О Господь, научи говорить

      Девочка всегда была более внимательной, чем остальная группа. Точнее, не так. Группа как раз-таки была внимательной, но стресс в казематах рондонской тюрьмы не помогал осматривать каждый тайник в комнате. Да и как можно это сделать, когда в коридоре тебя может в любой момент заметить страж или ещё чего хуже? Поэтому нередко дитя успевало найти или стащить с полки или коробки что-то ценное, пока никто не видел… Ну разве что, кроме Кахары. Наёмник в такие моменты, улыбался, подмигивая, из-за чего ребёнок потом выворачивал карманы, стыдясь, что ни с кем не поделился своими находками.       Но сегодня Кахара ничего не видел. И это было хорошо, так как девочка нашла свиток. Он был пустой. Как те, что особенно искал Энки. Тёмный жрец нередко расписывался в них за всех остальных, превращая обыкновенные листки бумаги в оружие, броню и даже вкусную, свежую еду! Но иногда свиток пропадал просто так. Однако, в такие моменты обычно угрюмый и раздражительный Энки был всегда доволен больше обычного, ведь все знали, что он получил ещё одно знание, которое будет помогать им в путешествии. А иногда получалось что-то вообще странное, как сегодня, когда Д’Арс научилась отсекать врагам ноги одним ударом, после того как уже она написала в свитке.       В общем, эта бумажка была очень ценной. Но девочка не хотела отдавать его друзьям. Несмотря на то, что они защищали ее и делились едой, нередко недоедая сами, она не могла ни поблагодарить их, ни помочь в битве, даже колдовать, как Энки и то, не могла, для этого нужно было говорить. Но девочка не могла. Обезумевший палач отрезал ей язык, после чего запер в клетке, пока не пришли Кахара с Рагнвальдром, вытащившие ребенка оттуда. Конечно, потом, когда она перестала бояться их, и к ним присоединились ещё Энки и Д’Арс, худо-бедно она начала коммуницировать, благодаря языку гласных, который был быстренько придуман, когда все узнали, что дитя, оказывается, не могло полноценно говорить. Поэтому она хотела научиться говорить, надеясь что какой-нибудь бог будет снисходителен к ней и восстановит утраченный язык.       Тем не менее, когда все, как казалось, уснули, девочка выползла из-под звериной накидки Рангвальдра: чужестранец спал на полу возле костра без неё, отдавая ребенку, который сейчас уже разворачивал свиток. Оставался лишь один вопрос. Чем писать? Пера при себе у девочки не было, а взять такое можно было лишь у Энки. Но колдун спал до безобразия чутко, из-за чего в первое время просыпался даже от капель воды, которые то и дело капали с потолка. Поэтому взять перо было гиблым делом. Можно было взять один из угольков в костре, которым она обычно рисовала на стенах, но он ещё горел, а за потушенный огонь ей могло не слабо влететь, поэтому этот вариант тоже отсеивался.       Однако, ей в голову пришла другая мысль. Энки часто поднимал полусгнившие тела, принося их в жертву для своих ритуалов, и нередко эти самые ритуалы сопровождались реками крови, которыми нужно было окропить жертвенный круг. Но у кого взять кровь? И как её достать? С первым вопросом проблем не было, все спят, да и кровь свою просто так бы не дали, поэтому мысленно девочка готовилась к тому, что будет больно. Впрочем, на второй вопрос было также нетрудно ответить. Девочка вытащила маленький кинжал, который ей отдал Рангвальдр, да, он был тупой, как палка, но чтобы уколоться многого и не требовалось, оставалось надеяться, что порез не занесёт заразу. Однако, малышка уже занесла лезвие над костром. Раскалившийся металл она видела впервые, но он выглядел красиво. Кахара рассказывал, что в его родной стране солнце было таким же горячим, слегка бело-желтым, и по краям красным. Девочка никогда не видела в жизни солнца, но ей казалось, что оно должно выглядеть так. Однако, нож уже остыл. Красивая, слегка золотистая желтизна уже ушла и оставила за собой слегка красное свечение вместе с копотью, которая покрывала уже остывшую поверхность лезвия.       Вытерев ножик от сажи об своё платье, девочка пытается в полумраке уколоть свой указательный палец. Она замычала от боли, выбросив кинжал, который забрякал, ударяясь о каменную плитку: из-за неосторожности и темноты она рубанула чуть больше, чем надо. Однако её больше волновало, то, что она могла поднять шум, разбудив кого-нибудь или ещё хуже, привлечь внимание какого-нибудь монстра. Она оглянулась. Вроде всё было тихо. Никто не проснулся. Никто не пришёл.       Ребёнок вернулся к свитку, сосредоточившись на нём. Сначала Энки рисовал кружочек, после чего следовали какие-то каракули. Она старалась держать свой раненый палец так, чтобы кровь не капала большими каплями, а наоборот, маленькими-маленькими порциями. Для этого она сжимала порез другой рукой, из-за чего он болел ещё сильнее. Но боль едва ли волновала девочку. Сейчас она была всецело поглощена свитком. Капля за каплей, но первая буква выходила и даже неплохо для того кто использовал свой палец как перо и свою кровь как чернила.       Вскоре первая буква была завершена. Старательно выведенный кругляшочек, смотрел на девочку, которая гордилась своей работой. На мгновение ее посетила мысль показать свою работу остальным, но ребёнок сразу отсёк эту глупость, вспомнив как Рагнвальдр расстроился, когда она попыталась починить его почти сломанный в бою со стражем баклер, совсем доломав его. Почему-то девочка ожидала, что группа отреагирует также. Поэтому она вернулась к бумаге. Но она не знала, что писать дальше. Дело было не в том, что почерк Энки было совсем не разобрать, а в том, что она не знала, что за слово он писал, ведь в этих жутких казематах ей не встречалось никого, кто мог бы научить основам хотя бы чтения, не говоря о письме. Девочке казалось чем-то магическим умение разбирать и интерпретировать странные рисунки, которые по сути ничего не изображали. До этого она пару раз пыталась повторить их на стене во время привала, но все в этот момент сильно расстроились, когда увидели, что ребенок пишет «…из него выходило больше дерьма, чем крови». Больше она не пыталась копировать чьи-то каракули. До этого момента.       — Дальше пишут «Господь», — прошептав, прокомментировал темный жрец склонившись над ребёнком из-за спины, заглядывая в свиток.       Девочка обернулась и испугалась, едва не закричав: лицо слуги Гро-Горота и при свете факела не сказать, чтобы выглядело дружелюбным, но сейчас при свете костра, его постоянно насупившийся взгляд, казалось, совсем не выражал что-либо хорошее. Однако он лишь изогнул бровь, когда ребёнок отскочил от него.       — Плохая идея писать кровью, ты так можешь всю надпись размазать и она будет нечитаемой, из-за чего свиток не заработает, — проигнорировав девочку, казалось, самому себе констатировал Энки, — конечно, оригинально, но всё-таки лучше так не делать.       Ребёнок быстро закивал, прижимая к себе свиток, она боялась, что мрачный жрец захочет его отобрать, чтобы использовать его самому. Но он лишь хмыкнул, достав из своей кожаной сумки какую-то книгу. Он раскрыл ее, усевшись на холодный каменный пол и быстро что-то нацарапав пером на обложке, пальцем подозвал к себе девочку. Она замотала головой, боясь подойти к колдуну.        — Да иди сюда ты, мелкая, не укушу, — раздражённо прошипел Энки, прозевав, его дремота рассеивалась, уступая место привычной раздражительности, — и бумагу не заберу, — добавил он, видя что ему не доверяют.       Девочка аккуратно на негнущихся от страха ногах подошла к нему, всё ещё прижимая к себе свиток, беспокоясь о нем сейчас даже больше, чем за себя. Неожиданно для нее и для кого-либо ещё, жрец усадил ребенка на колени, всучив книгу.       — Уметь бы тебе ещё читать для начала, а потом браться за письмо, — проворчал колдун, — это алфавит, — тонкий бледный палец указывал на обложку, которая была исписана разными символами, идущими в ряд, — порядок букв в языке. Ты считать умеешь?       Девочка кивнула головой и гордо показала жрецу, как резво может считать на всех своих десяти пальцах. В ответ на это он лишь хмыкнул, слабо улыбнувшись наивности ребёнка:       — Тут их больше, чем десять. Двадцать шесть, если быть точным. Счету учить пока не буду, но для сведения это два десятка и шесть. Теперь смотри. Это буква «А». Напиши ее на соседней странице. Да, поверх других букв…

***

      В итоге жрец и ребенок уснули, впервые за долгое время не видя кошмаров, хотя и не дойдя и до половины алфавита. Оставшиеся члены отряда удивились, когда предполагаемым утром увидели такую картину. Обычно нелюдимый и раздражительный Энки сидел с девочкой в обнимку. Иные бы умилились, как Кахара и Д’Арс, но Рагнвальдр не особо был рад смотреть на это зрелище, а потому поспешил их разбудить, начав стучать по щиту перед носом темного жреца.       — А! Что такое?! — вскрикнул Энки, — На нас напали?!       — Мы, кажется, четко условились, что ты не будешь обучать ребенка своей поганой магии, — чужестранец стоял, скрестив руки, над Энки, который только-только сейчас осознал в каком неловком положении оказался.       — Да, не учил я её ничему такому! — колдун поднялся, попятившись и разбудив ребёнка, при этом недовольным взглядом сверля воина Ольдеграда.       — Тогда что ты писал в своей книге? — ровно и спокойно спросил Рангвальдр, когда девочка уже отошла от двоих, ожидая что они опять поссорятся из-за пустяков.       — Оооооох, — Энки закрыл лицо ладонями, уже было начав прошептать самому себе все возможные ругательства в сторону «немытого дикаря», но смирившись под взглядом девочки и успокоившись, объяснил, — грамоте я ее учил. Девчонка нашла свиток и что-то захотела получить. Но чтобы она не испортила ценный предмет зря, я решил научить ее хотя бы чтению. Доволен?       — Он правду говорит? Он тебя ничему плохому не учил? — уточнил ольдеградец у девочки.       Ребёнок честно кивнул два раза. Темный жрец при всем своём недружелюбии и постоянной хмурости не выкидывал ничего такого, а поэтому она не видела причин ему не доверять в отличие от Рагнвальдра, который крайне настороженно смотрел на магию, используемую Энки. Даже Д’Арс привыкла, но вот северянин ни в какую не принимал и не понимал ритуалы темного жреца, из-за чего он все время стремился отвадить ребенка от колдуна и его занятий. Обычно все на это смотрели сквозь пальцы, но порой эта обеспокоенность принимала форму самой настоящей паранойи.       — А что девочка хочет-то? — внезапно для всех спросил Кахара, отвлёкши двоих мужчин от перебранки.       Все посмотрели на ребенка, ожидая от нее ответа. В ответ на вопрос наёмника, она открыла рот, указав на то, что осталось от ее языка.       — Гро-горот бы вас побрал, во что я ввязался… — негодующе прошипел Энки, проведя рукой по своему лицу.