Жизнь после

Пэйринг и персонажи: Енхва/Ван Со Время действия: Первые годы правления (спустя некоторое время после смерти Хе Су, однако до встречи Ван Джона и Ван Со у озера) Кожу обнаженной спины холодит ночной воздух, и, потянувшись, она укрывается одеялом, глядя в темноту. Там неясным, смутным пятном угадывался его силуэт. - Вы уже уходите? - Да, спи, - ответ звучит резко, и вся расслабленность, в которой еще минуту назад купалось ее тело, мгновенно исчезает. Енхва садится на кровати, чутко всматриваясь в ночь. - Ваше Величество, останьтесь сегодня со мной, - ее голос мягок и нежен, но он молчит, продолжая одеваться. Уговаривать бесполезно. Однако, окружающая ее темнота пугает так, что сбивается дыхание. Темнота вызывает воспоминания маленькой девочки из прошлого. Ей так же как и в детстве хочется почувствовать на коже теплые прикосновения. В том старом страшном мире, где тоже было темно, только руки матери защищали ее от страха. Маленькая Енхва быстро училась жизни и стоило ей понять, что мать хочет оставить ее, она начинала плакать, цепляясь за ее ладонь. В этом не было ни капли притворства, она не хотела оставаться одна, а значит мать должна остаться с ней, и та действительно снова садилась рядом, и ее мягкие руки обнимали, даря покой всю ночь. Но мамы рядом больше нет. Енхва сама приняла это решение. - Разве я так много у вас прошу? - А разве мало? - Прерывает молчание он. - Не далее как вчера ты просила меня за советника Кима. - Но... - А в прошлом месяце, - перебивает он Енхву, - мне передали записку, где ты рекомендовала Пэк Сумуна на должность смотрителя императорских поместий. - Но вы не выполнили этих моих просьб. - Конечно, думаешь я не знаю, чего ты добиваешься? Пытаешься расставить своих людей на ключевые посты и играть за моей спиной. Но пока правитель я, не позволю вмешиваться в дела управления государством. Ни тебе, ни кому либо другому. Разговор идет совсем не так как она хотела. Енхва садиться на край кровати и пальцы ног утопают в мягкой шкуре, подарке за оказанную услугу одному из сановников. Что-то она все таки может. Но этого мало. Она сделала бы значительно больше, стала бы куда могущественнее, если бы при дворе видели, что ее влияние распространяется и на императора. Ей нужен хотя бы небольшой знак, чтобы иметь возможность подняться выше. Идти рядом, а не позади. Смотреть прямо в глаза, а не снизу вверх. Ёнхва подождёт. Когда-то одной короткой просьбы хватило, чтобы он помиловал того, кого ненавидел. Если одна глупая женщина получила то, чего хотела, то для такой как Енхва это дело времени. Осталось заставить его провести всю ночь рядом с ней. Та женщина была единственной, с кем он оставался до утра. А слухи…. Те слухи, которыми были полны коридоры еще до рассвета, когда это случилось впервые: Они быстро выплеснулись за пределы дворца и достигли их усадьбы. «Дама из Дамивона осталась в опочивальне императора на всю ночь, а утром император сказал, что убьет каждого кто посмеет ее разбудить.» Это было смешно! Но незаметная до этого персона, скрытая от глаз всех, кроме близкого круга, оказалась вдруг на виду. Разговоры, пересуды, настолько ли велико ее влияние на императора, что он готов пойти на все ради нее, передавались из уст в уста. А затем кто-то вспомнил о предыдущих правителях. За их спиной часто мелькала хрупкая фигура этой же женщины, до поры до времени не привлекая к себе внимания. Енхва бессильная, больная от ярости, наблюдала как из ничего рождается миф о деве, чьи глаза не может забыть никто, кто в них посмотрит. У нее не было столько братьев, сколько она насчитала в этих историях павших от любви к “прекраснейшей” из женщин. Она хотела в тот день швырнуть брату Уку эту новость в лицо. Посмотреть, услышать, что он скажет, но слуги не пропустили ее. Брат, видно, узнал раньше. Именно тогда Енхва во второй раз отреклась от него и семьи, выбрав себе другую судьбу. Она улыбается в темноту и ее голос звучит легко и беспечно. - Разве обязательно говорить об этом сейчас. Государственные дела подождут, сейчас вы не император, вы мой супруг, я прошу… - Супруг? - и, наконец, повернувшись, он подходит ближе, уже полностью одетый, от этого хочется плотнее закутаться в одеяло, чтобы скрыть наготу, но Енхва продолжает сидеть ровно и прямо. – Это такое же государственное дело. Мы с самого начала заключили договор. - И ради вас я отказалась от семьи. Матери, брата, - Енхва скидывает одеяло и, сбежав по ступенькам, оказывается рядом. Вышитая поверхность халата царапает кожу. Но она продолжает гладить ее пытаясь своими прикосновениями внушить, убедить, покорить. - Я сделала это ради вас. Как вы и просили. Я стала вашей королевой. Но вы не стали... Она замолкает, так и не сказав вслух, но это невысказанное звучит в темноте. - Ты сделала это ради себя. – Он отрывает ее руки от своей груди и сжимает их в ладонях, но в этом жесте нет нежности.- Ради трона. Наследника. Он держит ее руки, чтобы она снова не начала прикасаться к нему. - Но теперь тебе этого мало, и ты хочешь большего. Власти. Считаешь, что я поддамся на уловки. С такой же легкостью как ты переступила через семью ты однажды предашь и меня. Он отпускает ее пальцы и отворачивается, а Енхва чувствует пустоту, которая окружает ее. Хотела ли она трон? Да, хотела! Девочка, видевшая в детстве все, не имеет право на слабость и ошибки, а она видела. И поклялась, что это больше не повторится. Когда стало окончательно понятно, что ее собственная семья - это якорь, тянущий ее на дно, она без колебаний обрезала его. Обрезала, поскольку тогда в приглушенном свете купальни, смотрела в глаза нового императора, и все казалось в этом мире возможным. Тот, кто смог выжить и взойти на трон при таких обстоятельствах, был силен, и она знала, что с его помощью она обезопасит себя. Чего еще желать? Pазве что… Она увидела в тот вечер в купальне Давимона то, что ранее было скрыто от ее глаз. Надежда, улыбка, облегчение, с которым он произнес, глядя на маску на ее лице: "Ты больше не сердишься, Су? " Впервые его лицо обращенное в к ней дышало жизнью. Должно быть брат Ук так же смотрел на неё ранее. Они оба были готовы отдать той женщине всё. Случайно подсмотренные чужие романы. Рука, легшая на талию, легкая дрожь пальцев и губ предназначались другой, но Енхва - императрица Енхва - знала, что умеет добиваться своего. Значит однажды она получит и это тоже, стоит только подождать. И она обменяла семью, свое прошлое на будущее рядом с ним. На шанс услышать то, что в тот день в купальне сказали не ей. В третий окончательный раз отреклась от семьи. Темнота начинает давить и она делает шаг следом и хватает его за рукав. - Я прошу вас, - сквозь зубы она выталкивает непривычные слова. - Она умерла, Хе Су умерла, но мы есть. Я есть и я тут с вами. И темнота взрывается снопом искр, когда она оказывается прижата к стене, лопатками ощущая неровность поверхности. Голова гудит от удара об острый угол, а ее шею сжимают горячие пальцы. - Не смей, - пожалуй впервые голос обращенный к ней не лишен эмоций. Настоящих живых эмоций. – Не смей упоминать о ней. Пальцы разжимаются, и темнота вместе с холодным воздухом снова поступает в легкие. И, пытаясь выдохнуть ее обратно, не позволяя ей поглотить себя, она выплевывает сквозь зубы: - Вы никогда не простите, что я не она. Но комната пуста. Только она и темнота. Енхва без сил опускается на скомканную постель. Нет, сегодня ей опять не уснуть и разгоняя тьму она зажигает свечу и, заученным движением, тянется к прикроватному столику, где служанка каждый вечер оставляет кипу бумаг. Записки с дворцовыми слухами, доносы евнухов, копии всех новых творений гуляющих по столице. Пальцы упираются в корешок дешевенькой книжицы. На желтоватой обложке в свете пламени знакомое имя. Вернее, псевдоним. Его не было во дворце уже очень давно. А вот сборники его поэзии появляются в столице регулярно. Их тут же кладут на музыку бродячие музыканты и кисен в кебанах. И через несколько дней вся столица распевает новую балладу. Есть легенда одна, что народом жива. Про любовь без конца и без края. Что когда – то давно одна дева жила И любила, пределов не зная. Так любила, что дрогнул великий дворец, Так любила, что дрогнуло небо. Придворные дамы, дремавшие у дверей императрицы, вздрогнули как одна, когда что-то с глухим стуком ударилось в закрытые створки дверей с той стороны.