The First Noel - Frank Sinatra
На улице мороз несильный, и снег крупными хлопьями медленно опускается с неба, ну прямо готовая идеальная открытка к праздникам. Особенно на фоне огоньков, украшенных еловыми ветками витрин, запаха мускатного ореха и выпечки из всех этих приторно-сладеньких уютных кафешек, а еще из-за людей, что одухотворённо несут охапки подарков и спешат домой, к близким. Гвен, не особо любящая зиму и Рождество в целом, рада и этому, но с той же силой, с какой внутри возрастает волнение: она оказалась Нью-Йорке, она оказалась в нужном ей времени, в нужной ей вселенной, в этом ей все лавры. Но не уверена, что Питер черт возьми Паркер помнит, кто она такая. Думаете, у колдунов всегда все схвачено? Как бы не так. А ведь все началось именно с вмешательства колдуна. Когда заклинание Стрэнджа вышло из-под контроля и к ним на огонек стали заглядывать личности из других миров, до поры до времени Гвен наблюдала молча. Но как только Питер Паркер — местный Питер Паркер — отказался возвращать толпу антагонистов в их родные вселенные, украл заклинание вместе с кольцом Стивена, заперев того где-то в районе зеркального измерения, а затем и вовсе подверг весь мир опасности, Гвиневра все же решила, что ситуация выходит из-под контроля. Она не намного старше наводящей суету тройки школьников, ей всего-то двадцать три, но теперь она прекрасно понимает эмоциональный посыл фразы колдуна «вот почему у меня нет детей». Уже научилась так же изящно закатывать глаза, скоро дойдет до старческого брюзжания. Но все равно не станет помогать Стрэнджу выбраться из измерения, она все еще обижена на него за тот случай с дверью, ведущей в Сибирь. Пусть посидит подольше, в воспитательных целях. Новости о разгроме в доме мать его Хэппи и о жертвах развеяли сомнения и заставили Гвен, спокойно обедающую за просмотром телика, в шоке опрокинуть на себя плошку с хлопьями и молоком. Поэтому она заявляется на огонек, резко и неожиданно, легко вычислив местоположение, но, едва шагнув за порог, теряется, потому что пауков в комнате несколько больше, чем один. Ведьма так и остается стоять у двери, подавившись назидательно речью, и спрашивает только: — Какого черта вы тут устроили? Что ж, спустя столько времени стоило подумать об этом только сейчас. Сомнения пульсируют в Гвен нарастающей горячей опухолью, ведь она начинает осознавать степень своего безрассудства. Ей удалось с немыслимой точностью сделать то, что она планировала так долго, но важная деталь ускользнула из-под носа. Она казалась естественным образом незначимой, буквально несущественной. Все, о чем могла думать Гвиневра, это чувство юмора мойр — или кто там еще так шутит?! — и несправедливость судьбы, с которой она мириться не собирается. Не сможет. Магия может быть странной штукой даже для тех, кто родился вместе с нею под знаменной звездой. Древнее предназначение словно ожидает своего часа, пока на свете не появляется младенец, которому суждено быть другим. Это не хорошо и не плохо, просто так распоряжается судьба, просто такими гранями падают кости. Люди иногда рождаются рыжими, а иногда — обладающими сверхспособностями. Такие вещи неизменно и неизбежно выделяют тебя среди других. Так что да, Гвен нравилось думать, что Вселенная довольно благосклонна к ней, ведь кому еще выпадает шанс родиться особенной. Ощущать себя полной и полноценной благодаря самому важному кусочку паззла — ее магии. Да, люди знают истории о трагичности судьбы тех, кто обладает сверхсилами: почти всегда законы равновесия работают, и одаренность несет за собой вереницу несчастий и смертей. Но Гвен и не такое пережила и выросла уже одинокой. Родителей у нее не было уже давно, родственников тоже, друзьями и партнером так и не обзавелась. Только приятели в виде мстителей и немного занудствующий Стивен, однако ни с кем из них ведьма не построила прочных и крепких отношений. Единственной самой близкой вещью была ее магия. Магия, которая сопровождала ее везде, и на которую всегда можно было положиться. Кроме того самого раза, когда та сыграла в ворота Гвен. Совершенно неожиданно. Неправильно. Несправедливо. Ведьма пробует самое простое, примитивное заклинание огня, но ничего не выходит. Да, магия может быть странной штукой. Когда оставляет тебя совершенно одну в чужом мире на произвол судьбы. — А-а-э, Гвиневра, добрый вечер, такой неожиданный визит, прямо сюрприз, но приятный, конечно же. Э, ребят, познакомьтесь, это Гвиневра, она колдунья и бывает страшна в гневе. Гвиневра, познакомься, это Питер Паркер и Питер Паркер. И они вроде как я, но из других вселенных, и мы пытаемся спасти наш мир и всех отправить в свои. Вот такие дела. Питер — МЕСТНЫЙ Питер — по-привычному нескладный: он неловко смеется, чешет волосы и, кажется, опасается реакции ведьмы, бегая глазами то от своих друзей к Гвен, то от Гвен к целой теперь уже команде человеков-пауков, то обратно к свои друзьям, ища поддержки. Ну, знаете, что можно ожидать от колдуньи в бешенстве? Но та стоит в ступоре и хмурит брови, оглядывая собравшуюся компанию, оглядывая склянки для опытов на столах и обрабатывая информацию. Один из Питеров — который другой Питер — заинтересованно и приветливо таращит голубые глаза и уточняет: — Гвиневра-колдунья? Ты прямо владеешь магией? Девушка примерно прикидывает наконец, во что именно вляпались эти подростки, а вместе с ними и она. Вздыхает про себя. И отвечает: — Да. Только предпочитаю, чтобы меня звали Гвен. Нет, Гвен ни хрена не прикидывает, во что вляпалась на самом деле. Она краем глаза видит реакцию сбоку от спросившего ее паука. То, как тот, третий паук, слишком резко реагирует на ее имя, заставляет ее перевести взгляд и пропасть. Вот прям с концами. Ему лет тридцать на вид, может больше. Он высокий, со всклокоченными темными волосами и до безумия красивый, просто до чертиков. Он встречается с ней взглядом, почти что прожигает — иначе откуда ощущение, будто все внутри плавится, — и Гвен забывает, зачем сюда пришла, и почти что забывает обо всем на свете. Внутри что-то обрывается, как в этих сопливых мелодрамах, но девушка могла бы поклясться на крови, что именно так оно и ощущается. Будто заполненный шар внутри лопается фейерверками и расползается горячей, обжигающей эссенцией. Будто время вокруг замедляется, останавливается, и этот момент застывает на добрые тысячелетия, а ты и не замечаешь, потому что единственное, что ты осознаешь сейчас — это карие, почти черные глаза напротив и что ты тонешь. Добровольно. На деле же проходит несколько секунд, но Питер — который здешний — повторяет свой вопрос, заставив Гвен наконец прийти в себя и оторвать взгляд: — Ты здесь, не чтобы нас всех поубивать? Гвен? Та проглатывает скопившуюся слюну и ощущает нарастающую тревогу — интуиция редко подводит ее. И боится снова поднять взгляд, нарочито избегает зрительного контакта с н и м, потому что что это, черт возьми, только что было? Слишком сильно, слишком жарко и слишком ярко. Ведьмы боятся огня, они его не любят. Гвен скрывает нервозность профессионально: — Я здесь, чтобы помочь исправить все то, что вы натворили, детишки. А еще, кажется, вырыть себе могилу собственными руками. О, Стрэндж, надеюсь, ты скоро выберешься из зеркального измерения. Гвиневра бредет вдоль проезжей части, где-то в районе центра Нью-Йорка. Она шмыгает красным носом, сильнее кутаясь в шерстяной шарф, прячет ладони в рукавах. Снежинки красиво ложатся на растрепавшиеся вьющиеся волосы, вокруг все сверкает желтыми огнями, но девушка ощущает расползающийся внутри холод, никак не связанный с погодой. Тот факт, что Питер Паркер вместе со Стивеном вмешался в ход истории, можно сказать, сразу многих вселенных, неоспорим. Магия повлияла на строение и структуру — как это пафосно называется в узких кругах — ткани мироздания и заставила то, что не соприкасается, соприкоснуться. Из своих течений жизни были выдернуты многие личности, включая и этого Питера; в какой-то определенный момент они перестали существовать для своего мира и попали в тот. В такой-то час, такую-то минуту и такую-то секунду они словно перескочили с одной прямой отсчета на другую и продолжили свое движение уже по ней. И, судя по тому, как работает магия, каждый был возвращен в ту самую точку, из которой он был вытянут, чтобы продолжать свою линию жизни без разрыва. Будет разрыв — будут о-очень большие проблемы у всех вселенных в принципе, потому что это противоречит законам природы, а система сама желает прийти в устойчивое состояние. Но, когда Питер — который обычный — пытался исправить преступников и помочь им; когда Стивен проводил ритуал, а Гвен помогала, они все надеялись на то, что изменения сохранятся. Нет, они были в этом абсолютно уверены, ведь нельзя зайти в реку и выйти на ту же самую точку берега сухим. Она повлияет на тебя, она омоет тебя своими водами, и пусть ты вернешься на то же место не берегу, ты уже будешь другим человеком. Гвен была буквально преисполнена уверенностью в этом. Да в целом, во всем. Для нее все было незыблемо, как тот факт, что солнце светит или что тело равномерно движется или покоится, если на него не действуют некомпенсированные силы. Пока не оказалась здесь, в точке невозврата. План, конечно, не идеальный, но Гвен согласилась играть в нем свою роль. Она лишь со скепсисом пробормотала что-то про Статую Свободы, мол, в чем та виновата, мы же не фильм снимаем. И сейчас, когда все трое паучков и Нед заняты, им с Эм Джей остается лишь шляться по лаборатории, чем те и заняты. Они понимающе многозначительно переглядываются каждый раз, когда Питеры перебрасываются какими-то понятными только им репликами, и даже не стараются делать вид, будто хоть как-то вникают. Мальчики сами разберутся, а мы красиво постоим рядом. Ведьма методично проходит мимо столов, разглядывая склянки и узнавая некоторые препараты, — хотя, честно, понятия не имеет, с помощью каких это правил физики и химии они собираются провернуть то, что собираются. Поражает то, как слаженно работают Паркеры. Нет ничего удивительного в том, что альтернативные версии друг друга имеют взаимопонимание на высоте, но, тем не менее, Гвен интересно наблюдать за деталями, знаменующими их различия в характерах и историях. То, что происходит в этой комнате, может стать оплотом исследований природы параллельных вселенных или размышлений об этом. Так что да, Гвен интересно, и она наблюдает. Однако на т о г о Питера ведьма бросает взгляды гораздо чаще, подмечает его движения и — вот черт — замечает порой, как он отводит глаза в самый последний момент. А еще ворчливо себе признается, что с ее стороны это внимание — далеко не научный интерес. Да к черту. Она подходит к его столу, опирается на соседний ладонями и наблюдает несколько мгновений за ловкими махинациями —-
Нью-йоркская жилищная высотка тянется так далеко, что у задравшего голову обязательно заболит шея. И из-за того, что небо густо затянуто тучами и кажется низким, выглядит все так, будто здание втыкается в него. «Совершенно обычная новостройка», — проносится в голове Гвен. «С совершенно обычным супергероем, живущим в ней», — думает она. А затем уже обнаруживает себя в обшарпанном лифте, нервно отсчитывающей этажи. Сердце заходится в неспокойном ритме, и не ясно, это звучит механизм подъема или шумит кровь в ее ушах. Диафрагма сжимается так, что Гвен начинает тошнить. Ее довольно часто тошнит, если она нервничает; собственно, она потому и выбрала довольно прозаичную стратегию — не нервничать. Однако такие моменты, как сейчас, решают все за тебя. Что, если ошиблась адресом? Что, если магия подвела в первый раз за всю жизнь и больше никогда не вернется? Что, если он не помнит меня? Она нервно постукивает ногой, и как назло в голове заел этот дурацкий Первый Ноэль. Он звучал из рождественской лавки, мимо которой она проходила. Была мысль заглянуть к Санте — вряд ли бы он позволил ей присесть к нему на коленки, — и просто сказать: «Дорогой Санта, весь этот год я вела себя приемлемо, так что можешь просто сделать так, чтобы парень из другой вселенной, которого я видела всего лишь один раз и в которого я влюблена, помнил меня, потому что я преодолела расстояние сравнимое с бесконечностью, но точно не знаю, как работает магия. А еще чтобы курс доллара не падал». Да, тридцатилетний толстяк, надевающий белую бороду и красный колпак ради поддержания детской веры в волшебство, был бы в полном в восторге от ее просьбы. Цифры сменяют одна другую, как будто детонатор отсчитывает время до взрыва, и вот, лифт со скрежетом останавливается на нужном этаже и распахивает перед путницей двери. Гвен делает шаг в пустоту лестничной площадки. Быстро достигает квартиры с нужным номером. Дрожащей рукой она нажимает на кнопку звонка. Слышит трель, раздавшуюся в квартире, а затем глухие, приближающиеся шаги. Шаркает замок, поворачивается ручка. Дверь распахивается. Гвен готова рассмеяться в голос, истерически. Перед ней стоит совершенно незнакомый ей мужчина в домашнем халате, хмурит вопросительно брови. Она ошиблась, ошиблась адресом, местом, временем, жизнью, предназначением, черт возьми, в конце концов. И теперь ей нужно как-то жить с этим ощущением всю жизнь, перерасти его, найти себе место в совершенно чужом, буквально чужом мире — так Гвен подготавливает себя к возможному исходу событий. Думать о том, что он забыл ее, слишком тяжело. Гораздо легче повернуть вспять и жить мыслью о том, что он существует где-то здесь и любит ее так же, взаимно. Но лифт продолжает упрямо везти ее вверх. Она не смотрит на мелькающие цифры на табло, но отсчитывает этажи, прислушиваясь к характерным периодическим стукам. И все же он довозит ее до нужного, этот бездушный кусок материи. Раздвигает перед ней двери. На этаже нет света. Вокруг не слышно ни единого звука, и Гвен кажется, что сейчас она на символическом перепутье: она стоит, окруженная тишиной, перед дверьми, распахнутыми в полнейшую темноту, в абсолютную неизвестность, и лишь клочок желтого света выкраивает пространство, как бы прокладывая путь вперед. Есть шанс нажать на кнопку, ведущую на множество шагов назад, а есть вариант сделать шаг вперед. Что ни удивительно, но второе тяжелее первого. Гвен делает один шаг. Кабина лифта захлопывается за ее спиной, сопровождаемые неожиданно прогремевшим эхом, и Гвен остается одна в темноте. Девушка пробует вызвать рукотворный огонь, да хоть искру. Нет, все еще не выходит. Все еще пусто. Лампочка неожиданно загорается, озаряя пространство. Наверное, стоит реагирующий на движение элемент. Или, может быть, у Гвен появилась идея? Она слишком напряжена, чтобы шутить, но эта шутка могла бы разрядить обстановку — хаха, вы поняли, разрядить, мол, лампочка же от электричества работает. К большому несчастью, от глупостей не спасает тот факт, что дверь искомой квартиры находится прямо перед ведьмой. В ореоле лампочки, включившейся как по воле всевышнего. Словно постарались с декорациями. Гвен решается. Сердце в грудной клетке тарабанит, как бешеное, и есть импульс так же затарабанить в дверь, срывая на ней все скопившееся нервное напряжение — биполярный разрыв, суперпозиция сумасшествия, когда хочешь отодвинуть момент как можно дальше, но при этом больше всего на свете желаешь, чтобы все наконец-то кончилось. Стало ясным и определенным. Но импульс подавляется, и быстрее, чем организм Гвен успевает сообразить, она нажимает на кнопку звонка. В тишине по ту сторону глухо раздается треск. Обратной дороги нет. Диафрагма сжимается так, что сложно вдохнуть. Это происходит на самом деле. По ту сторону раздаются шаги. Сейчас сюжет достигнет своей кульминации. Щелчок дверного замка. Все еще можно убежать, но ноги словно приросли к полу. Дверь распахивается. Перехватывает дыхание. У Гвен ощущение, что она падает прямо в пропасть. В пропасть карих, почти черных глаз. Питер Паркер стоит перед ней совершенной реальный, совершенно осязаемый, совершенно такой, каким она его запомнила в последний момент. Только на нем не костюм, на нем полностью обычная серая футболка и домашние штаны, словно он реальный, абсолютно нормальный, существующий человек — боже мой! — на нем очки в черной оправе, может быть, он читал? Или писал что-нибудь? Увлекается наукой? Он учится в университете? Или, может быть, уже преподает? А какие книги он любит читать? Каждая деталь в нем, вплоть до взъерошенных волос — они у него всегда взъерошены? стесняется ли он этого? или он недавно проснулся? — подразумевали под собой целую гору фактов о нем и о его жизни, которая вовсе не является декорацией, дополняющей образ супергероя. Каждая из этих деталей — свидетельство того, что Питер Паркер живой, настоящий человек, состоящий из историй, действий и последствий принятых им решений. За первую секунду Гвен переживает настоящий катарсис. Она резко хочет знать о Питере все, вплоть до самых мелких подробностей. За вторую секунду холод сковывает ее душу. Жизнь Питера Паркера точно наполнена деталями, но может не включать такую деталь, как Гвиневра. Девушка стоит, лишенная дара речи. Нельзя понять по растерянному взгляду мужчины ничего конкретного, и она в панике начинает придумывать причины, по которым незнакомая дамочка могла позвонить в дверь в поздний час в Рождество, но вдруг Питер хрипло произносит: — Гвен? За третью секунду каждая частичка Гвиневры возрождается из пепла.-
Ведьма нерешительно мнется в коридоре. Оглядывает однокомнатную небольшую квартирку. Нью-йоркская однушка, совсем не хоромы Тони Старка, хотя в ней тоже обитает умный супергерой в красном костюме. Но Гвен тут нравится гораздо больше. Ей нравится, что тут довольно опрятно, а разбросанные по пространству мелкие детали создают беспорядок лишь на творческом уровне; в стеллаже стоят разные книги, Гвен это тоже нравится, как и витающий в воздухе, почти выветрившийся аромат кофе. Редкие пылинки в воздухе, загорающиеся в свете лампы — ее слой виден на поверхностях, естественный признак того, что в квартире живет человек; приглушенный теплый свет единственно включенного торшера; а еще тот самый, особенный и индивидуальный запах, который ощущаешь, когда заходишь в чужую обитель — то есть запах самого владельца, тот запах, который житель и его пристанище делят на двоих в равной степени. Гвен он нравится больше всего, она теперь хочет себе такой парфюм. — Это сон? Питер не верит своим глазам. Его голос хриплый то ли от испуга, то ли от чего-то еще; сам же он — клубок не распутанных, смешавшихся эмоций. Питер выглядит скованно, как будто его организм еще не понял, как реагировать на ситуацию. Что греха таить, Гвен тоже не понимает. Она тихо произносит: — Не сон. Питер потирает лицо руками, судорожно вздыхает. Его глаза слишком блестят в этом пыльном, теплом сумраке. Он снова впивается в ночную гостью взглядом, от которого могут подкоситься коленки. — Как… как ты здесь оказалась? Что-то случилось? Что-то случилось? Просто соскучилась по тебе и решила преодолеть все известные законы физики и отказаться от всей прошлой жизни, чтобы заскочить на чашку чая, а что? — Нет-нет, ничего не случилось. Там все нормально. Там — это место, которое было ее домом, ее естественным местом обитания, которому она обязана была принадлежать от рождения до смерти, а теперь это место просто превращается в слово там. Питер молчит. Он явно в ожидании продолжения, в объяснении ее неожиданного, буквально нереального визита. Но Гвиневра мнется еще больше. Разбивается, как фарфоровая статуэтка. Теперь ей кажется, что красная нить и предназначение были лишь иллюзиями. Что ее пострадавший разум обманул сам себя, выдавая желаемое за действительное. И что теперь девушка находится в до безумия нелепой и безнадежной ситуации, в которой, кстати, продолжает играть в молчанку. Мужчина расценивает это по-своему. — Ох, прости, пожалуйста, ты, наверное, устала? Замерзла? Хочешь чай или кофе? — он резко срывается с места и начинает суетиться на кухне, открывая все ящики подряд, словно чашка чая должна спасти человеку жизнь. Он старается, чтобы его голос был спокойным и ровным, но выходит из рук вон плохо. — Какой бы ни была причина, видимо, она действительно важная. Ты надолго здесь? Когда собираешься обратно? — Я не смогу вернуться обратно. Слова срываются с языка быстрее, чем Гвен успевает их удержать. Но она и не хочет пытаться. Ее рассудок, слишком уставший от всего произошедшего, больше не сопротивляется. Он вдруг достигает мудрого, просветленного спокойствия монаха, равного полному принятию ситуации. Так что Гвен отдается на попечение судьбы и расслабляется, плывя по течению реки жизни, и только красная нить направляет ее бог весть куда. Стивен прав, не стоит беспокоиться раньше срока. В конце концов, она уже здесь. Остается только прекратить бояться последнего шага. В омут с головой, Гвен. Питер резко оборачивается и выглядит почти испуганно: — Не сможешь? — Нет. Обратного заклинание не существует и никогда не будет существовать. Я проделала долгий путь, чтобы… — она горько ухмыляется — не улыбка, а собранные кое-как осколки. Все-таки в теории преодоление себя звучит намного легче. — Обратной дороги тоже нет. Я теперь целиком и полностью принадлежу этому миру. Может быть, даже больше, чем хотелось, ведь у вас магии вроде как не существует, а свою я не ощущаю с момента появления здесь, что ж… Наверное, я теперь просто Гвиневра, без намека на Моргану. Гвен ощущает тупую боль, схватившую спазмом горло. Она не замечает взрывающиеся суперновы в глазах Питера Паркера. — Весь тот ритуал… Очень скрупулезный, надо сказать, вершина искусства… В общем, за него явно собирается плата, как по закону жанра. А проделала я его, потому что… Потому что. Потому что хотела этого. Я хотела найти тебя. Это сложно объяснить, простым языком можно назвать предназначением или судьбою, но теперь я не уверена ни в чем… — Гвен мнется, теряясь в словах, но ее потуги прерывает подошедший Питер. Он становится так близко, что девушка кожей ощущает тепло, исходящее от чужого тела. Она умолкает; наблюдает широко распахнутыми глазами, будто под гипнозом. — Я думал, что никогда не увижу тебя, — шепчет он, запутываясь ладонью в ее волосах, с мягкой непоколебимостью надавливает на затылок, чтобы притянуть к себе. Вся стеклянная реальность надувается раскаленным пузырем — и расплескивается в один пиковый, звенящий момент, открывая подлинник. Гвен упускает тот момент, когда пальто падает на пол, за ним следует шарф и свитер и как она оказывается в тесных-тесных объятиях, теряя, кажется, связь с сознанием и остатки здравого смысла. На подоконнике фиалки, которые засохли от недостатка воды еще недели три назад, зацветают пышными и полными жизни цветами.