Треск

      В холле Склифа непривычно пусто. Еще 10 минут назад отделение было погружено в полнейший хаос, являющийся для «местных» вполне стандартным состоянием, а сейчас из людей в приемном осталась одна Дубровская с набором только что открытых историй болезни в руках.       —Нин, дай мне кого-нибудь из сосудистых, а, —Брагин, облокотившись на стойку регистрации, отпил крепкий кофе из картонного стаканчика, —Ногу мужику подшивать будем.       —Охх, Михалыч, —Дубровская на секунду задумалась, —А у меня все заняты. Павлова вроде у себя, сейчас позвоню.       —Ирина Алексевна? —хирург немного оживился и, размяв затекшую спину, сделал еще один глоток. —Ну я сам к ней забегу, а то начальство мне в последнее время ассистировать не желает-с. Хоть причину выясню.       —А она вообще не оперирует уже неделю, —Нина бросила короткий взгляд на красный календарик, висящий на стене, —Отказывается, говорит: «бумажной работы много». […]       Ирина Алексеевна несколько дней, а может уже и больше, пребывала в состоянии, которое обычно называют «как в воду опущенный». По-взрослому испугаться этого она еще не успела, но насторожилась и операции не брала. От греха подальше.       Прятаться от «работы руками» за горой документов было удобно, особенно перед Новым годом — никому не нужно лишний раз объяснять, как тесно конец года связан с отчетами для министерства и проверками оттуда же. Но вечно сидеть в кабинете тоже ведь не получится — это Павлова прекрасно понимала, но предпринять что-либо не решалась как минимум из-за того, что собственное состояние было для нее тайной, покрытой мраком.       Вроде и стресса в жизни особого наконец-то нет — стабильность на работе, любимый муж (наконец-то официально), коляска инвалидная забыта еще два года назад. Даже блудный Кот вернулся — месяц назад словно из воздуха появился под входной дверью и разбудил половину подъезда истошным ором — открывайте, мол, я домой пришел.       Только вот странное ощущение не покидало ее тело — ни болью, ни какой-то четкой слабостью назвать это нельзя. Просто «туман» перед глазами словно не проходит, просто шаткость походки, которая после двух лет реабилитации ощущается очень четко. Просто думать обо всем этом после того, что было, становится сначала тревожно, а потом практически страшно.       Но действительно пугала ее только одна перспектива, едва заметно маячащая на горизонте — перспектива обнаружить в своей только-только выровнявшейся жизни что-то, что подвергнет ее эфемерное счастье очередной опасности, приставит к ее горлу ледяной нож. И это «что-то» отчего-то виделось Ире неприятной черной кляксой.       Олег постучал в дверь и тут же просунул в кабинет голову, не дожидаясь ответа.       —Ирина Алексеевна, —мужчина сощурился, недоверчиво смотря на начальницу. —У нас там резаная рана, сосудистый нужен, все остальные заняты. Пойдете?       Павлова уже открыла было рот, чтобы отказаться, но что-то заставило ее остановиться. Видимо, странный взгляд хирурга, которому она за неделю отказала в операции не то три, не то четыре раза. Не пойдет — начнутся сомнения, а последовательность «подозрения Брагина — его разговор об этих подозрениях с Кривицким» выстроена еще со времен ДТП.       —Какая операционная?       —Вторая, —Брагин улыбнулся, —Через 10 минут. […]       —У меня все стабильно, —Костя, на несколько секунд отвернувшийся от монитора, в штатном режиме обратился к коллегам.       Операция с самого начала шла тяжело, окружающая атмосфера заставила замолчать даже птицу-говоруна в цветастой шапочке. Павлова, направившая всю свою концентрацию на операционное поле, старалась лишний раз не поднимать взгляд, чтобы не сбиваться с последовательности действий. Несмотря на физически ощущающееся в помещении напряжение, пациент действительно был стабилен, хотя еще час назад, когда стекло на стройке упало ему на ногу, прорезав заднюю часть голени, потеря крови создавала вполне серьезную угрозу для его жизни.       —Ирина Алексеевна, —Брагин вздохнул, оценивая объем оставшейся работы, —Вам сколько еще? Я вроде закончил с мышцей, могу переходить на само сухожилие.       —Заканчиваю, Олег Михайлович, —Павлова формировала анастомоз на ветви малоберцовой артерии, —Минут пять-семь.       —Ну вот и отлично, а остальное я тогда сам.       Опасения сосудистого хирурга отчасти подтвердились — приходилось прикладывать какие-то невероятные усилия, чтобы не терять фокусировку, и с каждым часом делать это было все сложнее. Стоило на секунду расслабиться — и все сосуды тут же расплывались, пропадая из зоны видимости. Но думать о причинах времени не было — нужно было заканчивать вмешательство.       —Все хорошо у вас?.. —Константин озадачено уставился на монитор, —Давление падает.       —У меня все нормально, —и без того серьезный Брагин сосредоточился. —Вроде бы.       —Ирина Алексеевна, все в порядке у вас? —анестезиолог слегка наклонил голову, пытаясь поймать взгляд заведующей.       Павлова не отреагировала. У нее самой было не все в порядке — вся концентрация, которую она выстраивала с фразы «пациент в наркозе», всего за несколько секунд испарилась, и теперь коллег она слышала словно через вату. Поле зрения женщины интенсивно сужалось, и любые попытки зацепиться глазами хоть за что-то, что могло вернуть ее к операции, были тщетны. Операционная словно погрузилась в плотный туман.       —Ирина Алексеевна! —Брагин прикрикнул второй или третий раз подряд. Сработало.       —Что вы кричите, я вас прекрасно слышу, —Павлова дернулась не столько от громкого звука, сколько от реального испуга. Чуть не отключилась во время операции, Господи.       Брагин стоит, широко открыв глаза и нахмурившись, и не знает, к кому бросаться — к пациенту, давление которого стремительно падает, или к Ирине, которая, кажется, последние двадцать секунд была вообще не в сознании.       —Анастомоз разошелся, —Павлова вытягивает руку в сторону медсестры и наконец поднимает взгляд. За напущенной уверенностью и строгостью читается пусть и секундный, но все же абсолютно честный ужас. —Сейчас переделаю, все нормально, работайте. Зажим.       Олег еще почти минуту не отрывает глаз от Ирины, пытаясь понять, может ли она вообще работать, а после, шумно выдохнув, возвращается к операции. […]       Из операционной они все же выходят вместе — Павлова осталась до самого конца, но последние сорок минут просто следила за ходом работы. Брагин не останавливает ее, чтобы поговорить, но, задержавшись у сестринского поста, интуитивно поднимает взгляд и смотрит вслед начальнице. Ее неуверенные шаги и легкое покачивание бросаются в глаза за несколько секунд. […]       Ира не знает, чего она хочет больше —повернуть ключ в замке, закрыть глаза и ближайший час вообще не двигаться, чтобы не вызвать головокружение, или расплакаться прямо в своем небольшом кабинете от едкого страха, сковывающего дыхание. Стук в дверь не дает ей выбрать ни один из этих вариантов.       —Да, входите. —сдавленно, почти шепотом.       —Ирина Алексеевна, —Брагин все же заходит в кабинет. Павлова, прикрыв глаза, сидит на темном диванчике, руками сжимая подушку до белых костяшек. —Пустите?       —Говорю же, входите, —резко открывает глаза, —Олег Михайлович.       Мужчина с полминуты молчит, не зная, что и как сейчас у нее спрашивать. Но молча уйти в ординаторскую он не может. Он же видел. Он же все заметил.       —Ирина Алексевна, —одной рукой подтягивает к себе стул и садится напротив дивана, —Вы себя как чувствуете?       Женщина задумывается, не зная, что и как ему сейчас отвечать. Он же все видел. Выдыхает и снова прикрывает глаза.       Возможно, если бы она была абсолютно уверена в том, что он не пойдет к Кривицкому, не потащит ее на обследования и не включит по привычке «ее лечащего врача», она бы поделилась с ним если не всеми мыслями, то хотя бы их частью. Но страх сковывает ее действия, не оставляя места для доверия к человеку, отношения с которым у нее и без того, мягко говоря, сложные. Они же то на «ты», то на «сволочь».       —Все в порядке, Олег Михайлович, —встает с дивана и осторожно пересаживается в уже родное кресло. —Хорошо, что вы зашли. Я хотела с вами обсудить ваши систематические опоздания.       Тон женщины в секунду меняется с растерянного на холодный, абсолютно рабочий. Брагин шумно выдыхает и еле слышно чертыхается, понимая, что любую попытку поговорить Павлова сейчас отсечет в секунду, не задумываясь.