Офицеры иного мира

Поначалу их свели дела служебные, Сухинов оказался тем офицером, который в небольшом чине, в отличие от какого–нибудь Щепиллы–младшего, с солдатами обращался просто и твердо, добиваясь послушания без жестокости, и Сергей поручал ему, когда возникала надобность, батальонную учебную команду. Затем в случайных поначалу разговорах их сблизили военные воспоминания – Сухинов был до сих пор в небольших чинах лишь потому, что по неведомой Сергею причине начинал службу рядовым. О причине любивший припомнить походы и сражения Сухинов не распространялся, а Сергей не спрашивал, хотя и задумался пару раз о странности: был Сухинов дворянского рода, если и выслуженного недавно, то не в его собственном поколении, и был он по Облику не какой–нибудь все еще непривычной местной нечистью, а честным Волком: сам Сергей его долго таким не видел, но товарищи по полку говорили, и, глядя на него, в это сразу как–то верилось, мало того – виделось. Взгляд у него был такой, узнаваемый... С той затаенной тоской и звериным желанием воли, за которыми сразу встает волчий вой. Было притом в нем какое–то отличие от виденного Сергеем и человеком, и зверем князя Волконского... но их кто знает, Волков, может и впрямь – разные породы? Сергей, в роду которого сплелись линии эльфов и разных родов драконов, в тонкостях обычных Зверей понимал далеко не все. Многое объяснил случай прошлого лета, который сблизил их с Сухиновым сильнее. Начиналось... да, опять с полкового командира и злости: подполковник Густав Иванович собрался закупить на весь полк какое–то особенно дешевое сукно на шинели, а потому хотел взять даже с запасом на будущее (уж не Трухин ли опять нашел ему, на чем и с кем сэкономить?). Если чему его и научила история с големами – так тому, что проще всего в ежедневных делах не призывать что попало с Той Стороны, так что послать он собирался просто–напросто казначея с нужной суммой, нужное количество подвод... Только никак не мог решить сам, сколько отправить с ними солдат, и, не имея твердости решиться, изводил своим беспокойством Сергея. Дело в том, что в окрестностях последние пару месяцев озоровали, что ни неделю, нападали на повозки то с провиантом для соседнего полка, то с горилкой для ближайшего шинка... В воображении мнительного и трусоватого (если говорить прямо) Гебеля эти неведомые злоумышленники приобретали вид даже не разбойничьей шайки, а небольшого войска, и он прямо–таки с выступающими на глазах слезами просил Сергея отправить с повозками целую воинскую команду – просил, но приказа не отдавал, ждал решения от Сергея... Сергей уже слыхал от местных жителей то, что и оказалось потом правдой: грабежом промышляют несколько беглых солдат, сговорившихся с парой местных упырей. («Палки да кола на них нет!» – приговаривала его хозяйка.) Так что поправил бы положение любой более–менее убедительный в Облике офицер, но вот беда – ставить туда кого–то кроме казначея Гебель отказывался, а Сизиневский был Голубем, и будет в лучшем случае с ближайшего куста смотреть, как забирают деньги или сукно... Выслушав очередную порцию жалоб, Сергей пообещал, что разберется с этой бедой сам, господин подполковник может не беспокоиться, – и отправился из штаба полка к себе, а по дороге повстречал Сухинова и пожаловался на неразрешимую задачу ему. И оказалось, что решить ее может именно Сухинов. – Не гоняй солдат, Сергей Иваныч! – убеждал он. – Пошли меня, а Гебелю не говори. Спросит – скажи, в хате лежит, живот прихватило... А мы быстро обернемся и все привезем. – Думаешь, справишься с ними, если что? – Так я ж не один пойду, я со своими. Ты скажи Сизиневскому, что к ночи выезжать будем, а в следующую – вернемся! Еще б не справиться – ты посмотри, ежели любопытно будет, как мы пойдем! Сергей тогда так обрадовался внезапно найденному решению, что даже не слишком задумался, что это за «свои» – стая, наверное? Вечером, когда он отправился наблюдать за выездом в путь, у повозок прежде всего встретился ему Сизиневский, который вертел в руке небольшой шкалик, и, завидев Сергея, несколько озадаченно сообщил ему: – Сухинов проходил, говорил, скоро будет. Вот – принес мне, говорит, выпей для храбрости на дорожку! – Ну так выпейте, раз просили, – не особо задумываясь, ответил Сергей, мысли его были заняты другим. Но вот дунул со стороны полей неожиданно прохладный ветер, вышла из–за облачка луна – и из проулка, где была и сухиновская квартира, заскользили тени. Не волков – всадников. Волк показался позже, и скользнул совсем рядом с Сергеем: черный, высотой ему почти по грудь. Сизиневский залпом допил шкалик и, бросив его на землю, запрыгнул на ближайшую повозку, а Сергей крикнул солдату с первой повозки, что смотрел на это шествие, разинув рот: – Не стой, трогай! – и пошел прочь с площади. Вот оно как. Не простым волком был Сухинов, а Волчьим пастырем Дикой Охоты. Это казалось столь правильным для человека, в глазах которого плещется такая безумная тоска по воле, невозможной в человеческом облике, что дальше Сергей и не обдумывал увиденное. Тем более теперь он был более чем уверен: местная шайка уж точно не представляет для этой поездки никакой опасности. Та же процессия, но уже с повозками, нагруженными сукном, вернулась к следующей полуночи. По словам Сизиневского, все прошло благополучно – и с покупкой (подрядчик не обманул, не пытался в последний момент прибавить цену), и с дорогой. По правде сказать, дорогу туда он после выпитого проспал, а на обратной даже, кажется, видал за кустами у реки какие–то подозрительные тени, но на дорогу они выходить даже не пытались. Призрачная свита снова скрылась с площади в проулок, и Сергей решил, что теперь можно быть спокойным и забыть об исполненном поручении... Только вот наутро Сухинов к нему не явился, да и дома, как оказалось, с тех пор не бывал. А Гебель, как назло, о нем вспомнил, и теперь ему не терпелось увидеть, как обучила учебная команда недавних рекрутов. Правда, приказания он опять мешал с назойливыми жалобами – кто–то из генералов передал ему неофициально, что следующая партия рекрут, по зиме, придет в полк, скорее всего, из мордвы и чувашей, и это подполковника совершенно не радовало: – Вы же понимаете, Муравьев, как мне важно знать, что их возможно обучить... обучить хоть чему–нибудь! У себя в лесу они, наверное, смышленые люди, а здесь – сами понимаете! И русского они обычно почитай не знают поначалу, им и право–лево непонятно как объяснять – а от меня результатов потребуют, вы же знаете, их потребуют! И покоя мне от них не будет ни с Этой Стороны, ни с Той, вы же слышали, такие с собой пол–леса притащат, чтоб не жаль из родных мест уходить было, – и если бы дровами, Муравьев, вы же знаете!.. Сергей молчал, ожидая конца этих речей и возможности уйти. А вот Кузьмин, опять сидевший в полковой канцелярии с какой–то ведомостью, без всякой субординации сообщил командиру: – Густав Иваныч, если они ведуна своего с собой притащат, так пусть хоть весь лес, вам до этого дела не будет! – Что вы мелете, Кузьмин, кто ж ведуна в армию берет? – удивился Гебель. Кузьмин сдержал обиду и пояснил, как отмахнулся: – Да у них что ведуны, что князья – от крестьянина не отличишь, вы уж поверьте. – Хорошо, ладно... Вы там проверьте побыстрее, да мне уже отдавайте, – сменил тон Гебель и снова обернулся к Сергею, – Так вы хотите сказать, что сегодня учения быть никак не может? Хорошо, но завтра оно должно быть обязательно, так и передайте Сухинову, иначе пусть пеняет на себя! Сергей ушел, мрачно размышляя, что если Сухинов не появится за ночь, пенять на себя, когда выплывет вся эта история, придется прежде всего ему, – но что можно было сделать, даже представить не мог. Шел в такой задумчивости, что посреди площади едва не врезался в прохожих, да и те его не заметили и не посторонились, занятые разговором. Подросток из местных рассказывал, наверное, отцу: – Огромный такой волк, черный, и каааак прыгнет – а я бегом!.. – А ты не шляйся где попало ночью! Ох, извините, господин офицер, мы тут... – Да я не ночью, это поутру уж было! – Ничего, все хорошо, – ответил им, не выходя из задумчивости, Сергей и зашагал дальше. И только подходя уже к дому, понял, о чем был тот разговор. Черный волк?! Но если это Сухинов, почему он так и бегает по Василькову, не возвращаясь в облик человеческий? Говорят, Дикая Охота может лишить разума, но только тех, кто встретит ее случайно или попытается сладить, не имея на то достаточной силы... Ничего из этого не было похожим на Ивана Сухинова, и пока Сергей решил просто дождаться следующего утра. Но все разрешилось раньше: он еще сидел в сумерках при свече над книгой, как вдруг близко, то ли на дворе, то ли сразу за ним на улице, раздался протяжный вой. Он встал, чтобы выйти и посмотреть, в сенях столкнулся с сонной хозяйкой, стелившей себе на кухне, которая кивнула на дверь: – Не к тебе ли, пан офицер? На пустынной улице (возможно, опустевшей именно сейчас) в самом деле стоял узнаваемый Черный Волк. И едва дождавшись Сергея, повел его к дому, где была квартира Сухинова. Волк перемахнул забор, Сергею пришлось повозиться с калиткой, – а зверь уже вел его почему–то не к двери, а за угол... К стене хаты с распахнутым окном. – Что тут такое? – переспросил он, все еще не понимая, и волк, коротко тявкнув, поднялся на задние лапы и царапнул по подоконнику. И, снова опустившись на землю, посмотрел на Сергея и мотнул мордой в сторону окна. Тот подошел и вначале заглянул в комнату, явно служившую квартирой Сухинову, и только потом догадался глянуть на подоконник, где в широкой доске была тщательно расширенная трещина, словно в нее не раз уже втыкали что–то... Ах вот оно что. Нож. Холодное железо. Тогда он, опять же не задумываясь, только понял, что нужно, и только с укором посмотрел на зверя: – Что ж ты мне у квартиры–то... Тот снова коротко тявкнул. Да, и в самом деле, как бы он сказал? Бежать теперь опять к своему дому? Сергей был уже готов, но через мгновение сообразил: зачем? Вот уж что найдется в любом хозяйстве! Почему–то мысль обогнуть дом и войти через дверь, а если закрыто – постучать, даже не пришла ему в голову. Сергей кивнул зверю – «подожди, сейчас», – забрался, подтянувшись в на подоконник, влез в оконницу и, пройдя по комнате и через сени, попал в здешнюю кухню. В сумраке было непонятно, где найти искомое, поэтому Сергей, приметив прежде всего кого–то, спавшего на лавке, дернул его за плечо: – Нож давай! Какой–то сонный парень принял его, похоже, за грабителя и забормотал: – Зачем нож, так отдам, все отдам, да нет у нас ничего... Пришлось дернуть его еще раз: – Нож! Железный! Добро твое мне не нужно. Тут из–за дома послышался знакомый уже протяжный вой, и парень, похоже, сообразил наконец, что он него требуется, побрел к печке и принес Сергею искомое. – У офицера потом возьмешь. Спи давай! – сказал тот и поторопился обратно. Дальше все было куда проще: лезвие в подоконник, отойти от окна, – и вот уже в воздухе мелькает тень зверя... а приземляется на пол комнаты человек, узнаваемый Сухинов, только грязный и растрепанный, как после очень долгой дороги... и даже сейчас, в сумраке видно, как он нечеловечески устал. Сухинов шатнулся, ухватился за стену и проговорил негромко: – Ох, спасибо тебе, Сергей Иваныч, будет случай – отплачу, не забуду... Куда его эти дурни спрятали? Озоруют, ну их... Ты не удивляйся, Сергей Иваныч, так оно, видишь, вышло. Передал мне эту... должность дед один, в Херсонской инвалидной команде дело было... Сухинов прошел по комнате, сел на кровать и продолжил: – Я туда за ранами попал, после войны, а он и говорит мне: «Ну что парень, не хочешь всю жизнь при гошпитале прожить, а? Ну так я тебе помогу – а ты мне помоги...» Старый он был, говорил, пожил уж, мол, хватит, а передать Охоту некому... Вот и договорились. И с ранами помог получше доктора, и вот, видишь, в офицеры я после того пошел, хоть и денег наших только на пехотную службу хватило... Хороший дед, мы с ним под Херсоном поначалу неплохо вдвоем побегали со своими... Я теперь спать буду, за три ночи отосплюсь, а ты иди через дверь, да окно со двора прикрой, если не в труд... Сухинов, договорив, только махнул ему рукой и тут же упал на постель. Сергей вышел через незапертую дверь, снова обошел дом, задумчиво посмотрел на луну, светившую уже без всяких облаков... Что–то блеснуло под ней на несколько шагов впереди, у плетня. Он подошел – нож, хороший кованый нож с железной же, витой рукоятью лежал прямо на земле, расчерченной поделенным на сектора кругом. Первая его мысль была об уроке геометрии, но кто бы из Васильковских обывателей стал бы думать о ней? Детская игра, кто–то и правда озоровал, даже без злого умысла, просто утащил для игры в ножички то, что оказалось под рукой, да забыл вернуть... Сергей положил найденный нож на подоконник, закрывая ставни, и пошел к своему дому. Вот оно как было. Был у Сухинова Зверь, но он не уходил в Облик одним лишь сосредоточением внутренних сил и призывом к иной сущности, он именно что оборачивался, а здесь – да, снова, снова причуды и особенности местного дворянства, это считалось вполне достаточным, и то правда – на войне такая стая очень даже пригодится, а нож – что же, простая вещь, нетрудно с собой унести, лишь бы оказался в нужный момент под рукой! Так что Гебель получил на следующий день маневры учебной команды, и даже остался ими... с ним нельзя было никогда сказать «доволен», но – разве что для порядка недоволен; недовыспавшийся Сухинов выглядел вполне убедительно, как тот, кто был накануне болен... А Сергею с тех пор, похоже, доверял просто безоглядно, хоть и не выдавалось ему пока случая, как обещал, «отплатить». Вот так случайное происшествие сблизило его по крайней мере с одним человеком в полку, это, увы, немного, но кто знает, размышлял иногда Сергей, может быть, какая–то другая случайность покажет ему с неожиданной стороны еще кого–то из офицеров? Рассказывая о неладных именинах Едриллы, Кузьмин вот пару раз припомнил, что плохо было ловить всех этих курганных жителей без какого–то барона, нашел, мол, время, поехать в отпуск, вот, прибыл только вчера – «это я не про вас, Сергей Иванович!» Он тогда не переспросил, только припомнил, что и в самом деле вроде бы есть в батальоне Трухина офицер с таким титулом, но, кажется, без особых богатств и владений, тоже из провинциальных дворян, но раз его так не хватало Кузьмину, может быть, это тоже по крайней мере разумный человек? «...но теперь, с вашим неожиданным назначением в Сенат, которое нам без всяких предшествующих предуведомлений случилось узнать и праздновать на Светлой неделе, – теперь я и не знаю, когда нам придется свидеться в следующий раз. Я безмерно рад, что ваши заслуги перед Отечеством оценены наконец как должно, – но печален, понимая, что наши мирные хомутецкие вечера оказались для меня отныне не ближе той древности, о которой с таким изяществом и такой эрудицией пишете вы – может быть, и мне остается теперь лишь описать их по памяти, а может быть, по совету любезной маменьки, наконец осмотреться вокруг, и увидеть – кто знает? – и среди обитателей Василькова достойных собеседников...» (Вообще–то мачеха выразилась несколько проще: «Вылезайте из–за печки, Серж. Печи, знаете ли, строят не с тем расчетом, чтобы за ней сидел такой вот Ящер. Так что выходите, осмотритесь, – везде люди, пусть и Обликом попроще вас, а то и вовсе без него, все равно – люди!») «...и все же пребывая в надежде на будущие встречи, я остаюсь, любезный батюшка, вашим покорнейшим сыном...» – письмо пора было заканчивать и запечатывать, а то он, пожалуй, пропустит почту. Он сложил лист, надписал адрес, приложил печатку с силуэтом драконьего крыла – и направился к почтовой конторе, стоявшей на углу той же площади, где был штаб полка (да и все другие более–менее заметные постройки города Василькова, не считая собора). Он как раз проходил мимо штабного дома, когда оттуда вышел офицер, знакомый ему разве что смутно. Что–то договорил в дверь, выходя, там, кажется, хохотнули, а развернувшись к Сергею, поприветствовал его уже совершенно серьезно, можно сказать – официально: – Здравствуйте, подполковник, – и тут же, словно не удержавшись, вновь перешел к улыбке, – что, упустили мы с вами веселые деньки? Мне вот Кузьмин порассказал, вам, думаю, тоже – он, я знаю, вашим знакомством дорожит! – Да, говорил... – Сергей кивнул несколько растерянно, разговор завязывался неожиданно, но пока, как ни странно, не отталкивал его. – Вы уж простите, что я так запросто, мы с вами по службе, считай, не сталкивались, так толком и не знакомы, – и представился, протягивая руку, – поручик барон Соловьев. И уже пожав руку Сергея, пробормотал как–то в сторону: «Все поручик и поручик...», впрочем, тут же добавил все с той же улыбкой: «Да не важно это!» – Не печальтесь, поручик, я вот тоже застрял в чинах, да выйдет, глядишь, и нам с вами повышение! А вы, вижу, поручику Кузьмину приятель будете? – Ему самому. От него и про вас наслышан, а впрочем, и сам кое–что насмотрел – вы, не сочтите за дерзость, человек заметный, а уж Зверь–то тем более... Мне вот от этих–то – кивнул он в сторону полковой канцелярии, – еще когда укорот был: я им говорю тогда – человек мол, первый год в полку, сидит без друзей, без родных, понятно, тоскует, – а вы его и поздравить не подумали? А они отвечают, смеются, ироды: хочешь, мол, сам сходи, посмотри, ждет он кого или нет, приголубит или огнем дохнет? А я им отвечаю: он же меня покуда не знает, а я его, как тут понять, кто кого в гости ждать захочет? Но в самом деле – не ходить же незваным, вот и не пошел, так, по улице прошел мимо, хвост от Змея видел... Странное дело, он, похоже, говорил о том первом дне именин в полку, который Сергей недавно припоминал. – В самом деле, не звал. И в самом деле – не знал. Так давайте, что ли, поручик... Сергей все пытался понять: а он–то кто? Что за Зверь перед ним? Как часто у русского дворянства, фамилии не служили подмогой, совпадение, как у Волконских, было скорее редкостью. Вот и у них в полку капитан первой роты Козлов был кем угодно, но не Козлом, и как бы не рыбой (при любых происшествиях он куда–то бесследно сплывал), Муравьевы не имели отношения к Муравьям... Да и барон Соловьев едва ли был певчей птицей, что–то непохож. Совсем непохож: выше Сергея (что не слишком трудно, человеческая порода им досталась не от Ящеров), не худой, но не такой коренастый, рыжеватые волосы, бакенбарды, – что–то за всем этим сквозило от Облика, но никак не улавливалось до конца. Гм, что там говорила Прасковья Васильевна про драконов и печки?.. – Я–то Змей, а вы–то кто будете? Тоже куда как странное дело – в первом разговоре, посреди улицы, и вот запросто – говорить об Обликах, но это, похоже, не сильно смутило и его собеседника, тот только подмигнул ему и сообщил: – Енот! И пока Сергей аж вдох пропустил от ясного ощущения «Ведь врет же! Как это может быть – врет?» – еще раз совсем уж лихо улыбнулся его растерянности и добавил: – … который лает из–под ворот. Знаешь таких, а, Змей? И вот тут за его улыбкой, за всей этой рыжей шерстью как–то совсем уж ясно проступило, и Сергей даже удивился, как он мог сразу не увидеть – Пса? Этому удивился, а переходу на «ты», словно они уже стояли посреди Василькова прямо в Обликах – нет, не удивился. Только переспросил, чтобы что–то ответить: – Это каких же ворот? – А то не знаешь, Змей. Тех самых, за которые я бы Едриллиных гостей и погулять не пустил без серьезного дела! Теперь уж, при мне, тут такого безобразия не будет. Хочешь – спроси толком, да проходи на Ту Сторону, лучше мы – к ним, чем они к нам! А если дороги кто не знает, я ж и показать могу, затем и стою там... караул несу, можно сказать! И изобразил жестом – будто штык берет, в лице при этом так и мелькало что–то от собачьей породы, так что зрелище получилось забавное. Теперь улыбался и Сергей, произнося в ответ задумчиво: – А ведь я там не ходил, не пробовал... Отец, путешествуя несколько лет назад по Тавриде, нашел древний проход, что знали еще греки, нашел и знающих людей, говорил с древними тенями о тех днях, что интересуют его более всего, что окружает во времени нынешнем, уточнил местоположение нескольких городов, недавно издал описание своих путешествий и бесед... Сергей смотрел на античность иначе и уж точно не хотел променять на нее сегодняшний день, но кто его знает, что может оказаться любопытным за здешними вратами, если и вправду не ходил? – Так я провести могу. Вот приму сейчас по приезде свою роту – и проведу, если захочешь. Придешь, а, Змей? – Приду. Буду жив – приду. Фраза скользнула сама, по выученному с детства навыку: в делах с Той Стороной лучше пообещать меньше, чем больше своих возможностей. И всегда помнить, что есть силы много могущественнее тебя. И тут же, глянув на солнце, добавил о другом и по–другому: – Я, поручик, на почту опоздать опасаюсь. Рад знакомству, так что... Сергей наклонил еще раз голову, и, развернувшись, зашагал к соседнему зданию, повторив себе под нос: «Буду жив – приду». ...и не видя, как смотрит ему вслед Пес, и тоже – никому, потому что не хотел бы – даже себе, но не выйдет промолчать, если уж знаешь: «Будешь. Пока – будешь». Такая уж у него... должность. Не сам выбирал, а какие уж там потусторонние богатства сторожили Меньшикову его предки, три брата из нерехтского посада, которым удружил он дворянством и даже баронским титулом – кто знает? Так нечего и жаловаться – такая судьба… И – такие друзья. О каждом из которых от первой встречи знаешь наперед – всех их провожать тебе, все они уйдут раньше, и пути будут – не мирными... Но пока еще все они будут живы, у всех них еще есть время, сколько – этого он не ведает. Просто будет всегда готов к тому, что время придет и не спросит. И ты просто сделаешь то, что должно: всех проводишь и всех запомнишь. Кто–то же должен – запомнить.