Месса на краю снегопада

Снегопад накрыл Нью-Йорк не в новогоднюю ночь, не сказочным белым Рождеством, а неделей раньше, утром обычного рабочего вторника. С неба сыпало и сыпало тяжёлыми мокрыми хлопьями, наметая высокие сугробы, звуки города доносились всё глуше, голоса людей стали тише и тревожнее, не слышно стало машин, скопившихся в бесконечных пробках на неубранных улицах. Мэтт идёт по непривычно притихшим улицам Адской кухни слишком медленно и нетвёрдо: ноги вязнут в мягкой, рыхлой снежной каше под ногами. Падающий снег мешает слышать, ориентироваться в пространстве и даже как будто дышать. (А впрочем, Мэтту трудно дышится все последние дни.) Отца Лэнтома слышно издалека: его затруднённое дыхание, потрескивающие колени — и размеренные скребущие звуки. Пройдя за церковную ограду, Мэтт неспешно снимает пальто, оставляет его на полузаснеженной скамье — и молча забирает лопату из рук святого отца. Тот выпускает её без сопротивления. Молча стоит в стороне, согревая дыханием замёрзшие пальцы и изредка закашливаясь, пока Мэтт расчищает широкую тропу от ограды до уже убранного крыльца. — Достаточно, — говорит отец Лэнтом. Они заходят в храм вместе, по очереди тянутся к чаше и вместе преклоняют колено у входа. Внутри холодно и очень тихо, но после оглушающего снегопада Мэтту кажется, что он слышит, как эхо его дыхания отражается от стен и уносится под высокие своды. Он занимает место на скамье ближе к центральному проходу и пытается помолиться, пока святой отец проходит в ризницу, где переоблачается к службе. Ничего не выходит. Мэтт пытается обратиться к совести, но находит внутри себя лишь осыпающуюся бездну. «Зачем я здесь?» Ответа нет. Он почти жалеет о том, что пришёл. Отец Лэнтом неспешно готовит к службе алтарь, зажигает свечи перед распятием, и Мэтт чувствует их горьковато-сладкий запах, смешивающийся с запахом еловых веток, которыми украшен храм к грядущему Рождеству. Они ждут в тишине условленного часа, но ни одна живая душа не присоединяется к ним в этот вечер. Святой отец звенит колокольчиком, и они начинают вдвоём. Мэтт не посещал мессы слишком давно, но служит так, словно ему снова двенадцать: нужные слова сами ложатся на язык, сами собой подгибаются колени, и в течении службы, в словах Писания, в звуке голоса отца Лэнтома он находит знакомое, полузабытое умиротворение. Стальной обруч, уже несколько дней стискивающий грудь, как будто слегка ослабевает. Со слабым треском преломляется гостия в пальцах святого отца. Он медлит с чашей перед алтарём, но Мэтт качает головой. Не сегодня. Не в этот раз. Отец Лэнтом причащается сам и неторопливо заканчивает службу. Мэтт всё ещё сидит на месте, когда святой отец выходит из ризницы и садится рядом. — Ты в порядке? — спрашивает он. Мэтт качает головой. — Нет. Он не в порядке вот уже несколько долгих дней, и чем дальше, тем длиннее становятся эти дни. — Всё из-за той девушки? Как её звали… — Электра, — отвечает Мэтт хрипло, с трудом шевеля омертвевшими губами. Отец Лэнтом кладёт ему на плечо сухую руку. — Ты и не должен быть в порядке, Мэтт. Не сейчас. Потом, когда пройдёт время — может быть. Мэтт молчит. В основном оттого, что по щекам бегут слёзы и он боится выдыхать слишком громко. Отец Лэнтом чуть крепче пожимает ему плечо. — Не сейчас, но, может быть, потом, если захочешь, если тебе будет нужно, приходи. Не обязательно на исповедь. Просто поговорить, хорошо? Мэтт кивает и, не удержавшись, всё-таки хлюпает носом, словно ему снова двенадцать. Сняв очки, быстро и зло вытирает глаза. Отец Лэнтом ласково гладит его по плечу, и какое-то время они молча сидят в тишине храма. — Идём? — спрашивает отец Лэнтом наконец. Они выходят из звучной тишины храма в оглушающую тишину снегопада. Под ногами скрипит снег, присыпавший расчищенную дорожку за время мессы. Отец Лэнтом кашляет, плотнее запахивает пальто и растворяется в ватно-снежной ночи. Мэтт прислушивается к себе, медленно, на пробу вдыхает сырой холодный воздух. Дышать как будто бы стало легче — и он ни о чём не жалеет.