания в любви, из почтового ящика торчало несколько писем, которые провели там уже несколько дней, будто специально забытые там. Он ждал её под окнами всякий раз, когда она хотела его видеть. Для своего возраста и привлекательной внешности Зельда была предсказуемо непостоянна, поэтому за такие возможности надо было хвататься сразу же, и не имело значения, что, если повезёт, нужны были целые сутки, чтобы добраться от Нью-Йорка до Монтгомери. Иногда Френсис приезжал зря, и девушка убегала на свидание с кем-то другим, а ему не оставалось ничего кроме как ехать обратно или ждать её возвращения, надеясь на лучшее и не попадаясь на глаза её родителям. Мужчина даже не мог представить, что он будет приезжать снова и снова, постоянно откладывать деньги на эти поездки в надежде хотя бы увидеть её. Это стало похоже на манию, на влечение, из которой выросло что-то большее. Зельда перестала быть просто целью, крепостью, которую надо было завоевать, как он хотел завоевать сначала Нью-Йорк, а затем и всю Америку. Она стала для него святыней, Граалем, на поиски которого его направил небесный Отец. Теперь пути назад не было, его душа была потеряна в этом ревностном служении, что она должна быть с ним и только с ним. Френсис говорил ей о миллионах и силе, которой он завладеет, как станет самым влиятельным человеком в Штатах, ради чего он старался ещё больше поддерживать свой внешний вид и прятать новые швы на рубашках. По какой-то причине она не смеялась над ним, не отмахивалась и не показывала пренебрежения, каким его одаривали другие. Она смотрела на него с нежным трепетом, что только подливало масла в огонь его самоуверенности и толкало на более громкие слова, хотя он сам искренне в них верил, а не просто разбрасывался красивыми обещаниями. В бедности не было никакого благородства, потому что она делала Френсиса недостойным и заставляла его выдавать желаемое за действительное. Зельда жила слишком хорошей жизнью, но не была настолько наивна, чтобы пойти за одними обещаниями. Она сама не знала, что её влекло к нему каждый раз и заставляло ждать целый день, пока он преодолеет всё восточное побережье ради пары часов с ней. Чем дольше они встречались, тем реже девушка не дожидалась его и уходила с другим, она скорее отказывала кому-то ещё, чтобы встретиться с самым богатым парнем в Штатах, даже если на самом деле у него в кармане едва ли была сотня долларов. Со временем дела у Френсиса пошли в гору, и он стал реже видеться с Зельдой. Они начали писать друг другу письма. Длинные нежные письма, на которые у Зельды уходило всего пару часов, где она рассказывала ему всё, что происходило с ней, даже о её новых и новых свиданиях, пока его не было, а у Френсиса написание ответа могло занимать дни, но результат того стоил. Но время от времени он приезжал к ней, или она к нему, чтобы украсть друг друга от глупого серого и банального мира, от надоевших обязанностей и бессмысленных усилий. Их чувства росли несмотря на расстояние как в километрах, так и в цифрах на банковском счету, и их, казалось бы, полную несовместимость. Они были слишком разные, но в то же время их связывало что-то более сильное, чем простая симпатия, привязанность или даже любовь. Это было что-то стихийное, что-то настолько могущественное, давшее понять им обоим, что единственное, что им осталось, чтобы исполнить своё невидимое предназначение и запустить механизмы Космоса, ведущие к величию, — это пожениться. Через три года они уже были близки к помолвке. Зельде исполнилось девятнадцать, и она пробовала жизнь во всех её красках, а Френсис смог встать на ноги, хотя до воображаемых им золотых гор было ещё далеко. Однако его терпение иссякало, и больше не было сил ждать женитьбы. Они уже называли друг друга мужем и женой, уже чувствовали себя женатыми, но, к сожалению, две попытки сделать Зельде предложение провалились. Девушка отказывала ему, как бы она его ни любила, но ни разу не объясняла причины своего отказа, но для Френсиса это не было причиной сдаваться, и он не переставал любить её. Может, её отказы даже усиливали желание заполучить её, хотя однажды их отношения чуть не были перечёркнуты раз и навсегда. В ответ на одно из писем он получил небольшое послание от Зельды, но адресованное другому. Его сердце остановилось и рухнуло вниз. Мужчина не мог поверить, что возлюбленная оказалась ему неверна. Шок и непонимание быстро сменились на всепоглощающий гнев, который затмил его способность рационально мыслить. Он выбежал из дома к первому же телефону и набрал уже заученный номер стараясь сдерживать эмоции и не активировать способность в порыве ярости. Не дожидаясь никаких объяснений, Френсис прекратил всё, что было между ними, и бросил трубку разорвав то злополучное письмо. Несколько дней он не мог найти себе места, не мог сосредоточиться ни на работе, ни на чём-либо ещё: просто так избавиться от мыслей о Зельде было невозможно. Через какое-то время пришло новое письмо. Оно лежало запечатанным и действовало ему на нервы. Выбросить не поднималась рука, а открыть и прочитать — не хватало сил. Конверт пылился около недели где-то в его квартире, и в какой-то момент он не выдержал. Письмо было коротким, написанным тем же крупным округлым почерком, но строки то и дело немного съезжали вверх, а некоторые слова были зачёркнуты и написаны заново: она явно нервничала, когда писала это. «Ты просил меня больше не писать — но я должна объясниться — То письмо было для Перри Эдейра, я хотела вернуть ему университетский значок. Просто сентиментальный жест. Твоё письмо значительно усилило эту путаницу, и оно ушло к нему вместе со значком. Мне очень жаль, Скотт, и, если ты всё ещё хочешь получить фотографии, я пришлю их тебе. Зельда» Не думая больше ни минуты, Френсис сорвался в Монтгомери. Он умолял Зельду выйти за него замуж прямо сейчас. Девушка расплакалась в его объятиях и продолжала извиняться за то, что перепутала письма и заставила его сомневаться в своей верности. Однако она снова отказала ему и разорвала помолвку. Это был настоящий удар. Внутри него что-то сломалось и рассыпалось на мелкие кусочки. Сама основа его существования была подорвана, и впервые за долгое время он чувствовал не злость и агрессию, а отчаяние. Мутно-синее холодное и звенящее разбитым стеклом отчаяние. Френсис не помнил, как добрался до Нью-Йорка и что с ним происходило в последующие несколько недель. — Если она однажды не выйдет за меня, то я никогда не женюсь, — думал он изо дня в день, утопая в алкоголе и тяжёлых безрадостных мыслях. Он потерял работу, потому что не выходил из дома и пренебрегал всеми обязанностями. Мужчина никогда не выглядел настолько жалко, как тем летом. Даже при самом бедственном состоянии он умудрялся сохранять достоинство и выглядеть подобающе, а теперь ему стало просто всё равно: ухоженные и аккуратно причёсанные волосы поблёкли и спутались, серо-голубые глаза помутнели и стали похожи на покрытое пылью стекло, на впалых щеках появилась колючая неприятная щетина. Хотя Френсис даже не смотрелся в зеркало долгое время, чтобы это увидеть и как-то исправить своё бедственное положение. В июле Зельда приезжала в Нью-Йорк, но они так и не встретились ни разу, даже не обменялись короткими записками. До самой осени они не общались и даже не пытались связаться друг с другом несмотря на их сильную привязанность. Следующей весной они всё-таки поженились. Свадьба не гремела на весь штат, как мечтала Зельда, но она была довольна тем, что имела. Френсис всё ещё не обладал состоянием, которое обещал своей жене, из-за чего её семья считала их союз чем-то в роде мезальянса, поэтому все расходы были на женихе. В день венчания он настолько нервничал, боясь, что невеста сбежит от него, не желая жить его обещаниями и воздушными замками, что начал церемонию почти на час раньше, проигнорировав отсутствие своего свидетеля. Женитьба оказала на эспера большое влияние, будто с появлением обручального кольца, у него появилось ещё больше сил и стремления завершить начатое.

***

До золотых гор пришлось ждать ещё несколько лет. Молодые супруги были вынуждены жить только на то, что зарабатывал Френсис, хотя у Зельды всегда были деньги, идущие из её семьи, но предназначенные лично для неё. Однако она не могла оставить мужа в стороне: хорошо обставленная и наполненная разными красивыми мелочами квартира в Нью-Йорке и небольшой штат прислуги, медовый месяц на юге Франции, даже несколько новых дорогих костюмов — всё было оплачено ей. Старшие сёстры смотрели на неё свысока, может, даже с жалостью, и считали, что родители слишком потакали ей, давая деньги, чтобы обеспечивать ещё и её неудачника-мужа, который сам едва ли мог сводить концы с концами. Однажды к ним в гости приехала одна из сестёр Зельды, и Френсису пришлось столкнуться с ней наедине. — А вот и наш золотоискатель. — Я тоже рад вас видеть, Марджори. Мужчина не хотел начинать конфликт, к тому же ему изрядно надоело сталкиваться с семьёй Зельды и проглатывать их унижения, потому что он не родился с серебряной ложкой во рту. Он с присущим ему достоинством сел в кресло на другом конце комнаты и взял газету с журнального столика, демонстрируя, что не намерен с ней разговаривать и что её присутствие никак не принижало его статуса хозяина. — А ты наконец стал выглядеть достойно, Зельда хорошо о тебе заботится. — Давайте не будем начинать это… — Я просто переживаю за свою сестру. — Но это не даёт вам права относиться ко мне как к пустому месту или к «золотоискателю», как вы все меня называете. — Френсис уже научился держать себя в руках за время общения с семьёй Зельды и привык сносить их пренебрежение, поэтому уже даже не злился, хотя от раздражения избавиться было трудно. — Да, Зельда богата, но я женился на ней не из-за этого. — В том-то и дело, что богата Зельда… — Марджори старалась выглядеть как обеспокоенная сестра, но на самом деле она ни на йоту не доверяла Френсису, что бы он ни делал и ни говорил. — А насколько богата? — спросил он, опустив газету на колени и наклонившись вперёд с азартным блеском в глазах. Женщина почти собралась ответить, но, поняв, что это провокация, только возмущённо подавилась собственными словами. Френсис рассмеялся и откинулся на спинку кресла, кладя ногу на ногу и светясь самоуверенным превосходством: — Как вы меня видите, так я себя и веду, чего вы ожидали от «золотоискателя»? — Ничего лучшего уж точно… — поверженная, Марджори поджала губы, и в этот момент в комнату вошла Зельда. Муж встретил её лёгким поцелуем в щёку, демонстрируя свою власть в этом доме и над этой женщиной. Ухмылка не сходила с его лица весь вечер: даже маленькая подобная победа значила многое для успеха, к которому он стремился годами и который, он чувствовал, ждал его совсем скоро. Подобные стычки и колкости были его постоянными спутниками после свадьбы с Зельдой, так как ему приходилось появляться в её компании среди её знакомых и друзей, также принадлежащих к высшему кругу. Френсис был как кость в горле у этих сливок общества. Он слышал шёпот за своей спиной, знал всё, что о нём говорили, когда он выходил из комнаты, видел в глазах собеседников пренебрежение, которое они плохо скрывали за натянутыми улыбками и приторно приветливым тоном. Он отвечал им сияющей самоуверенной улыбкой и теми же нарочито наигранными светскими манерами. В его бедности не было никакого благородства — одно лишь презрение, скрытое за лицемерием. Его не принимали в этом обществе, но это и не было ему нужно, потому что целью было не соответствовать, а превзойти и рассмеяться им в лицо с высоты, достойной небоскрёбов на Манхэттене. Конечно же, ему ничего не доставалось просто так и никто не давал ему никаких поблажек, привилегий и даже простой помощи. Хотя Френсис вряд ли принял бы какую-то помощь: он счёл бы это снисхождением и жалостью. Он не соглашался на какую-либо помощь даже от Зельды, с чем она долго не могла смириться, потому что хотела быть ему полезной, поддерживать и не оставлять его наедине с этими проблемами. Однако зачастую она не выдерживала упрямство своего мужа и просто делала то, что считала нужным даже против его воли и несмотря на его недовольство. Хотя злиться долго на неё он не мог, но это не решало его проблем с желанием делать всё самостоятельно. После потери работы из-за разрыва с Зельдой ему пришлось начинать всё заново, но теперь он лучше знал, что происходило в Нью-Йорке, особенно на его верхушке. За эти несколько лет Френсис научился видеть нужные лазейки, обходить бюрократические механизмы и даже использовать их себе на пользу. Он больше не зависел от каких-то компаний и веяний фондового рынка, а умел подстраиваться под них с виртуозной лёгкостью. Это стало для него азартной игрой, дающей адреналин и вызывавшей зависимость, потому что как только росла цифра на его банковском счету, эспер ощущал усиление своих сил и возможностей, в том числе физических. Его тело постоянно было в тонусе и наполнено энергией, шелестящей купюрами, которая не давала сидеть на месте, а заставляла подкармливать её снова и снова. Поначалу опьяняющий эффект растущей силы сводил с ума, вынуждая работать всё больше, чтобы сначала истощить тело и разум, а потом резко восполнить всё сторицей, но со временем Френсис начал привыкать к этому. Когда суммы стали шестизначными и больше, он уже не чувствовал, как они прибывали и убывали. Все траты со временем перешли на него, даже личные расходы Зельды. Самым большим событием стала её беременность через год после их свадьбы, это подтолкнуло Френсиса на покупку поместья в пригороде Нью-Йорка, в территорию которого входила и небольшая бухта с причалом. Он хотел дать своему ребёнку всё, чего никогда не было у него: заботливую и любящую семью, счастливое и беззаботное детство, а не вину за то, что он родился со способностью, которую не мог использовать без ущерба семье. У его ребёнка должно быть всё, и он обеспечит ему это. Жизнь забила ключом: чета Фитцджеральдов закатывала шикарные приёмы и шумные вечеринки, на которые приезжал весь высший свет, прослышав про богатство и влияние мужа их обожаемой Зельды. Теперь взгляды её сестёр и друзей были полны ядовитой завистью, а Френсис смотрел на это с гордой ухмылкой с вершины парадной мраморной лестницы в главном холле особняка, пока его супруга наслаждалась светской жизнью. Однако он уже знал как и за какие ниточки дёргать среди этих людей и подходил к этим встречам с необычайным прагматизмом. Неконтролируемый список гостей и количество пришедших никогда не соответствовали, но хозяин всегда знал, кто переступал его порог, с какой целью и чем он мог быть полезен на данный момент. Его связи по всей Америке росли, как хитросплетённая паутина, в которой было всё больше и больше бабочек, приносивших ему пользу разного рода. Однако на одном из приёмов появился человек, которого хоть и пригласили через третьих лиц, но никто не ожидал, что он на самом деле придёт. Френсис лично спустился встретить его, чувствуя волнение и тремор, которых не было уже несколько лет. Он на ходу поправил галстук и принял свой уже привычный самоуверенный вид с лёгкой ухмылкой на губах, но глаза говорили о его серьёзности и собранности. Конечно, он знал, как вести себя и как произвести нужное впечатление, хотя высокомерие и спесь были его основными чертами, от которых мужчина не мог избавиться. — Мистер Мелвилл, какая честь. Рад с вами наконец встретиться. Герман Мелвилл, владелец крупнейшей судоходной и рыболовной компании на восточном побережье. Очень влиятельный человек в Штатах уже на протяжении многих десятилетий. Ему было уже за пятьдесят, но он всё ещё руководил своим бизнесом самостоятельно и имел репутацию внимательного и рассудительного человека. Мелвилл был невысокого роста, по сравнению с Френсисом, и его походка была куда более размеренной. Он медленно выпустил небольшое облачко дыма из трубки: — Приветствую, мистер Фитцджеральд. Я вижу, слухи не врут. — Голос Германа был сильным, и в нём было слышно, что этот человек твёрдо стоял на ногах и в то же время имел душу за крепким фасадом. Он осмотрел холл и своего собеседника, который, на его взгляд, был слишком молод для такой роскоши. — Вы действительно многого добились. Ещё и за такое короткое время… — Слухи — лишь полуправда, сэр, хотя и очень полезная. — Френсис улыбнулся шире и пожал Мелвиллу руку. — Действительно, — Герман ответил на рукопожатие и выпустил ещё облачко дыма изо рта, скрытого за густой бородой. — Хотя я бы предпочёл не верить им просто так, поэтому я здесь. — Вы хотели обсудить со мной что-то конкретное? — Да, но не здесь. — Мелвилл выражался кратко и ясно, но в нём не было резкости или отчуждённости. Френсис понял намёк и отвёл его в свой личный кабинет. Мужчины сели за стол, и он тактично ждал, пока его гость расскажет о цели своего прихода. — Мистер Фитцджеральд, я перейду сразу к делу, если вы не против. — Да, конечно. — Френсис облокотился обеими руками на стол и положил подбородок на сплетённые вместе пальцы, внимательно смотря на собеседника. — Я упомянул слухи, которые слышал о вас. В правдивости одного из них я хотел бы убедиться лично, — Герман затянулся из трубки, сделав небольшую паузу, и спросил, глядя эсперу прямо в глаза. — Мистер Фитцджеральд, я знаю, что вы обладаете особой способностью. Френсис почувствовал себя уязвимым как никогда, хотя старался скрыть это. Способностью он пользовался только в исключительных случаях, потому что силовые методы в бизнесе не поощрял никто, а восстановить репутацию не помогли бы даже его деньги. Но откуда Мелвилл мог о ней знать? Какие это слухи он слышал и от кого? — Не понимаю о чём вы говорите, мистер Мелвилл, — старался отмахнуться Френсис с лёгкой усмешкой. — Нет, понимаете. Вы наделены даром, не свойственным простым людям. Правда, пока что я не знаю до конца каким именно. — С чего вы взяли? — У меня есть свои основания. Если вы будете со мной откровенны, то я отплачу вам тем же. — В голосе Германа не было давления или открытой манипуляции. Он не говорил много, но и не собирался ничего скрывать, если Френсис доверится ему. — Если мой ответ «да» и я подтвержу эти «слухи», что мне это даст? — Уязвимость показала себя сквозь самоуверенную маску, но пока что была под контролем. — Вы получите как минимум несколько новых полезных союзников. — И всё? Эти союзники должны быть уникальны, раз я смогу получить их только с вашей помощью. — Да, уникальны, мистер Фитцджеральд. Организация, которою я возглавляю, уникальна сама по себе. В ней находятся самые влиятельные и состоятельные люди Америки, однако… — Однако у них всех есть «особые способности», как вы это назвали, — Френсис откинулся на спинку кресла и нахмурил брови, источая едкий скептицизм. — Не поймите меня неправильно, но звучит как-то неправдоподобно. — Не вам это говорить, сэр. Вы, юноша из ниоткуда, заработали миллионы и весь Нью-Йорк шумит о вас уже несколько месяцев… — Я понял, не продолжайте. Так что вы от меня хотите, мистер Мелвилл? — Я предлагаю присоединиться к нам. У вас есть всё, что нужно: состояние, влияние и силы. — Что ж это за организация, куда нужны такие сложные вступительные испытания? — Френсис усмехнулся и снова наклонился вперёд, облокотившись на стол. Мелвилл был серьёзен и спокоен в течение всего разговора и явно не преувеличивал то, о чём говорил. — Мы зовём себя Гильдия. Но имейте в виду: этот разговор должен остаться между нами.