По воле твоей

      Холодные капли вечернего дождя отбивали, будто гениальную композицию, замысловатый ритм по крыше небольшого магазинчика. Они ниспадали с темного неба, затянутого хмурыми завитками водяного пара, и весело плясали по уже давно гниющему дереву, как если бы под жестами виртуозного дирижёра. Весенний ветер разделял стихийное произведение своим печальным воем, со свистом гуляя по угрюмому городу.       В просторной, практически пустой комнате хозяина этого магазина стоял полумрак. Переживший несколько ремонтных манипуляций, но по-прежнему сломанный вентилятор бестолку занимал забитый всяким хламом угол комнаты. Старые музыкальные касеты выглядывали из-под полураскрытых коробок, кстати говоря, было бы довольно тяжело сделать вывод относительно предпочтений хозяина: безбожное количество разнообразных жанров стирали все догадки. В тех же коробках пылились множество раз перечитанные книги, но всё так же бережно лелеемые владельцем, отчего у него так и не дрогнула рука распрощаться с ними. Глубоко на дне коробок прятались журналы дурного характера, но настолько соответствующие самодуру, хранителю этих самых глянцевых бумажек, что никто бы не удивился подобной находке. Эта комната ровным счётом ничего не могла сказать про того, кому она принадлежала, разве что только помесь догадок и насмешек могла возникнуть при разглядывании довольно заброшенной обстановки.       Громадные тени от капель дождя горстью рассыпались по футону. Одинокая свеча практически вся истощилась, утопая в горячем воске. Лицо мужчины, поросшее легкой щетиной, скрывалось от этого маленького огонька. И только лишь заженная им сигарета, зажатая в длинных, грубоватых пальцах, мелькая, очерчивала и без того резкий профиль.       — Устала? — поинтересовался теплый, низкий голос Урахары Кисуке. Его тёмный, хитрый взгляд скосился в сторону.       Длинные, изящные пальчики сжимали и разжимали скомканное одеяло. Подле него лежала молодая женщина, словно богиня, укутанная в белых простынях, с ореолом роскошных, блестящих волос, разметавшихся по подушке, ее упругой, полной груди и его плечах. Настоящая Венера. Нет, великолепнее. Ему хотелось приклоняться к ее ногам хоть всю жизнь, только бы иметь возможность любоваться этой неземной красотой. Мягкий, едва приметный свет ласково теплился на кончике носа, подбородке и щеках. Ее мягкие губы медленно разлепились, выпуская воздух из легких. Какова она была, он никак не мог оторвать восхищенный взгляд.       Только одно, и только это портило всю внешнюю оболочку, — в карих, раскосых глазах теснилась самая непроглядная пустота, от которой ему тут же захотелось отвернуться, но он задержал свой взор ещё ненадолго.       Девушка отрицательно покачала головой, прикрыв глаза и тут же мгновением позже открыв их. В них что-то переменилось. Увлеченный этой игрой, переменами, происходившими на её фарфоровом лице, Кисуке продолжал внимать каждому движению.       Вот мелькнуло едва приметное замешательство, тут же сменившееся тонким прорезом бровей, будто она обдумывала нечто чрезвычайно важное. На место замешательства скользнула яркая вспышка каких-то новых эмоций, которых он еще не видел, ее щеки порозовели, губы смягчились, а взгляд вдруг стал ласков и нежен. Кисуке с удовольствием наблюдал за этим и решился поинтересоваться, о чём же таком она думала.       Она вдруг улыбнулась так тепло и по-детски беззаботно, что он тоже ответил улыбкой.       — О Вас, Урахара-сан, — честно призналась девушка, гадая, каковой будет его реакция.