Маленькая разбойница

      — Отвали, гнида.       Чертовы девятиклассники. И чтоб его, Князева, любителя сомнительных знакомств. Поздоровался один раз с этим Леонтьевым, тот и прилип как банный лист к жопе, а Маше с ним теперь разбираться, пока боевой товарищ прогуливает. Маленький и щуплый, больше похожий на микроба, чем на местного авторитета, Поручик довольно усмехается. Наблюдать за тем, как Нефёдова гасит мелких, всегда сплошное удовольствие.       — Но мы с Андреем...       — Мне пофиг, что вы там с Андреем. От меня отстань. Подойдёшь ещё раз — очки станут очком, понял? — Нефёдова, будучи на голову ниже, совершенно бесстрашно пихает несчастного в плечо и уверенной походкой в массивных ботинках отправляется прочь из коридора, пока ещё кто-нибудь не решил озарить всех своими сакральными знаниями, которыми просто необходимо поделиться и с ними. — Не, Сань, ну ты видел вообще?       Машка Нефёдова, Князь и Поручик («драгоценная свита», как ласково их называла сама Маша) были постоянными гостями кабинета завуча, который, честно говоря, уже устал от их многочисленных визитов. Кататься на дверях в туалете? Пожалуйста. Курить за школой? Естественно. Устраивать панк-рок с распитием спирта в коморке за актовым залом? Да милое дело. Школьных линеек, где этим троим должны были выписать очередной показательный выговор, ждали как публичных казней во времена Ивана Грозного.       — Ну ладно эти двое, они мальчишки бестолковые, сила есть — ума не надо. Но ты же девочка, Машенька!       — Хуяшенька, — фыркала под нос Нефёдова на подобные замечания, а потом, широко улыбнувшись, соглашалась, притворяясь самым прелестным ангелом. — Конечно, Валентина Юрьевна, я больше так не буду.       Хуй там.       Как их всех ещё не попёрли — хороший вопрос. Андрей героически шёл на минус-красный аттестат, со страстью самого заядлого коллекционера собирая двойки в четвертях, да и, если честно, Маша с Поручиком тоже не отставали, то и дело передавая друг другу пальму первенства в битве за справку об окончании среднего полного образования. Была бы воля — ушли бы после девятого, но родители есть родители, настояли на Машином обучении до конца, а настоящие друзья, как и полагается настоящим друзьям, одну её не бросили, и дальше куковать в обшарпанных стенах ставшей давно родной альма-матер они продолжили вместе.       Привычная покосившаяся яблоня на заднем дворе школы встречает их кучкой младшеклассников, открывших себе радости табакокурения, и чёрным пятном чьей-то макушки, хозяин который поимел наглости занять их любимую сколоченную из двух пней и доски скамейку. С первыми разбираются довольно быстро — Машка дергает у них сигареты, замахнувшись маленьким, но тяжёлым кулаком для пущей убедительности, и вот у них уже есть как минимум одна бесплатная пачка до вечера. А вот вторая помеха как-то не торопится самоустраниться. Темноволосый парень в филигранно выглаженной рубашке в клеточку, даже не отвлекаясь, продолжает курить, параллельно перелистывая лежащую на коленях книгу.       — Эй ты! Это наше место, — Нефёдова хмурится, забирая и показательно туша и эту сигарету (явно подороже, кстати), ожидая, что на них, как и полагается, обратят внимание. Неизвестный товарищ неспешно поднимает голову, чуть наклонив в сторону, и больше никаких телодвижений абсолютно точно совершать не собирается. — Я что-то не так сказала или ты глуховат?       — Нет, я прекрасно слышу твой голос. Тебе бы петь, а не похабные приказы раздавать.       Чужое равнодушие и подобные комментарии заставляют Машу даже открыть рот от возмущения. Слов даже как-то действительно не находится. Не сказать, что ей никогда не давали отпор, но точно это не было так. Уши, скрытые отросшими за лето волосами, по-дурацки горят. Чудила.       — Эт ещё что за попуск? — а вот и по-настоящему уважающий себя человек, Андрей Князев собственной персоной, живущий в соседнем доме, соизволил явиться после третьего урока. Быстро пожав руку Поручику, он тут же достаёт из предложенной пачки сигарету и, зажав губами, вопрошает, пнув в сторону чужака на своей территории гостку гравия. — Ты кто вообще?       — Шура. Балунов, — для человека весьма ботанической внешности он держится весьма смело, только то и дело забавно поправляет свои крупные очки и убирает длинные, почти в Машкино каре, волосы за уши. Смотрит, даже снизу вверх, уверенно, словно у него пожизненный абонемент в травматологию, скелет из адамантия и зубы золотые. Хотя, может, последнее и правда, есть в нём что-то цыганское. — Я в этом году перешёл.       — Жалко тебя, Шура.       — Жалко у пчёлки в попке, а у меня всё в порядке.       Очередное подобное почти борзое (в сравнении с тем, как обычно с ними общались) высказывание вынуждает Машу присвистнуть и всё же заинтересованно вскинуть брови. Надо же, какой интересный кадр занесло в их края. Поручик, потянувшись к уху, даже уточняет, что перевели этого Балунова именно к нему в класс. Что ж, выпускной год у парня действительно обещает быть интересным. А тот, в свою очередь, неторопливо вкладывает закладку в книгу, убирает её в сумку и, найдя в ней что-то определённое, встаёт с места, как ни в чём не бывало. Чувствует себя хозяином, мать его, положения.       — Хочешь, домашку по физике дам списать. На завтра, таблица на оценку, — он смотрит своим спокойным взглядом на Машу, протягивая аккуратную тонкую тетрадь в обложке.       — Хочу, — Нефёдова, не церемонясь, быстро выдирает ту из чужих пальцев и, скрутив, сует подмышку. — Всё, шуруй отсюда, Шура.       Балунов, поправив очки на переносице, кажется, даже довольно хмыкает, прежде чем уйти восвояси, кинув напоследок совершенно непонятный взгляд через плечо. Машу подобная реакция отчего-то неуловимо цепляет. Что-то с этим ботаном не так...       — Ставлю сотку, это чтоб ты его не пиздила, — ржёт Щиголев, получая бодрую затрещину и начиная смеяться ещё громче уже на пару с Андреем. — Инвестирует в безопасное будущее.       — Какая разница. Главное, что домашка есть.       Сердце почему-то колотится, как если бы они поднимались после курилки на четвёртый этаж в актовый зал. Какая разница, действительно.       А ведь имя всё равно запомнила.