О зиме, дружбе и обещаниях

Папирус с наслаждением вдохнул колкий морозный воздух. Он любил это чувство — как свежесть вливается в грудную клетку, лёгкой вибрацией пробегая по костям и наполняя душу ощущением чего-то… необъятного. Торжественного. Как вечно заснеженный лес, растянувшийся от самого дальнего уголка Подземелья до лабиринтов Вотерфолла, как величественные ели, окружившие этот крохотный, но такой уютный городок. Если бы теперь Мартош спросил Папируса, где ему больше понравилось жить: в лаборатории с мамой или в Столице с дедушкой, маленький скелет непременно ответил бы, что лучше всего живётся здесь, в Сноудине. В городе вечной зимы. Тяжёлая дедушкина шапка сползла на глазницы, и Папирус привычным движением поправил её. Он ещё раз глубоко вдохнул, заряжаясь безмолвным торжеством, и устремился к опушке, увязая в скрипучем снегу. “Не отходи далеко!” Санс прикрыл за собой дверь, спрятал руки в карманах куртки и неспешно спустился с крыльца, вглядываясь в царственный полог леса. Их старый домишка ютился в отдалении, прямо в объятьях еловых лап, и, чтобы добраться до городка, нужно было сначала преодолеть метров сто до опушки, затем спуститься с пригорка на широкую дорогу, соединяющую Сноудин и Вотерфолл, и лишь пройдя по ней минут десять-двенадцать (со скоростью Санса), они могли пожелать бодрого утречка ближайшим соседям. Папирус притормозил на опушке, поскользнувшись, едва не кувыркнувшись с пригорка. Почему-то именно сегодня ему казалось таким важным скорее повидаться с Фуку и предупредить её, что им с братом, возможно, придётся вернуться в лабораторию. Мысль об этом неясной тревогой осела в душе, и Папирус поспешил прогнать её, похлопав себя по скулам. Городок в низине уже подмигивал светом обледенелых оконцев и попыхивал дымком из труб тех немногих домов, обитателям которых приходилось растапливать печь. Санс, наконец, нагнал брата, и они вместе осторожно спустились к дороге. Снег живо заскрипел под сапожками, когда Папирус устремился навстречу соседям: молодой паре монстров-псов, собравшихся в очередной обход по Сноудинскому лесу. Они тоже заметили ребят и наклонились, чтобы поймать несущегося к ним скелета. Санс усмехнулся, глядя, как Папирус врезался в Догов, крепко их обнимая. Старая дедушкина шапка соскользнула с его головы, упав под ноги. Он тут же испуганно подхватил её и нахлобучил обратно, словно надеясь, что Санс этого не заметил. Конечно, Санс знал, почему Папирус так упорствовал против обновок. После того, как дедушки не стало, они… с трудом сводили концы с концами. Тех денег, что Санс зарабатывал в баре у Гриллби, едва хватало, чтобы заплатить за еду и бытовые нужды и отложить монетку на день рождения Папируса. Покупка новой вещи встала бы костью в горле. И хоть такая наивная поддержка и уязвляла Санса как старшего, она же и согревала душу осознанием того, каким замечательным и благородным монстром растёт его брат. Пожелав Догам удачного обхода, Санс слегка ускорил шаг, но даже так мигом отстал от Папируса, опять унёсшегося вперёд по дороге. Санс не стал его окликать. В любом случае, младший быстро прибежал обратно. “Са-а-анс!” — он встал посреди дороги, упёр руки в бока и со всей серьёзностью предостерёг: — “Ты опоздаешь на работу! Мистер Гриллби разозлится!” Санс еле сдержал умильную улыбку. Он был готов на всё, лишь бы братик оставался таким чистым и открытым как можно дольше. Он плёлся по улице в истёртых кроссовках, в тонкой залатанной куртке, но мысли о том, что он должен стараться изо всех сил ради своей единственной семьи, согревали надёжнее самого лучшего пуховика. “Чему ты опять улыбаешься?” — насторожился Папирус, когда Санс поравнялся с ним. “Да так”, — он неопределённо пожал плечами. — “Просто подумал, что мой бро уже совсем большая косточка!” Он шутливо потрепал брата по голове, попутно поправив сползающую шапку. Тот с подозрением на него покосился и вдруг с полной уверенностью заявил: “Ты примёрзнешь к земле, если будешь так ползать! Ты же не улитка!” Санс на секунду задумался и спокойно возразил: “Зря ты так недооцениваешь улиток, бро. В своё время улиточные гонки были довольно популярны”. — Санс прервался, чтобы кивнуть знакомому монстру (Папирус тут же громко с ним поздоровался), и добавил: — “Призраки ежегодно проводили в Тихой зоне по пять-шесть крупных чемпионатов. Да и улитки-чемпионы пользовались большим уважением. А знаешь, почему?” “Они были скромными?” — предположил Папирус, взяв брата за локоть, чтобы идти с ним в одном темпе. “Потому что улитки…” — Санс выдержал паузу, хитро прищурившись, — “были с фанатами на короткой ноге!” Папирус недоумённо моргнул и вдруг сердито всплеснул свободной рукой. “Ньех! Это было ужасно!” — заключил он, на что Санс лишь ухмыльнулся. “Но согласись, быть улиткой круто!” — не сдавался он. — “Им не нужно притормаживать на виражах!” “Прекрати!” — надулся Папирус, сдерживая шаг, стараясь идти вровень с братом. — “Почему мы вообще обсуждаем улиток?!” “Потому что они отлично огибают острые углы?” “Ты невозможен!” “Нет, я Санс”. “Ты «Спанс»! Ты дома только и делаешь, что спишь! Как ты мог заснуть за кухонным столом?! Как вообще ты оказался на кухне ночью?!” “Воу! Полегче, бро”, — Санс потянулся поправить брату шапку, но тот опередил его, и Санс вернул руку в карман. — “Я был занят чрезвычайно важным делом!” Папирус одарил его недоверчивым взглядом, всем своим видом выражая неодобрение любых полуночных «важных дел». “Не веришь? Напрасно. Я стерёг наш холодильник от нашествия голодных собак. Это, скажу тебе, занятие не из лёгких!” “Глупости!” — фыркнул Папирус, но выражение его черепа смягчилось. — “Собаки не возникают в домах из ниоткуда”. “Собакам выгодно, чтобы мы так думали”, — наставительно произнёс Санс и совсем немного ускорился. — “Но ты прав, нам лучше поторопиться”. Папирус не ответил. Снег продолжал бодро скрипеть под ногами, окна домов отбрасывали на него полотна тёплого света. На улице появлялось всё больше монстров, они здоровались друг с другом, суетились, обменивались новостями или спешно скрывались из вида. Звенели дверные колокольчики, шуршали лопаты. От кондитерской потянуло манящим запахом свежеиспечённых коричных булочек и жевательной карамели. Внезапно утреннюю безмятежность прорезало ядовитое ругательство, донёсшееся со стороны отделения почты. Отпихнув от себя испуганного кролика-почтальона, на улицу вывалился старый скелет в побитом молью пальто. Он рявкнул на бедолагу, поспешившего убраться подальше, и чуть не упал, поскользнувшись на льду. “О! Там мистер Корбел!” — воодушевился Папирус. Санс, однако, его настроя не разделил. Этот старик вызывал в нём отвращение и смутное чувство тревоги. Он всегда был чем-то недоволен, грубил, мог замахнуться. Его дряхлые кости отдавали нездоровой желтизной, словно само его естество пропитала желчь. Запихнув за пазуху смятый конверт, старик захромал вниз по улице. “Мистер Ко-о-орбел!” — позвал его Папирус, энергично помахав рукой. — “Доброе утро!” Старик запнулся, бросив через плечо враждебный взгляд, — и свернул в переулок. “А он сегодня особенно чёрствый”, — поморщился Санс, — “даже для такого сухаря”. “Неужели ему прислали плохие новости?” — забеспокоился Папирус. “Можно подумать, кто-то станет писать этому брюзге письма”. — Санс ещё сильнее ускорил шаг. — “Не понимаю, чем он тебя так зацепил? Он не единственный, и уж точно не самый приятный скелет в Подземелье!” Папирус задумчиво покачал головой, подбирая слова: “Но… он такой одинокий. Разве это не грустно?” “Ха! Если ты начнёшь так же ругаться со всеми подряд — тоже будешь один”. “Но у меня останешься ты, Санс”, — мгновенно возразил Папирус, взглянув прямо на брата. — “А у него нет совсем никого… Санс? Ты в порядке?” Санс отвернулся, часто заморгав от жжения в глазницах. Столь непоколебимое доверие застало его врасплох. Справившись с эмоциями, он одарил Папируса озорной улыбкой: “Д-да! Ты аб-санс-лютно прав, приятель! Что-то я ещё витаю где-то в космосе. Надо бы мне собраться. День предстоит ещё долгий…” Папирус хмыкнул в ответ на глупый каламбур и, удобнее перехватив брата под локоть, потащил его вперёд. Они опаздывали к Гриллби уже на пятнадцать минут.