Спасибо

      Никто из них по-настоящему не любил Рождество. У каждого были разные причины, но улыбаться ненастоящими улыбками и притворяться, что все здорово, уже вошло в привычку. Итак, двадцать пятого декабря в роскошно украшенном доме Майклсоном, который стал таким с лёгкой руки Камиллы, празднику радовались только Хейли, сидящая на диване рядом с Элайджей, которую все устраивало, сама Ками, счастливая из-за того, что впринципе находилась в этом доме и с этими людьми, и Кол, у которого появился прекрасный повод напиться без нравоучений старших братьев. Элайджа, Ребекка и Клаус не любили Рождество. Конечно, первый сейчас с натянутой улыбкой слушал бессмысленную болтовню Хейли, вторая просто пыталась не скиснуть, а последний — не вспоминать смерть младшего брата.       И так бы и прошло это Рождество, если бы все не перевернули с ног на голову два вампира, которых ни Клаус, ни Ребекка, ни тем более Элайджа увидеть не ожидали.

* * *

      Клаус думал, это никогда не закончится. Он пообещал Ребекке вести себя хорошо, и не портить ей праздник, но ему быстро надоело сидеть рядом с Камиллой и улыбаться всякий раз, когда она на него посмотрит. Он искренне не понимал, что здесь делает его психолог, свалившийся, как снег на голову. Клаусу не хотелось ранить чувства девушки, но всякий раз пробегаясь глазами по её лицу, он видел более светлые глаза, более узкое лицо, более яркую и уверенную, другую, немного насмешливую, улыбку.       Поэтому он был несказанно раз телефонному звонку и тому, что нашёл повод отвлечься от созерцания родных черт в другой. Мысленно пообещав себе тысячу раз отблагодарить Марселя, он нажал на зелёный кружок и поднёс телефон к уху:       — Марсель, что-то случилось?       — Да, прости, если отвлекаю. Рождество, как никак, — голос собеседника был пропитан сарказмом. Он, как никто, понимал нелюбовь первородных к праздникам, — в бар приперлись два вампира, мужчина и девушка. Девушка подошла ко мне, протянула руки вперёд и сказала вести её к тебе, и что она сдаётся.       Элайджа поднял нечитаемый взгляд на брата, полностью отдавая внимание голосу Марселя, чему не была особо рада Хейли.       — Ясно, — Клаус был сбит с толку, — a что другой?       — Говорит, вести их обоих к тебе.       — Давай, — решился Клаус и повесил трубку.       — Кто это может быть? — несколько минут спустя, Элайджа встал с дивана и пересел ближе к брату, — у нас много врагов и… дьявол, зачем кому-то сдаваться?       — Этот кто-то явно в отчаянии, — раздался женский голос у двери.       В гостиную, с интересом оглядываясь, вошла Кэтрин, сопровождаемая Марселем и Деймоном. Усмехнувшись от вида ошеломленных братьев, она протянула сложенные руки по направлению к Клаусу:       — Я сдаюсь.       — Это прекрасно, — оправившись от изумления, произнес Клаус, — но, я подозреваю, что за этим «я сдаюсь» последует «но». И не одно.       — Ты прав. Я полностью в твоих руках, а ты даёшь Деймону немного твоей крови. Идёт? — несмотря на то, что Кэтрин старалась не показать страха, ей не удалось обмануть ни Клауса, ни Элайджу.       — Кого-то покусала собачка? — усмехнулся Клаус, направляясь к столику с виски. Кол за его спиной активно жестикулировал Элайдже, не мог же он, в самом деле, прокричать при всех «закрой рот, муха зелетит. Я тоже рад видеть Кэтрин, но все же…»       — Ага, — впервые раскрыл рот Деймон. Он выглядел непривычно напряжённым, а из его рта не сыпались шутки.       — Судя по твоему выражению лица, Деймон, собачка покусала дорогую Елену?       — Это не важно. Забирай Кэтрин, давай лекарство, и мы разойдемся, как в море корабли.       — Но зачем ради Елены жертвовать жизнью Катерины добровольно с её стороны, — рассуждал Клаус, не обращая внимания на вампира, — если вы за полгода не стали лучшими друзьями?..       — Конечно нет! — фыркнула Кэтрин и шагнула ближе к первородному, — ну, так что, сделка в силе?       В одно мгновение преодолев расстояние между столиком с алкоголем и вошедшими, Клаус схватил осмелевшую девушку за горло и, как следует, встряхнул, сжимая все сильнее.       — Ты со мной в игры играть вздумала? Говори, кто кого убил?!       Кэтрин вцепилась пальцами в ладонь гибрида и прохрипела:       — Она… просила не говорить… вообще не ехать… но я… её…       — Элайджа, мне больно! — раздался вскрик с другого конца гостиной. Хейли возмущенно смотрела на покрасневшее запястье, которое слишком сильно сжал первородный. Но тот, как и его брат, был полностью занят Кэтрин. Отличие было лишь в том, что один смотрел с яркостью, а другой — с беспокойством.       Клаус со всей силы швырнул вампиршу через всю комнату, после чего она сама вскочила и, потирая бок, в который при падении вонзилась кочерга, начала говорить:       — Вчера одна наша общая знакомая бросила своего парня, нашего второго общего знакомого. Из-за чего наш второй общий знакомый укусил одну…       — Яснее! — в голову Клауса прокралась одна ужасная мысль, которую он тут же поспешил прогнать. Только не…       Кэтрин прикрыла глаза и выпалила:       — Кэролайн бросила Тайлера из-за тебя, и он укусил её!       — Блонди тебя убьёт. Она просила ничего не говорить, — пробормотал Деймон и сделал шаг назад.       Кэтрин подошла к Клаусу и произнесла:       — Умоляю, помоги ей. Убей меня, пытай меня, мне плевать! Спаси ее!..       — С дороги! — рявкнул тот и помчался к выходу, — Деймон, я за рулём!       Кэтрин, тихо скатившись вниз по стене от облегчения, вновь схватилась за бок, который продолжал сильно болеть. Вампирская регенерация с тех пор, как она вновь стала вампиром, малость хромала. Девушка прикрыла глаза — её цель выполнена, можно и отдохнуть. План побега она придумает потом. Возможно. Услышав шаги возле себя, Кэтрин недовольно подняла взгляд и прижалась ближе к стене, увидев, кто к ней приближался.       — Катерина, скажи мне, — Элайджа тяжело опустился на корточки и внимательно посмотрел в глаза Кэтрин, — ты сдурела?       — Это того стоило. Я хотела вновь стать Катериной Петровой, во многом ради тебя, — мужчина дернулся, как от удара, — Кэр помогла мне в этом. Мне она очень дорога.       — Пей, — бросил мужчина, протягивая ей прокушенную руку. Когда девушка перестала держаться за бок, он встал, — пойдём.       — Куда? — тоже вставая, спросила Кэтрин.       — Ко мне, — последовал невозмутимый ответ.       — Зачем?       — Поговорить надо, — вздохнул Элайджа, направляясь к лестнице, — и если сейчас последует вопрос «когда», ты не пойдёшь. Я тебя потащу.       — Намёк понят, — подняла руки вверх Кэтрин.       Как только переругивающаяся парочка дошла до верха, Кол, до этого момента предпочитавший роль зрителя, втиснулся между Хейли и Камиллой, таинственно произнеся:       — Дорогие дамы, вы, скорее всего, ничего не поняли. Позвольте мне рассказать повесть о благородном Элайдже, которого угораздило пять веков назад запасть на некую Катерину, и оду о жестоком Никлаусе, которого за один вечер смогла очаровать прекрасная Кэролайн, которой удалось сделать из неуравновешенного, не способного на милосердие, неуравновешенного, способного на милосердие, — сладко пропел Кол, смотря, как вытягиваются лица собеседниц.

* * *

      Она никогда не любила Рождество по-настоящему. Со всей её любовью к праздникам и организаторской деятельности. Именно двадцать пятого декабря Билл пришёл домой позже обычного и заявил, что больше не будет жить с ними. Это Рождество у Кэролайн тоже выдалось не из лучших: приспичило же ей бросить Тайлера именно в Сочельник. Имея вампирский слух, девушка прекрасно слышала, как Елена внизу её дома украшала ёлку и переговаривалась со Стефаном. Сама Кэролайн не успела подготовиться к Рождеству, спасибо еретекам, которых ёлка явно не волнует.       Вновь почувствовав сильную боль в шее, девушка сжала зубы, но сквозь них все равно прошёл свистящий хрип. Разговор внизу смолк, и она услышала шаги. Через мгновение в комнату вошла Елена:       — Я закончила.       — Спасибо большое, — Кэролайн постаралась улыбнуться, но, судя по лицу подруги, лучше не стало.       — Ты что-то хочешь?       — Нет, все… а знаешь, можешь спустить меня вниз? Я хочу… посмотреть на ёлку…       — Да, конечно!       — Где Кэтрин?       Елена замялась и посмотрела в угол:       — Кэр…              — Елена, где Кэтрин? — Кэролайн приподняла голову и нахмурилась, стирая пот со лба.       — Они с Деймоном ночью уехали в Новый Орлеан.       — Что?! Он же убьёт её! — девушка подскочила и тут же упала обратно на кровать.       — Не убил, — Елена взяла на руки подругу и понесла вниз, — он слишком был занят тобой. С Кэтрин Элайджа.       — Ну, хоть у кого-то Рождество удалось…       Оказавшись в гостиной, девушка старалась не замечать сочувственный взгляд Стефана. Елена и вправду постаралась, и ёлка сверкала и переливалась красно-золотыми цветами. Шея пошла гноем. Все молчали, но прекрасно понимали, что это последняя стадия перед тем… перед тем, когда станет слишком поздно.       Пять минут спустя, Кэролайн выгнулась дугой на диване, схватившись за шею, и крикнула. Елена вжалась в кресло, а Стефан встрепенулся:       — Деймон здесь! Кэролайн, держись, пожалуйста!       — Я не… Стефан…       Девушка прикрыла глаза, а потом просто не нашла в себе силы открыть их опять.       Промучившись ещё с пол минуты, ей почудился голос. Родной, знакомый голос:       — Милая, я здесь.       А потом темнота.

* * *

      Кол был удивлён, увидев одного Клауса, вышедшего в гостиную. Стараясь не замечать облегчённый взгляд Камиллы, он спосил:       — А где блонди?       — С ней все хорошо, — бросил тот и залпом осушил полный стакан виски.       — Я спросил «где»…       — Кол, заткнись. Где Кэтрин?       — О, она с Элайджей. Интересно, чем они там занимаются?..       — Плевать. Она — его. Пусть сам решает, что с ней делать, — мужчина тяжело вздохнул, — Ками, — он обернулся, — тебе лучше уйти.       — Но…       — Мне повторить?       Камилла сжала зубы и бросилась к выходу. Но вместо того, чтобы думать, как будет просить прощения, Клаус невольно понял, что она бы не ушла. Накричала, послала, но не выполнила его приказ. Особенно в такой унизительной форме.       Стоило ему вновь налить себе виски, как в гостиную снова вошла Камилла, держа в руке свернуть пергамент. Она протянула его Клаусу и сказала, не глядя ему в глаза:       — Лежало на пороге.       Он развернул бумагу и замер.       По исказившемуся жестокостью лицу пробежала одинокая слеза, потерявшись в вырезе мужской кофты. Голубые глаза лихорадочно бегали по двум строчкам. На листе бумаги было выведено аккуратное слово «Спасибо», а ниже был постскриптум, написанный быстро и явно на эмоциях.        «Я люблю тебя».       Никто из них двоих по-настоящему не любил Рождество. И у него, и у неё двадцать пятое декабря ассоциировалось с чем-то неприятным. У неё развелись родители, у него умер брат. Каждый праздник они тихо сидели у него в комнате, молча пождерживая друг друга. Им больше ничего и не нужно было.       И никто из них по-настоящему не любил жизнь. Когда другого не было рядом.