Вечер мягко ступает...

1

Я люблю приключения. Меня ну просто хлебом не корми — дай встрять в какую-нибудь умопомрачительную (для нормальных взрослых — дурацкую) историю. Например, когда мне было двадцать лет, руководитель хора, где я пела с детства, повезла нас во Флориду — на фестиваль хоровых коллективов. А хор-то детский… Но руководитель — хитрющая женщина — оформила меня как пятнадцатилетнюю. И вперёд… Поселили меня в комнате с девочками, которые ночью, вместо того чтобы спать, болтали без умолку. И до того мне это мешало спать, что я почувствовала: если и дальше так будет — сойду с ума. И однажды вечером взяла да и сбежала. Куда глаза глядят. С двумя долларами в кармане. Без документов. А мобильного телефона у меня не было — в то время ещё не каждый мог похвастаться таким предметом роскоши. Подняли, конечно, на ноги полицию. Но оформлена-то я была как пятнадцатилетняя, а фотографию им мою показали вообще в тринадцать лет — другой, я знала, у руководителя не было. Вот и искали они ребёнка. А я, конечно же, бегала-бегала, как вдруг натыкаюсь на двух полицейских. Совсем близко они — незамеченной уже не уйдёшь… Ух, как я внутри затряслась… Но это внутри. А внешне я изобразила полнейшее спокойствие и… пошла им навстречу. Они же как раз на пути стояли — иначе не пройдёшь. И… Меня пропустили. Оказала себе руководитель медвежью услугу: полицейские девочку-подростка искали, а навстречу им идёт эдакая тётка обширной комплекции… Вот и не узнали они меня. После этой поездки я заработала психическое расстройство: непереносимость разговоров — всё равно, «живьём» или по телевизору или радио. А также песен на языках, которые хорошо понимаю. Исключений очень немного. Самое главное — это, пожалуй, песни Энии. Меня зачаровывает сам её голос. И поэтому слова не раздражают, а дополняют картину. И запоминаются сами собой… Так вот, хоть и пришлось мне там хлебнуть лиха — участие в обмане всегда им оборачивается, — но сам тот вечер с приключениями я запомнила на всю жизнь. Умудрилась-то я не только наткнуться на полицейских и преспокойно пройти мимо них, но и попытаться залезть на слишком крутой холм, что закончилось «поездкой» на пузе вниз. К счастью, это самое пузо не встретило на пути ничего острого — только в грязи вывозилось. Да ещё пришлось после этого стирать брюки в попавшейся на пути быстрой речке. То есть пробыть несколько минут раздетой ниже пояса посреди леса… Да, и ещё я потом переправлялась через эту самую речку. То есть прыгала по камням, с любого из которых легко могла полететь в воду. А плавать я никогда не умела. Да и течение там было очень быстрое… Но оно, к счастью, лишь помогло мне хорошо выстирать брюки. Вот теперь обо мне можно составить какое-никакое представление. Остаётся добавить, что с тех пор прошло почти пятнадцать лет, и я стала ещё толще, а психика моя — ещё более расшатанной. И петь я уже не могу, как в молодости. Раздолбанные нервы — проблемы со сном. Проблемы со сном — проблемы с голосом. Проблемы с голосом — отчаяние оттого, что я не могу делать то, что люблю больше всего на свете. Замкнутый круг… Пришлось мне искать работу, с пением не связанную. Вот так стала я фрилансером — а точнее, переводчиком художественной литературы. Но работу я эту не люблю. А люблю сочинять сказки. И самую главную из них, самую дорогую моему сердцу несу я сейчас тому, которого полюбила давным-давно — ещё до той истории с побегом. Полюбила по-настоящему — сейчас-то, почти двадцать лет спустя, я уже могу с уверенностью об этом говорить. Хотя я за все эти годы не особенно-то и задумывалась, почему так сильно люблю его. Просто люблю, и всё… Моя Самая Главная Сказка — она именно про этого человека. Человека с необыкновенным именем: Киану. И с несчастливой судьбой. Настолько несчастливой, что все мои горести кажутся по сравнению с этим пустяковыми. В сказке этой я попыталась сотворить Чудо. Сочинить историю — конечно же, полную приключений — про человека, очень похожего на Киану, и девушку, которой отчаянно нужна была помощь, но она волею добрых Высших Сил наткнулась, убегая от преследователей, именно на него. И он, конечно же, спасал её от погони, рискуя собственной жизнью. Потому что просто не мог оставить беззащитную, охваченную диким страхом девочку-подростка на растерзание дикарям… Нетрудно догадаться, что после всех головокружительных приключений эти два человека поняли, как бесконечно много значат друг для друга, и обрели Счастье. Счастье, которого я всем сердцем желаю для Киану. Прежде всего для него. А потом для себя… Когда я написала и отредактировала эту сказочную повесть, желание, чтобы она попала в руки того, которого я люблю, стало просто нестерпимым. И я перекопала весь Интернет, но нашла всё-таки заветный адрес. Благо живу я, как и Киану, в Лос-Анджелесе. Только в жутком, полном шума многоэтажном доме, а не в таком тихом и спокойном, как он. Там, конечно же, есть охрана. Но, надеюсь, не так много. И я — вот как тогда, с полицейскими — подойду к ним вплотную. И попрошу передать Киану мою самодельную книгу. И ещё там, в простом небольшом пакете, компакт-диск с записями моего голоса. Тоже самодельными, домашними. Это когда я была моложе и пела лучше. Только бы охранники попались мало-мальски доброжелательные, а не злые как собаки. И тем более не уроды, которые за услугу потребовали бы кое-что от меня взамен. А значит, весь мой замысел рухнул бы в один миг. Объясняла бы я им, что ли, что вот такая тётка с внушительными формами может быть девицей? Что я мужчин чуть ли не с детства обходила десятой дорогой — ну, за исключением вот того случая с полицейскими, когда вывернуться совсем уж нельзя было. Нет, конечно. Я бы просто развернулась и ушла с драгоценным для меня пакетом. Хоть бы так не было… Хоть бы… я уже была такая страшная, что охранникам и в голову не пришло бы мне предлагать всякую мерзость! Хватит мне того, что я в юности и в молодости наслушалась таких предложений… Боже, который есть Любовь… Пусть моя Самая Главная Сказка попадёт в руки моего Киану! Пусть согреет его измученную душу. Пусть знает он, что есть вот такая старая — хотя он-то на девятнадцать лет меня старше — и толстая девица, которая его по-настоящему любит. И ещё любит сочинять сказки с приключениями. Боже, пусть случится Чудо… Пусть у Киану будет моя сказка! И мой голос… Прошу Тебя…

2

Приближаясь к заветным воротам, я вижу двух охранников — больше вроде бы никого нет. Один из них, переговорив со вторым, заходит в дом. А тот… заворачивает за дом. А ворота… приоткрыты. Не хватает только… святая ж ты Пифия, приоткрытого окна! Что сделает отчаянная голова вроде меня, увидев такую умопомрачительную возможность? Конечно же, стрелой — даром что лишнего веса навалом, да и возраст уже неприличный для таких авантюр — помчится к окну, пока не вернулись охранники. Иначе я была бы не я… Благо окно… вашу ж Матрицу… распо-ложе-но… ёшкин же Смит… не-вы-со-ко-ОЙ! С минуту — а может, и несколько чудовищно длинных минут — я лежу не шевелясь и почти не дыша. Только бы охранники не видели, как моя вторая нога исчезает в окне… И не слышали, как моё грузное девичье тело валится, потеряв-таки равновесие, в комнату… Кажется, это кабинет… Нет, это точно кабинет. Письменный стол, кресло… Правда, диванчик тут вроде бы не к месту… А чему я удивляюсь? Это же богатый дом, а не конура вроде той, где я мучаюсь… то есть живу. Ладно, ну его к Смиту, богатство это всё. Я не для того сюда пришла, чтобы на обстановку пялиться. Вот они, у меня в руке, одни из истинных сокровищ человеческих. Сказка и музыка… Нужно оставить пакет на столе. И, может быть, свершится не только половина Чуда: мне удастся незамеченной вернуться туда, за ворота. Но для этого нужно, чтобы все кости были целы… Ну-ка, попробуем встать…

3

Кости оказались, по всей видимости, целыми. Синяков, конечно, потом будет… Да каких живописных… Но мне плевать на них. Тут как раз игра стоит свеч… Положив заветный пакет на стол, я не успеваю убрать с него руку. Замираю на месте… Кто-то от-кры-ва-ет дверь в кабинет. Кажется, я вляпалась. Ой-ёй, как за-амечательно вляпалась… На этот раз мне, видно, не избежать, ёшкин Зион, гораздо более близкого общения с полицией. Ожидаю я увидеть, конечно же, охранника — какого-нибудь бугая с перекошенной от злости рожей. Но… — Вы кто? — спрашивает спокойный, столько лет уже знакомый мне голос. Родной для меня… Значит, ты дома… А я думала, тебя, как всегда, носит где-то на съёмках. Но нет — наверное, ты решил провести здесь один из редких выходных. Об этом мне говорит твой домашний халат, накинутый на пижаму. — Что вы здесь делаете? — так же спокойно спрашиваешь ты. И делаешь шаг вперёд… Я, конечно же, отшатываюсь. Это привычка. Многолетняя… Да нет — ей уже десятки лет. Трястись от страха при виде человека мужского пола. Избегать их, когда только можно. И когда нельзя… Школьные годы прошли. Но вот этот дикий страх, который навсегда оставили во мне избивавшие меня уроды-одноклассники, не покидает меня ни на минуту. И оживает с новой силой всякий раз, когда я оказываюсь где бы то ни было — например, в лифте — наедине с мужчиной. И даже тебя, родного моего, я боюсь… В твоих глазах мелькает растерянность… Ещё бы — ты привык к наглым молодым женщинам, которые время от времени врываются к тебе в дом и навязывают себя. Своё давно уже потерявшее девичью чистоту тело. Больше-то предложить нечего. — Что это? — показываешь ты глазами на пакет. — Здесь ничего опасного, — с трудом произношу я, словно бы проглотив тяжёлый липкий ком. — Моя книга и компакт-диск… Я думала, что успею оставить их здесь и уйти. Я не хотела тревожить тебя… — Компакт-диск? — переспрашиваешь ты, не сводя с моего лица пристального взгляда. Взгляда, до сладостной боли знакомого мне… — Там… записи моего голоса, — объясняю я, не в силах расслабиться, сбросить могучие оковы страха. — Только… не надо вызывать полицию. Я сейчас уйду… Но как я уйду? Через окно лезть уже нет сил — всё тело потихоньку начинает болеть. А через дверь… Там же охранники… И что теперь делать? — Мистер Ривз! — доносится до меня сквозь нарастающий звон в ушах. — Вы в порядке? Мы сейчас! — Не беспокойтесь, — небрежно отвечаешь ты охраннику, который увидел меня с улицы, через открытое окно. — Это моя подруга. — Но как она туда попала? — чешет в затылке обескураженный детина в форме. — Вы же вроде один в доме были… — Один, да не один! — с еле заметной улыбкой бессовестно врёшь ты. — Она всё время здесь была — ещё до вашей смены. — А-а… — тянет охранник, всё ещё пытаясь сложить два и два. Но потом, махнув рукой, оставляет эту трудную арифметическую задачу и, сдерживая идиотскую ухмылку, бросает: — Отдыхайте, мистер Ривз… Ты вежливо киваешь, и успокоенный, по-видимому, верзила поворачивается к окну спиной, а потом неспешно удаляется к воротам, где его поджидает напарник. — Спасибо тебе… — переведя наконец дух, шепчу я. — Как ты сюда попала? — не отрываешь ты от меня неповторимого внимательного взгляда. — Неужели через окно? — Неужели, — эхом отзываюсь я, невольно морщась от боли. — Я… пойду… То есть… проведи меня, пожалуйста, мимо охранников. Я их боюсь… — Ты и меня боишься, — звучит полный всё того же нерушимого спокойствия ответ. — Но почему-то же рисковала своим здоровьем, чтобы подарить мне вот эти сокровища. Ты подходишь на шаг ближе. Протягиваешь руку… — Нет! — Так я и думал… — сокрушённо качаешь ты головой, когда я с невольным восклицанием отшатываюсь, вжимаюсь поясницей в подоконник и кривлюсь от боли. — У тебя есть родственники или друзья? — Нет… — произношу я то же слово, но гораздо тише. — Тогда позволь помочь тебе… В твоём голосе звучит столько спокойного, доброго тепла, что я невольно киваю. И стараюсь изо всех сил не дрожать. Не отшатываться от родной руки…

4

— Ай! — вскрикиваю я — больше всё-таки от боли, чем от страха, — когда ты осторожно кладёшь мне руку на плечо. — Паршиво… — вновь сокрушённо вздыхаешь ты, поспешно закрывая и зашторивая окно. Умница мой… Пусть до охранников, которые уже подумали невесть что, больше не донесётся отсюда ни одного звука. — Я сейчас вернусь, — произносишь ты, включив уютную настольную лампу. — Разденься пока до нижнего белья. Не поднимая на меня взгляда, ты уходишь из кабинета. Конечно же, я стою как вкопанная до самого твоего прихода. Правда, ждать тебя приходится недолго — наверное, минуту. А может, и того меньше… Как я уже догадалась, ты нисколько не удивляешься, обнаружив меня одетой. — Дикий ямс, — показываешь круглую пластмассовую коробочку. — Как в фильме «Дублёры»? — нахожу я в себе силы улыбнуться. — Именно, — широко улыбаешься ты в ответ. — Оно и в жизни помогает… Я, конечно, могу уйти, пока ты будешь намазывать ушибы. Но спиной ты тоже, я думаю, крепко ударилась. Поэтому… позволь мне помочь. Я люблю тебя. Больше, чем полжизни, любила тебя. И — так хочется в это верить! — до конца дней своих буду любить. Но… Любила я всегда твою душу. Твои глаза — такие добрые и бесхитростные… только когда ты не играешь какого-нибудь злодея. Твою открытую, полную обаяния улыбку… А вот о том, чтобы перед тобой раздеться… Чтобы ты прикасался к моему телу… Об этом я даже и не думала никогда. Это… ЭТО случается уже за пределами моей сказки. Но руки и ноги… Да всё, что только можно, болит уже так, что скоро искры перед глазами запляшут! А ещё… вот она — возможность проверить, того ли человека я полюбила. Насколько ты окажешься благороден, чист душой… — Я верю, что ты не… Окончание фразы застревает у меня в горле. Вернее, мысль никак не хочет облекаться в слова. — …не такой, как обычные мужчины? — со смешинкой в глазах произносишь ты свой вариант. Я невольно прыскаю со смеху. Пришить артисту ярлык человека с нетрадиционной ориентацией только за то, что он в юности сыграл такого в кино… Верх идиотизма. Однако же, шутки шутками, а век не отмоешься… — Нет… — быстро становлюсь я вновь серьёзной. — Я верю, что ты… не способен на… — Спасибо за доверие, — столь же серьёзно отвечаешь ты. — А ещё я до предела вымотан съёмками. Приполз домой сегодня под утро — недавно только проснулся. А ещё мне, если ты помнишь, пятьдесят три года. Так что наплюй на свои страхи и раздевайся… Кстати, а как тебя зовут? — Мэлоди Алáна. — Очень приятно, — с дурашливой вежливостью кланяешься ты. — Киану Чарльз. Но можно просто Киану… А тебя? — Мэлоди, — невольно вздыхаю я, потихоньку освобождаясь от страха. — Или просто Мэл. — Не бойся, Мэл, — снова серьёзнеешь ты. — Позволь помочь тебе… Третий раз… Словно сказочное заклинание. Заклинание, которым ты пытаешься прогнать мой многолетний дикий страх прочь… Я люблю тебя. А любить — значит, кроме многого прочего, доверять. Верить, что любимый человек никогда не обидит меня. Я быстро вылезаю из футболки и лёгких спортивных брюк. Опускаю глаза… — Ой… — морщишься ты, будто обо что-то сильно поцарапавшись. — Ой… Уже видно-то как… Но ничего — сейчас мы им покажем… Мэл, сними бюстгальтер — там всю спину намазать надо. А спереди… Ой… Тем более снимай. Не веришь — погляди в зеркало, какая «красота». Хорошо, что крови нигде нет… Полюбовавшись синяками, которые уже вовсю «украшают» меня спереди, я молча делаю, как ты просишь. То есть предстаю перед тобой лишь в хлопчатобумажных трусах и резиновых шлёпанцах. Да, это тебе не шикарная супермодель восемнадцати лет от роду в кружевном белье haute couture и туфельках на пятидюймовых шпильках… — Сделай вот так, — произносишь между тем ты, нанося на ладони толстый слой целебной мази. — И намазывай спереди, а я — сзади. — Я… очень страшная? — вырывается дурацкий — более дурацкого не придумаешь! — вопрос. — Синяки страшные, — тихо, серьёзно отвечаешь ты. — И вены ещё эти варикозные… — не выдерживаю я. — А у меня в спине позвонки искусственные, — кроешь ты козырем. — И что?.. Не дёргайся так… Последнюю фразу ты произносишь почти с мольбой. Сколько в тебе нежности… Конечно же, я не могу не дёргаться, чувствуя — впервые в жизни, ёшкин же «Навуходоносор»! — прикосновения к своему телу мужских рук. Из-за этого даже боль ощущается не так сильно. Когда ты уже, стоя на одном колене, намазываешь здоровенный синяк на и так обезображенной синими венами ноге, я спохватываюсь и быстренько втираю пахучую мазь в синяки на груди и пузе. И ты, сняв халат, набрасываешь его на меня. Я поспешно закутываюсь в спасительную одежду…

5

Показав мне, где уборная, ты устраиваешь на мягком диванчике постель. И я, кряхтя, шипя и охая, забираюсь под чудесный чистый пододеяльник. На улице, скорее всего, уже стемнело… — Как насчёт ужина в постель? — предлагаешь ты, аккуратно подтыкая одеяло. — А что у тебя есть? — хихикаю я. — Сардины… и сардины? Ты тоже улыбаешься, вспомнив фильм «Цепная реакция». А потом уже вполне серьёзно предлагаешь бутерброды с ветчиной и чай. Конечно же, я не могу отказаться… Мы ужинаем вдвоём: я — полусидя в постели, ты — примостившись на краешке диванчика. Хотя мог же и в кресле с комфортом устроиться… — Будешь спать? — спрашиваешь ты после наполненной необъяснимым уютом и спокойствием трапезы. — Вряд ли засну после всего… А у тебя капли какие-нибудь есть? Боярышник, например… Успокоительные капли, к счастью, в твоей аптечке находятся. — Спокойной ночи, — ласково проводишь ты ладонью по моей взъерошенной, наполовину седой чёлке. — Капли должны подействовать, — невесело вздыхаю я. — А на это время надо… — Тогда посмотрим, что у тебя тут, — понимающе киваешь ты. И, открыв пакет, вставляешь мой диск в музыкальный центр… Первым номером идёт «Evening falls» Энии. Чудесная песня, которую я, как и тебя, полюбила много лет назад. И в которой излила признание в любви к тебе. Так же, как и в своей сказочной повести… — Гаснет солнца свет, Вечер мягко ступает. То ли сплю, то ли нет — Неужель так бывает? Спустился на землю неповторимый, сказочный для меня вечер… Вот он, ты, — рядом со мной… Это ли не волшебный сон наяву? — Просыпаюсь на миг, Но тотчас засыпаю. Рядом Дом или нет — не пойму… Рядом Дом… Ох, когда же я дойду? У меня не было Дома. Крошечная убогая квартирка, в которой я знала в детстве и радость, но гораздо больше — страх и слёзы. А в юности — и горе… Это не мой Дом. Настоящий Дом — это такое место, где с тобой рядом кто-то, кого ты любишь. Кто-то добрый. Тот, кто никогда не причинит тебе боли. Тот, кто позаботится… Вот как ты… Пусть побудет со мной Сказка. Хотя бы эту одну ночь… Потом ты снова убежишь на съёмки, а я вернусь в свою конуру. Но вернусь счастливой — зная, что моя книга теперь у тебя. И ты когда-нибудь откроешь её — так, как поставил сейчас мой диск. — Я иду тропой, Вижу — тень предо мною… Ты меня в мир другой Поведёшь за собою… Ты меня унеси В мир, где стану собой я. Рядом Дом или нет — не пойму… Рядом Дом… Ох, когда же я дойду? Здесь Сказка… Мир, непохожий на тот, где я жила. Мир, где меня наконец-то согрели. Во всех смыслах… И не побрезговали моими недостатками. Но этому скоро придёт конец… Я не должна забывать… Не должна позволить замученной, запуганной за столько лет душе расслабиться. Надо быть сильной… Да я… синяки эти уже люблю. Потому что они мне о Сказке… о Доме… будут напоминать. — Путь поисков долог, заблудиться боюсь, Ведь вокруг — океан темноты… Но надеюсь, что когда-то вернусь В детский сон, где был со мною рядом ты. Мог бы ты подумать, что снился мне, когда я была совсем маленькая? Я ещё не знала о тебе ничего. Но уже тогда любила… И на всю жизнь запомнила тебя — высокого, с чёрными волосами и добрыми карими глазами… Нет, ты не знаешь… Но узнаешь, если прочтёшь мою сказку. Там есть эти слова… Я люблю тебя… Теперь уже хорошо понимая, за что именно. За твою доброту. Это прежде всего… Без неё ничего не стоил бы ни твой удивительный талант актёра, ни ум, ни храбрость. Ни красота и обаяние… Я люблю тебя. Ты столько лет помогал мне, поддерживал меня в самые чёрные минуты моей жизни… Ты подарил мне Сказки. «Прогулку в облаках» и «Дом у озера»… Сказки, которые посмотришь — и хочется жить. Но все эти слова — такие бледные и несчастные… Ими не выразишь, не перескажешь, как я тебя люблю. Это можно передать только взглядом. И прикосновением… Я сажусь в постели и обхватываю тебя, сидящего рядышком, за плечи. Прижимаюсь к тебе головой… Пусть ты почувствуешь. Пусть ты запомнишь этот добрый, чистый, сказочный вечер на всю жизнь — как и я. — Если я уйду, Сохраню ль в сердце Чудо? Реку перейду — Неужель всё забуду? Как дитя, я бреду, Но дороги не знаю… Вот он, Дом. Я пришла, я тут… Вот он, Дом… Ох, когда же я дойду? Уходить отсюда будет тяжелее, чем умирать… Оставлять Сказку… Сказку, что наконец-то отогнала чудищ, которые всю жизнь преследовали меня. Имена им — Страх и Одиночество… А ты… Ты рядом со мной… тоже больше не одинок? Или это чувствую только я? Только мне кажется, что я наконец обрела Дом?.. — Спи крепко… — слышу я сквозь дремоту, что неумолимо наваливается на меня. — Завтра у меня тоже выходной. И мы почитаем вместе твою книгу. От этих слов мне становится так тепло, так спокойно, что я тут же проваливаюсь в глубокий сон. Но успеваю почувствовать, как пахнущая диким ямсом рука бережно откидывает спутанные, почти седые пряди с моего лба. И как к нему прикасаются осторожные тёплые губы… — Я хочу узнать, кто ты… Это последние слова, которые долетают до меня перед окончательным погружением в сон. Слова, которые дарят мне надежду. Надежду на то, что Сказки могут сбываться — каких бы невероятных чудес ни были они полны. На то, что далеко не одну книгу прочтём мы, сидя рядышком в этом уютном кабинете. И чудище Одиночество уже не сможет добраться до нас с тобой. Ты — мой Родной. Я люблю тебя… Даже в объятиях самого глубокого сна я буду это помнить…