Как четыре брата к Новому Году готовились

      Как можно было заметить, погоня за подарками — дело обычное, особенно в Новый Год, когда вся страна сходит с ума, ища редкие книги и почти кончившиеся игрушки, наскребая деньги на дорогие украшения и технику. Кто-то не парится и дарит носки, шапки, тапки, иногда даже трусы, и обычно такая одежда украшена портретом Санты Клауса, Деда Мороза и даже Дарта Вейдера в новогодне-рождественском красном колпаке. Понятия не имею, приятно ли получать в подарок трусы, которые смотрят на тебя прожигающим взглядом холодной маски, как бы говоря: «Я твой отец и я отрежу тебе руку». Зато знаю, что получать в подарок необычные носочки очень приятно: надевая их в первый раз, они кажутся холодными, но быстро согреваются — и ни ты, ни носки не мерзнут в зимний вечер, когда за окном маячит белая пурга.       Сразу после тяжелой рабочей недели Таху и Гали отправились в магазин, чтобы купить подарки своим братьям. Это их первый нормальный Новый Год за три года, проведённых в непрестанном стрессе, и они хотели отметить его по полной — так сказать, послать две тысячи двадцать третий на три буквы, отпустить все плохое и в кои-то веке напиться до потери сознания. Гали проштудировала интернет и литературу, чтобы разобраться в истории таких похожих и одновременно разных зимних праздников, списки самых предпочтительных подарков и экзотический блюд, и все ради пресловутого новогоднего настроения. У Таху все было проще: немного поспрашивал Рыцарей, немного посмотрел на знакомых, умно покивал и решил сделать по-своему, но с оглядкой на остальных. Так он рванул в ближайший супермаркет, держа в голове: «Что может понадобится Ливе?».       Хочу сразу оговориться, что рассказ пойдёт не совсем о Таху и Гали, а о том самом Ливе, а также об Онуа, Похату и Копаке. Четыре обделённых вниманием Тоа, каждого со своими проблемами, заморочками и мечтами. В очередной предновогодний вечер черноволосый мужчина средних лет, чьё лицо немного покрылось прыщами, впустил в свою квартиру с ног до голову облепленных снегом друзей — двое из них, то бишь Лива и Похату, как и стоило ожидать, забыли посмотреть прогноз погоды и оделись совсем не по-зимнему. Они, конечно, вытерли ноги, отряхнули шапки и куртки, и все же в прихожей стало мокро, как после потопа. Онуа постарался забыть об этом на некоторое время, ведь из-за участившихся сообщений заражения гриппом он не видел братьев больше месяца, и теперь, когда они наконец встретились, Онуа было все равно на грязь. Он крепко обняла Ливу, потом Похату, да так, что Тоа Камня едва не испустил дух.       — Дарю! — Тоа Ветра свернул глубокими зелёными глазами, отдавая Онуа пакет. Он отшатнулся, сдерживая смех, и Лива обиженно скривился — над чем же этот балбес смеются?       — Подаришь на Новый Год, — улыбался Онуа. — А Новый Год не сегодня.       — О, правда что ли? — удивился Похату, убирая и свой подарок. —Вот незадача, совсем забыл!       — Таблеточки пить не пробовал? — Копака, высокий и белобрысый, как сын Снежной Королевы, с иронией взглянул на него. — Для памяти.       Онуа пригласил ребят внутрь. Его двухкомнатная квартира, в которой спальня, кухня и прихожая располагались в одном месте, и лишь туалет в другом, сразу понравилась Ливе: он, живя в общежитии для бедных, завидовал роскоши и удивлялся, как мило устроился Онуа. На подоконниках стояли разные побрякушки и украшения, вроде напудренных хрустящими снежком ёлочек, фигурок Деда Мороза, декоративная подарочная коробка, ваза с бумажными леденцами. Среднего размера ёлка стояла в углу, напротив кровати, так что, засыпая, Онуа мог глядеть на своё новогоднее дерево, чья верхушка украшалась переливающейся серебром звездой. Над одним из окон висела гирлянда, переплетенная с хвойной веткой, а на двери — зелёный венец с изображением не то Санты, не то Мороза, а может и вовсе кого-то из волхвов.       Похату присвистнул, разглядывая это великолепие. Он развязал шарф, не отрывая глаз от окна, украшенного гирляндой, стянул ботинки и ступил на холодный пол. Медленно вошёл в гостиную, кухню и спальню одновременно, покрутился и наконец сказал:       — Я в шоке!       — Я тоже, — довольно улыбнулся Онуа. — Знаете, я ведь проникся этой традицией совсем недавно… традицией украшать елку и ставить под неё подарки, одеваться в тёплые свитера и пить согревающие напитки с видом на снегопад… признаться, мое сердце растаяло, и я проникся глубоким непониманием того, как ты, Копака, живший все время во льдах, не знал, какое волшебство образуют тепло и холод вместе.       — Надо же, разговорился! — хлопнул его по плечу Лива. — Лучше бы провёл своих гостей к столу…       Так он и сделал: расставил стулья у стола, усадил братьев, а сам взялся за заварку. Чая у него было немного, и те — подачки. Потом порылся в холодильнике, нашёл пачку самых дешевых конфет, колбасу и хлеб, после чего все насыпал в разные миски. Через пару минут четверо Тоа, глядя на пар из кружек, подумали кто о чем: с чего начать разговор, сказать ли какой-то комплимент, пожаловаться ли на жизнь?       — Как там отношения с таинственной девушкой? — решился спросить Копака, который узнал о ней одним из первых. И пусть ему больше всего хотелось колко ответить на замечание друга, а еще лучше со вздохом разочарования и возведенными к потолку глазами уйти, он спросил именно это. Спросил о личной жизни брата.       — Да! — Лива приосанился. — О, дорогой брат, я и не думал, что…       — Все хорошо, — сердце Онуа затрепетало в груди, и яркое, сладкое тепло разлилось по телу, когда он глотнул обжигающего чая. Он помнил, как вчера приходил к ней на работу — к такой холодной, неприступной, но явно испытывающей к пришельцу интерес. Онуа знал это. Чувствовал. — Стоит на мертвой точке, но, думаю… думаю, я приглашу её на праздник, и она наконец растает.       — Да что же с этой женщиной не так! — возмущённо выдохнул Похату и запрокинул голову. — Неужели даже после тех цветов она продолжает считать тебя… как ты говорил…       — Подозрительным, — подсказал Онуа. — Она назвала меня подозрительным, и я могу признаться, почему. Она уже была в отношениях и, как я понял, закончилось все… — мужчина сделал неопределённый жест рукой: ребром ладони вправо, ребром ладони влево. — Хреново.       — Сама сказала? — поинтересовался Копака, приподняв бровь.       — Ага.       Ещё немного помолчали. Потом Копака переключил тему, рассказав, как вчера к нему, стажеру в магазине технике, пришел подросток с компанией. Они, видимо, пьяные, попросили Копаку впустить их — четверых неуклюжих, качающихся, как неустойчивые фонарные столбы в метель. Они притаранили целый мешок со всякой едой, старый телевизор и кассету с каким-то фильмом. В общем, фильм они потом посмотрели, и Таху, как раз пришедший проверить незадачливого друга, а заодно купить гирлянду, ухахатывался, не сдерживая слез. По сюжету маленький мальчик остался один дома и жестоко расправился с глупыми бандитами…       Онуа занёс «Один дома» в реестр фильмов, которые он обязан посмотреть в ближайшее время, а ведь среди них уже были «Крепкий орешек», «Ирония судьбы», «Приключения Петрова и Васечкина», «Терминатор», «Форрест Гамп», «Король Лев» и «Психо». Пару дней назад он созванивался с Гали, которая в подробностях описала свои впечатления от «Довода», а потом вкратце пояснила, чего стоит ждать от фильма. Похату, чтобы не показаться идиотом, рассказал, как посмотрел по телику жуткое кино про зелёное существо, живущее на болотах и общающееся с ослом. А ещё этот осел оприходовал дракона…       — Подожди, подожди! — прервал Онуа Ливу. — Так что ты думаешь: это был инцест или…       — Да был, конечно, блин! — выпалил Лива. — Это же его мама!       — Которая ещё не стала его мамой! — вставил Онуа. — И вообще они были одного возраста.       — Однако, Марти из будущего, соответственно, для него она все же была мамой… — встрял Копака, которому не понравилось, что ему так и не дали закончить историю: ведь кончилось всё тем, что он, использовав свои силы, заставил пьяных бедолаг буквально укатываться по дорожке льда, проложенной через весь паркинг, прочь от его магазина. Телевизор и еду он оставил себе, и одно удачно продал, другое — заныкал до Нового Года.       — Но… — Лива поморщился, схватившись за лоб. — Что с чаем?       — Чай как чай, — насупился Онуа. — Красный, с фруктами и ягодами. «Воздушный зефир», кажется, называется.       — А по-моему это каркаде, — заметил Похату. — От него часто голова болит, заметили?       — Да не каркаде это, етить вашу мать, — буркнул Копака. — Здесь аж плавают кусочки клубники! Разве в каркаде есть клубника?       — Может, — забеспокоился Онуа. — Это у тебя от холода? — он встал, наклонился через стол и положила ладонь на лоб своего боевого товарища. — У меня на морозе тоже порой, ну, будто сосуды сужаются, и болеть начинает. Как-то раз так заболело, что до самого вечера таблетки пил, и то не помогало! Ты как, мужик?       Лива съежился. Линия от носа до лба сдалась, морщины проступили на лице, веки плотно прижались к друг другу, и каждая вена на миг вздулась на коже, точно выдавливая из себя зимнюю стужу, вонзившуюся в Ливу, как ледяное копье. Глядя на него, Онуа невольно ощутил и щемящую нежность, и горькую обиду, тем не менее, легким движением отодвинутую на задворки души: сейчас он не должен был думать, как бы сильно хотел ещё немного посидеть с ними и поговорить о жизни.       — Да порядок, — на самом деле голова у Ливы начинала побаливать ещё на подходе к подъезду. Сейчас же он, сероволосый и желтоглазый, точно кот-оборотень, улыбнулся своей ласковой улыбкой, стараясь смыть с лиц друзей обеспокоенность. — Просто не здоровится. Такое бывает зимой, в сезон гриппов и вирусов.       — Спасибо, утешил, — Похату на всякий случай отошел. — Как говорится: «Сдачу оставь себе, грязное животное!».       — Очень смешно, — фыркнул Лива, недовольный тем, как грубо обошелся он со столь изящной отсылкой. Он, как любитель кино и, более того, любитель пошутить чем-нибудь киношным, обиделся именно из-за этого, на то, что его назвали грязным животным, спокойный и мягкий Лива не обратил внимания. И продолжил тем же тихим, плавным голосом: — Давай лучше черный чай, он для здоровья в самый раз.       — А почему не зеленый? — и на сей раз Похату не удержался. За это он получил от Копаки слабенький подзатыльник, после чего Тоа Льва и Земли переглянулись. Холодный, прозрачный, как зимний воздух, и голубой взгляд Копаки буквально пронзил Онуа тысячами иглами, и мужчина печально вздохнул, поведя плечами.       — Я могу отвести тебя домой, — предложил вдруг Копака. — Заплачу за маршрутку, мне не трудно, а лучше — за целое такси.       — Ты видел цены на такси? — осадил его Онуа.       — Ну да. И? — он явно не увидел в этом проблемы. Онуа же в очередной раз увидел проблему в самом Копаке, то бишь, в его вечно холодном тоне и якобы не менее холодном, но бесконечно добром сердце: наблюдая за хмурым выражением лица Тоа Льда, Онуа думал, придуривается ли он или ему правда не сложно заплатить за такси в предновогоднюю пору. В итоге он позволил себе поверить, что Копака правда собрался заплатить каждый свой с трудом заработанный рубль.       В итоге Онуа молча бросил все, что у него было в бумажнике. Потом, проследив логику его действий, то же самое сделал Похату. Лива смотрел на них из-под полузакрытых век так, будто они только что превратились в обезумевших эльфов в полосатых чулках.       Тяжелые тучи перекатывались по плоским вершинам небоскребов, и сумерки медленно перетекали в ночь. Рождественская гирлянда, пару раз мигнув, замерцала огоньками над водосточных желобом. Зачем гирлянду повесили именно там можно понять, увидев весь одноэтажный дом со стороны. Он был увешан гирляндами, спутавшейся с мишурой, хвойными венками и украшениями в виде декоративной бутылки кока-колы, снеговика из бензы и светящегося оленя, и выглядел он, как простая контора, украшенная всем, что только нашлось в чулане, из-за желания подольше не заниматься делами куда более важными. Такси ждало их, боком прислонившись к неровному, присыпанному снежком бордюру. Пройдя по такой же белой сгибающейся, как солома, траве в клумбе, они затолкали Ливу на заднее сиденье, и тотчас за ним запрыгнул Копака.       — Хоба! — чуть не толкнув Онуа в снег, Похату вдруг тоже запрыгнул, и неожидавший этого Копака сдавленно охнул, когда этот идиот случайно шлепнулся ему на ногу. Благо, вовремя сообразивший, что сейчас может сломать ему кость, Похату встал, чуть не ли не касаясь головы потолка салона, и схватил Онуа за руку. — Ты прости, мужик, но мне, думаю, тоже пора. Денег не давай, сам за себя заплачу.       Забавно. Недавно Тоа Земли, пусть и был бесконечно счастлив встрече, беспокоился из-за всех хлопот, которые могут принести ему братья. Теперь же он бы с радостью лично вылечил Ливу, собрал осколки всех кружек и стаканов, оставшиеся после неуклюжего Похату, выслушал самые скучные истории Копаки. Только бы они не уезжали и не оставляли его одного. Черт подери, он бы им побольше рассказал и о своей любви, и о планах на будущее… Но Онуа кивнул. Кивнул, потому что насильно мил не будешь, и если они собрались уехать — пусть уезжают, ещё встретятся, в скором будущем. Может, даже в новогоднюю ночь.       — Хорошо потрындели, — вымученно улыбнулся Лива. — Почаще бы нам так…       — Главное, чтобы в следующий раз Таху и Гали были с нами, — с улыбкой ответил Онуа. — С ними, знаете…       — Особенно. Типа по-семейному, — кивнул Похату и, похлопал Онуа по плечу, сказал: — Ну, пожелай нам приятной поездочки!       — Ага, не то не дай Мата-Нуи в фонарный столб врежемся, — фыркнул Копака. — Потому что этот таксист явно пьян, чуете, какой запашок?       — А по-моему, он просто бензобак не закрыл, — рассмеялся на его шутку Тоа Земли. И, на прощание махнув им рукой, отошел. Дверь закрылась, скрыв его друзей, оставив Онуа одного зимним холодным вечером на улице.       И те уехали.       Высокая тень взобралась на небосклон, и из прочной дымчатой завесы подул ледяной ветер, разнося снежинки по городским окрестностям. Луны видно не было, и потому, возвращаясь, Онуа потерял счет времени. Но позади, слышал он, вырастали тяжелые тучи, несущие снежную бурю. Он брел домой, и улыбка не сползала с его губ.