(Без)надёжный

*** Часть I Майлз был раздражён. До Нового года неделя, которую они с папой планировали провести максимально празднично, весело и, самое главное, вместе. А сейчас ему нужно отказаться от этого, от того, что он ждал много месяцев, предвкушал и представлял с восторгом, чтобы лечь в больницу. В больницу, боги! Почему? Во вторник Майлз пришёл в школу, как обычно. На первом уроке левый висок пронзила боль. Он схватился за это место, пульсировавшее, болезненное. Но меньше, чем через минуту, всё прошло. Майлз облегченно выдохнул. Но дальше — больше: едва ли не на каждом уроке повторялось подобное. Да что там, даже по приходе домой случился подобный «приступ». Тогда-то он и рассказал об этом отцу, который, нахмурившись, решил, что стоит перестраховаться и записал сына к врачу. Опустим подробности, сказав лишь, что по итогу кучи анализов, обследований, было принято решение о необходимости Майлзу лечь в больницу. С подозрением на доброкачественную опухоль, поражение нервной системы или переутомление. Знатный списочек. — Папа, это не настолько серьёзно! — Эджворт-младший приподнял бровь в неверии. Из-за чего наводить такую панику, право слово? — Сынок, — Грегори вздохнул и положил голову на руки, думая, как убедить Майлза. Сейчас они сидели в кафе, некое утешение от Эджворта-старшего, чтобы сын не так расстраивался. — Здоровье — самое ценное, что есть у человека, на равне с жизнью. К нему нельзя относиться легкомысленно, — тут он остановился, когда увидел, что Майлз смотрит на него иронично-де, знаю-знаю, не раз слышал, не воспринимая его слова всерьёз. Знаете, как всем детям внушают: не открывай дверь незнакомцам. Едва ли найдётся ребёнок, не знающий этого постулата. И что же, вы думаете, сделает ребёнок, оставшись один и услышав звонок в дверь? Он её откроет. Вбиваемые вами истины не всплывут в его голове на практике, оказавшись в стрессовой ситуации, паникуя, он забудет всё. И тогда Грегори решил откровенно рассказать Майлзу то, что, ну, сложно сказать «скрывал»… Ему самому тяжело было вспоминать всё это, но если оно повлияет на сына… — Майлз, — Эджворт-старший вздохнул, поддерживая ладонью свой лоб. Он погрузился в себя, подбирая нужные слова и стараясь не смотреть на сына. — Мой отец, Себа́стьян, умер, когда мне было двадцать, — он прикрыл глаза. Он не увидел Майлза, замершего, шокированного. Ни дедушки, ни бабушки, ни мамы он не знал ни лично, ни по рассказам папы. Поэтому то, что сейчас говорил отец, Майлз слышал впервые. — Казалось, ничего не предвещало беды. Все мы ждали твоего появление, — тут Грегори наконец выпрямился и посмотрел на сына, нежно улыбнувшись, — папе едва исполнилось сорок лет, он был бодр, весел, ни на что не жаловался, — Грегори остановился. Он всё ещё улыбался, но с каждой секундой грустнее, глаза его наполнились слезами. — За месяц до твоего дня рождения его… Не стало. Эджворт-старший отвернулся, украдкой утирая слёзы. Майлз взял ладонь отца в свою и тихонько спросил: — Что случилось? — Мама потом рассказала, как он жаловался на боль в сердце, пошёл полежать. От её предложения вызвать скорую отказался, говорил, само пройдёт, — он покачал головой, провёл рукой по лицу. Вина преследовала его, хотя он никак не мог на это повлиять: ни мама, ни уж тем более папа ему тогда не позвонили, чтобы сообщить о его плохом самочувствии. Конечно, Грегори вызвал бы ему врачей, несмотря на отговорки отца. И всё равно… — Папа не проснулся, — боль, которую он таил в себе, прорвалась в этих словах так явственно, так отчаянно, что Майлз едва не отшатнулся от отца. Грегори отпил кофе, успокаивая ту бурю чувств, бушевавших в нём. Вроде прошло почти пятнадцать лет, а так больно, будто он снова там, когда мама звонит вся в слезах, сбиваясь, запинаясь, сообщает, что Себушки, папы, больше нет… — А через год, ровно в тот же день, шестнадцатого апреля, умерла мама. Она очень скучала по папе, без него была как в тумане, стала рассеянной, — как же ему тогда было больно видеть маму в таком состоянии! Умная, насмешливая, уверенная в себе женщина, идеал для него, стальная, гордая, любимейший студентами профессор в университете, ставшая не тенью себя — совершенно другим, бледным, незаметным, маленьким человеком, растерявшим свой лоск и блеск, потерявшим себя в горе. Её комментарии в начале — «эту картошку Себастьян купил», после — «эту полочку Себастьян повесил», «а вот Себастьян…» и так далее резали острее ножа. Её слёзы и скорбь, то, как она медленно угасала… — А папе надо было всего лишь обратиться к врачу. Всего лишь вызвать скорую, — он посмотрел на осознавшего его слова Майлза. — Это не слабость, не нечто неправильное. Врачи учатся много лет, чтобы спасать жизни. Но как они смогут это сделать, поставить диагноз, назначить лечение, если ты не обращаешься к ним? — риторически спросил Грегори, отводя взгляд к окну, открывавшему волшебный вид. Снегопад и не думал заканчиваться, всё сверкало и блестело. Тишина была необходима им обоим. Когда спустя пять минут сын заговорил, Грегори понял, что откровенность и искренность — действительно невероятной силы вещи, которые нельзя ничем заменить: — Когда поедем в больницу?