sesilie

Сесилии, сесилии везде. Кровь хлещет из горла, хочется плакать, но это больно.       — Госпожа, просто скажите кто, — отчаянно просит Пьеро, — Мы приведем его к вам, чего бы то не стоило! Я не могу смотреть на ваши…       — Заткнись, — хрипит Царица. Она не хочет видеть этого человека, этого гребанного человека, любимые цветы которого — сесилии. Она хочет только его забыть, но болезнь эта гложет ее с самого расставания, с самого момента, как они расстались — 500 лет. Больно, больно, больно до слёз. Кровь, что хлещет из горла, капает на ледяной пол, и тот сразу окрашивается в красный цвет. Красный, красный, красный. А любимый цвет его — зеленый. Или голубой… Она не помнит и не хочет помнить.       — Госпожа… — Панталоне. Голос его почти жалобный, дрожащий, но Архонт готова поклясться — это все маска, роль, ему на самом деле все равно. Но в этом замке никому не все равно. Одиннадцать… Нет, уже десять Предвестников смотрят друг на друга с пониманием полного провала, безнадёжности. Что с ними станется, если Царица погибнет? Что?.. Царица не хочет погибать. Царица хочет собрать все сердца Бога и возродить якобы возлюбленного — третьего сошедшего. Но на этот раз — маска Царицы. Она, как показала болезнь, любит только… Нет, нет, она не хочет слышать этого имени даже в своей голове, она хочет забыть, забыть, забыть. Архонт молча вытирает кровь с губ и старается подняться, толкьо ноги ее уже не держат. Она не хочет вспоминать. Она хочет только забыть, забыть, забыть… Но воспоминания только рвутся в душу ее от этих слов, только больше ранят исковерканную душу и сердце.       — Хочешь, выпьем? — юноша широко улыбается, держа в руке уже которую кружку вина. Он пьет вино только кружками, бокалы — не для него, слишком красиво, слишком сложно. Он простой человек, это не для него.       — Пьяница, — Царица хмурится, но все же смотрит на него с искренней любовью. Тот снова смеётся, стуча кружкой об стол, и залпом допивает остатки.       — Вкусно, — он задирает голову, — Зря отказываешься, Царица. Ей так нравилось, как он произносил ее имя. Ей так нравилось, как он смеялся, как улыбался, как молчал, как разговаривал, даже как плакал. Ей нравился он.       — А ты чего ждешь от меня? — посерьёзнев, спрашивает Венти. — Чего хочешь? Ничего. Ничего она не хочет от маленького барда, потому что все, что может только пожелать человек, уже в нем есть. И ей необязательно владеть этим, чтобы жить и дышать.       — Может, все-таки выпьешь? — слышится радостный голос… Но вскоре радость чуть затухает. — Что у тебя с лицом? Царица рывком опускает голову, закрывая лицо, ведь она не хочет, чтобы он это видел, слишком мерзко это выглядит, слишком ужасно… И ему не стоит смотреть на это.       — Царица, — уже тихо и не так смело просит он, — Что…       — Ничего, — тихо и упрямо шепчет она, — Зачем ты вообще сюда пришёл?       — Мириться, — честно ответит паренек. — Не люблю, когда люди сердятся, особенно так долго. Целых пятьсот лет, я не люблю, когда люди сердятся. Она молчит и не хочет отвечать. Ей одновременно хочется прогнать этого наглеца, но и хочется слушать, слушать дальше этот красивый, мелодичный и веселый голос…       — Ты ведь простишь меня, да? — с надеждой спрашивает маленький бард и подходит ближе… Царицу сотрясает очередной мощный приступ кашля, она почти в агонии хватается руками за подлокотники ледяного трона, чтобы хотя бы не упасть, но лед! — лед скользкий и не держит ее… Она падает, на несчастье ее, практически под ноги юноше, что пришел извиняться. Он бросается на колени, поднимает несчастную женщину с пола, практически беря весь ее вес на себя и… И видит ее лицо, бледное, страшное в своей бледности, и шею, окаймлённую цветами несчастной сесилии.       — Если я когда-нибудь заболею ханахаки, — Царица опускает голову в страшных раздумьях, — Убей меня. Но он не может убить ее. Конечно же, не может, ведь и сама Царица сейчас не помнит о своих тех словах… Он хочет, чтобы она жила, ведь она еще не собрала семью гнозисов и не вернула третьего сошедшего.       — Царица, — она снова слышит свое гребанное обдолбанное имя, и ему становится плохо, но и одновременно как-то непонятно от этого слова… — Царица, кто? Он приведет человека, которого она любит, приведет любой ценой сюда. Потому что Царица, его единственный друг былого прошлого, не должна умереть. И Царица поднимает голову, отчаянно смотрит ему в глаза своими, почти мёртвыми, замерзшими и неживыми глазами, но именно в этих полумертвых глазах кроется все, что дает жить маленькому барду. Маленькому, но все же такому смелому барду.       — Кто? — спрашивает он снова, не дождавшись ответа, — Кто, скажи?       — Бар… — снова кашель, — Барбатос! И тело мертвого Крио Архонта падает на пол. Юноша, что был другом ее молодости. Юноша, что пришел извиняться. Юноша, чьи любимые цветы — сесилии…