Да придёт рассвет...

1. Свеча Пророчества

Интерлюдия о 3-м декабря 1995

"Рождество — семейный праздник". Заученно повторял про себя мальчуган, тянувший среднего размера кем-то срубленную ель. Руки держались за лапы хвои в попытке удержать тяжелую ношу, а ствол оставлял за собой глубокую борозду на пушистом снегу. Зима нынче щедро одарила Шотландию и ее жителей снежными осадками. И чтобы суметь беспрепятственно продолжать свой путь, протаптывая дорожки, жителям приходилось попотеть. Вот и мальчику каждый шаг давался тяжело, но он не останавливался. Шел и громко сопел. Шапка съехала набок и держалась на одном честном слове, которое он дал матери и пообещал прийти к обеду. Одна варежка уже была потеряна без возможности её найти. Поскольку вспомнить, где и когда её видели в последний раз не представлялось возможным. Да и голова была занята другим. "Маме понравится ёлка, я уверен. Да ещё и я не потратил на неё ни цента! И теперь мне разрешат открыть календарь!" Покрасневшие щеки кусал мороз, а иголки жалили липкую кожу озябших рук. И все же улыбка светилась на его лице. Он повернул за угол и вышел на прилегающую к центральной площади рынка, улицу. Здесь было протоптано, что облегчало передвижение ели, да и руки начало покалывать. Однако людей, кому он мог бы помешать, стало больше. С наступлением предпраздничных дней обычный непримечательный рынок, по обыкновению продающий всякое барахло, сменил свой нарицательный статус. И теперь носил гордое название «Ярмарки Рождественской». Сей факт давал продавцам право завышать цены. А величина стоимости была прямо пропорциональна дате приближения самого Рождества. Вокруг сновали толпы людей; они спешили, глазели по сторонам, толкались и при любом удобном и неудобном случае громко и ощутимо показывали свое возмущение. Не слыша самих себя, им не было дела друг до друга и тем более до мальчика, который с завидной упорностью продолжал тащить ель. В целом — обычные ничем не примечательно выходные, за исключением того, что наступил первый день адвента. И все начали потихоньку сходить с ума. В общей массе суть их диалогов можно было свести к следующим репликам: — Ну м-а-а-а-а-м! Ну к-у-у-п-и-и-и! — Почему так дорого?! Они что, инкрустированы красными алмазами?! — Я не вижу смысла покупать эту лабуду, дорогая. На следующий год они нам её передарят. Мы уже не раз это проходили! — У Пэгги уже есть такая! А я не хочу быть как Пэгги! И вообще! Домой хочу! Голова тут с вами заболела! — Мои бедные, несчастные нервы! Никто их не ценит и не уважает!.. Да, вот этот, розовенький! Спасибо, дорогой! -Есть другого цвета?!.. Но этот не благородно-изумрудный, а какой-то рвотно-зелёный! И он, по-вашему, якобы способен передать рождественское настроение?! Вопрос риторический, надеюсь, хоть это вы понимаете… Несмотря на старания отвлекающих факторов, особенно вляющих на неокрепшую детскую психику: какофонии звуков, яркости красок, витающего аромата праздника — корицы и цитруса, а главное — яблока в карамели и разноцветных леденцов, мальчик сумел продолжить свою благую миссии по доставке ели на дом. И уже почти дошёл до конца рынка, как вдруг глаз зацепился за что-то блестящее. Его привлекла лавка, что стояла в стороне от основной дороги. Раньше он ее не видел. Хотя и крутится здесь постоянно, выполняя поручения мамы и тетушки Мюриэль. Глаза загорелись, а руки забыли про неудобства. Поправив сползшую набок шапку, и водрузив ее на вихор, мальчонка устремился к прилавку. Голос зазывала дополнял какофонию звуков на уже, итак, людной и оживленной улице, создавая неповторимую музыку. Аккомпанемент этих аккордов состоит из предрождественской суеты и толчеи. — Игрушки! Самодельные ёлочные игрушки! "Сколько их! И все такие красивые и яркие!" – Ручная работа, торопитесь приобрести! "О, а вон та, с краю, будет хорошо смотреться на нашей ёлке!" Сказано – сделано. Руки разжались, а ноша упала на снежную мостовую. Ноги сами понесли его к этой лавке чудес. Глаза видели только цель - понравившуюся игрушку. Остальное не имело значения. Сейчас был только он и ёлочная игрушка – Эксклюзив! Только сегодня! Вас ждут уникальные подарки от мастеров своего дела! Вы больше нигде не найдёте такой филигранной работы! - звучный голос продолжал. Шаг. Ещё один шаг. Уже можно различить узорную вязь на стеклянной поверхности. – Ручная роспись! – вторил голос его мыслям. Ещё ближе. Ещё чуть-чуть. Вот уже озябшая рука, словно в замедленной съёмке, поднимается в направлении желанной цели. – Подарите своему ближнему маленькое чудо на Рождество! Медленно. Вот окоченевшие пальцы уже у цели – один, второй. Указательный самый смелый. Потянулся раньше остальных. Секундное промедление. Выдох. И. – При создании игрушки мастера добавляли толику магии! — все не унимался голос, и не замечая развернувшегося у прилавка действа. Последний рывок. 3, 2, 1... Хлопьями шёл снег. Люди сплошным потоком шли по своим делам. Их объединяла общая цель – по возможности экономно закупиться к грядущим праздникам. И казалось, ничто не напоминало палатке с елочными игрушками. Только на мостовой покоилась кем-то забытая ель, завернутая снегом в белый саван. В это время на главной площади зажглась свеча. Долгожданная. Первая. Символ пророчества. С этого момента адвент считался открытым.

###

21 декабря 1995 года

Наступило третье воскресенье декабря, а это значит, что пришло время зажечь третью свечу адвента. Символ радости. Однако на этом празднике жизни как магглов, так и магов можно было заметить лишний элемент. Неуместный. Чужеродный ощущениям зарождающегося счастья и надежде на лучшее. Чёрная клякса, что растеклась по кипенно-белому холсту и въелась в полотно заснеженного Уилтшира. Этим пятном являлось старинное поместье чистокровного рода "Священных двадцати восьми" – Малфоев. Четыре тёмные башни – дань четырём сторонам света, равнодушно взирали пустыми глазницами. Железные кованные ворота превратились в ловушку, что обычно окружали и охраняли территорию поместья, а теперь – захлопнулись. Малфой-мэнор чётко улавливал и отражал настроения своего хозяина и главы рода. Поэтому сейчас в нем было больше готического, нежели романского стиля. Хотя изначально их сочетание было гармоничным. Несмотря на то, что готика пришла вытеснить романский стиль. Тем не менее благодаря грамотному руководству основателя рода Малфоев – Арманду и правильному подходу к взаимодействию с родовой магией – поместье начало процветать, как и связанная с ним династия. Под его чутким руководством удалось достичь баланса между магией рода, ее хранителем и проводником – мэнором, и её "детьми". Три элемента. Которые сейчас чернели уродливой кляксой. Магия текла нестабильно, а глава рода находился не в лучшем расположении духа. И это ещё мягко сказано. Он держался за трость. Эта была его опора в подобные моменты. В ней находилось его сердце – палочка, накопившая силу и опыт целого поколения. Люциус держался за это знание и ощущение осязания при прикосновении кожи руки к текстуре трости, этой прохладной гладкости. Она буквально удерживала его внимание, помогая быть более сосредоточенным, уверенным и решительным. За последний год он приобрёл ещё одну привычку, что совсем не было похоже на консервативного Люциуса. А именно – использование набалдашника трости при переходе из состояния спокойствия к состоянию эмоциональных перепадов. В подобные моменты он сжимал своей ладонью челюсть змеи, а её клыки впивались ему в плоть. Этот способ приземлял. Помогал осознать себя в моменте, не поддаться чувству тревоги, потере контроля и как следствие – эмоциональному захлестыванию. С какой стороны ни посмотри, а вещь действительно полезная. И Люциус старался не расставаться со своей тростью, прямо как Тёмный Лорд со своей змеей. Однако в данный момент происходило то, что затмевало для Малфоя кишащие в голове мысли. Все, кроме одной. Из-за которой сердце забилось быстрее. Той, что заставила усилить хватку так, что от резкого оттока крови, кожа утратила аристократическую бледность. И теперь могла посотязаться за звание "живой мертвец" с землистым оттенком кожи своего собеседника. Вопрос — обращение. Разочарованное, полное лицемерного, приторного сочувствия: Как ты выносишь себя, Люциус-с-с? И ответ. Подавленно-растерянный. Еле слышимый, но четко прозвучавший в напряженной тишине мэнора: Я не знаю. «Еще одно поражение. Очередной позор — как главы великого чистокровного рода — признание в постыдном. Ощущения непозволительных доселе эмоций: замешательства, смятения, страха и неуверенности — в своих силах и принятых решениях. А главное, их проявления перед существом, которому он, отчасти обязан своему нынешнему положению». Люциус все глубже и глубже проваливался в эту яму, наполненную самобичеванием, на автомате утаскивая за собой семью. Его взгляд был обращен в себя и было видно, что вопрос вышиб Люциуса из привычного и в одночасье ставшего ненадежным, седла. Тем временем стоявший рядом Темный Лорд, ощущал глубокое чувство удовлетворения. Он добился нужной реакции. И сейчас купался в эмоциях своего скользкого друга, жадно впитывая их в себя. Поскольку сам уже не был способен создать, воспроизвести или прочувствовать такой эмоциональный спектр. Усилием воли и жгучим желанием побыстрее закончить разговор, Люциус постепенно выбирался из этой засасывающей пучины отчаяния. Кроме Лорда, свидетелями его всплеска стали своды старинного алькова, где отныне и навеки преданное поместье схоронит секреты своего хозяина. «Что убережет меня и мою испорченную репутацию от дополнительных неприятностей. Я итак уже растерял практически все свое влияние, а мое слово уже не имеет былой силы». Люциус наконец моргнул, приготовившись встретить довлеющий взор красных глаз напротив, и решительно поднял взгляд. Но лишь удаляющийся шорох тяжёлой мантии по каменному полу ознаменовал завершение этой не менее результативной аудиенции двух августейших персон — Лорда Волан-де-Морта и его служителя — Лорда Малфоя. Одного Высочайшего — по самовыдвижению. Второго Высочайшего — по крови. И где-то в этом эгоцентрическом противостоянии двух противоречий запряталась магия, что была основой существования каждого из них, и даже больше — самой жизнью.

###

Неделей ранее

На этот раз тишина не оглушала. Напротив, была разбавлена гулом огня в камине, что в темпе природного метронома пожирал свою добычу – поленья. Если прислушаться, то кроме темпа, можно было уловить определённые ритм и такт. Зажжённый камин придавал уюта окружающей обстановке. Да и сама комната отчего-то зацепила Люциуса. Хоть в ней не было ничего примечательного ни коллекции редких книг, ни антикварных вещиц, ни признаков фамильного лоска в стиле декорирования. Мебель отличалась удобством и простотой. Ранее здесь оставались гости, статус которых не был высок, но вот связи или способности могли в нужный момент пригодиться и послужить на благо семьи. Обычно Малфой даже не посещал это крыло поместья и не заходил в помещения на этаже. Все комнаты были для него одинаковыми в этом гостевом крыле. И все-таки вот он, уже в который раз отдал предпочтение своей недавно сформировавшейся привычки. И теперь вольготно устроился на мягком кресле. Несомненно, существовали определенные преимущества его нового выбора. Во-первых, окна выходили на внутренний двор поместья, где росли тисы, а соответственно воздух был иным, ощущался для него иначе. Во-вторых, именно этой комнате Люциус был обязан минутами покоя, хрупкой иллюзией временной безопасности и восстановлению ритма дыхания. У Нарциссы тоже была «своя» комната, в которой она проводила большую часть времени, пока Драко был в школе, а Лорду не требовалось ее присутствия. Малфой знал о местоположении, но хода туда ему не было. Личное пространство его жены. Теперь и у него появилось такое пространство. Примечательно, что они оба не выбрали те комнаты, которые когда-то совместно делили с момента заключения брачного договора и до поступления их сына на второй курс… И в-третьих, искать его здесь додумались бы в последнюю очередь. О «новой причуде» как охарактеризовал привычку своего друга Северус, знал только он. И только ему сюда был доступ, чем зельевар сегодня и не преминул воспользоваться. Тепло, исходившее от огня, могло поспособствовать расслаблению напряженных мышц. Если ему поддаться. Однако черная фигура у окна представляла собой натянутую струну и пока была не готова к взаимодействию. Что ж, я подожду, — смилостивился над другом Люциус. Позволив себе откинуться на спинку кресла, он постепенно начал расслабляться: шея, плечи, корпус. Лишь голова не хотела поддаваться, а мысли хаотично метались. И в попытке замедлиться непроизвольно пытались подстроиться под ритм треска поленьев. Сильная доля метра «сигнализировала» своим звучанием рикошет верхнего слоя горящей древесины. «Этакая своеобразная мелодия пиршества». Все же старался расслабить тяжелую голову Малфой. Используя перенос фокуса внимания на детали вокруг, чтобы справиться с последствиями напряжения сегодняшнего дня, а заодно — помочь с контролем эмоций, вспышки которых, мельтешили у него в мозгу. Однако с состоянием перманентного стресса уже не было смысла бороться. Поскольку тот уже въелся под кожу и теперь тёк по венам, подпитываясь меткой. Создателем-художником которой, являлся их любимый Лорд. Люциус предпочёл остановить поток мыслей, чреватое негативными последствиями для него и его семьи. «Безопасная, нейтральная полоса — вновь обратиться к музыке — и звукам, что издает тандем огня и древесины — мелодию термического разложения последней на свои составляющие. Гипнотически. Смерть способна как ничто, и никто умиротворять. До конца. И возвращать к истокам. А огонь, как ничто и никто другой, умеет жить. Ярко. Живо. Всегда на пределе. Я вижу и слышу его пульсацию. Его метр. Одна сильная доля обозначает наиболее звучный выстрел, образуя такт». Он зацепился за монотонность действий и начал считать, а в это время мысли успокаивали свой бег. 43 звучных треска спустя фигура, продолжающая стоять у окна, изображая памятник самой себе и своему рождественскому настроению, вернее — полному отсутствию оного, наконец отмерла. Голова слегка повернулась в сторону Люциуса, а свет от огня отразил на стене профиль говорившего, сохраняя его в тени. Хищный нос обратился к Малфою: — В последнее время, ты не ощущал что-нибудь… странное? Люциус недоуменно взглянул на своего визави. Тот поморщился. Видимо из-за коряво составленного вопроса. «М-да, сегодня я могу похвастаться мастерством красноречия и умением донести мысль на уровне особо «умелых» студентов Хогвартса. Просто мастеров своего дела». Яркая картинка так и маячила у Северуса перед глазами: жалкие заикания Лонгботтома и блеяния недоучки Уизли последнего говорили об их незавидном положении сами за себя: — Что-что-т-то не т-т-так, сэр? — постоянный вопрос гриффиндорцев, видимо, только во время его уроков. «Ну просто гении дедукции и чудес ее проявления... Определённо что-то не так. Что-то было не так. Он чувствовал это. А его магия фонила». Зельевара начинал раздражать "сильно раздражать" тот факт, что это «что-то» пока остаётся невыясненным. Поэтому Северус и заглянул к Малфою. Его желание зацепиться за тему и потянуть за появившуюся ниточку привело его к Люциусу. Связующей нитью послужила его магия. И вот, он здесь. Люциус с интересом наблюдал за таким нехарактерным для друга поведением. Так же резок, но порывист в движениях. Сквозило волнением. — Что-то не так? Помимо того, что теперь мое поместье стало прибежищем для всяких лиц сомнительного происхождения? Особенно, в этой связи пострадали темницы. А наши душевные собрания... — Да-да, помимо этого — раздраженно перебил его Северус, добавив — а насчет темниц, переживешь. И на заметку, тебе и твоему чувству спокойствия; там держат не только маглорожденных. Еще есть полукровки и несговорчивые, чистокровные маги. — О, Северус. — с ленцой протянул Люциус — твоя забота просто бесценна и так действенна. А чувство юмора всегда воодушевляет. Хитро блеснув глазами, Люциус остановил свою хвалебную речь. Всполохи огня отражались на его лице, придавая образу демонический вид. Посыл был ясен. Собеседник настроился на волну и был готов продолжать их словесную игру. Теперь ход за Северусом. Он окажется решающим в вопросе помощи от Малфоя. И зельевар знал, как нужно разыграть партию, чтобы никто из них не остался в накладе, а заодно — обратить внимание друга на важные моменты.

20 минут спустя

Семья. Этот ход был настолько очевиден и ожидаем, что ему становилось…беспокойно, хотя, у самого Северуса были тысяча и один поводов для забот и тревог. Тем не менее Драко и, он будет честен с собой, Нарцисса и Люциус, входили в категорию людей, к которым он испытывал нечто напоминающее приязнь. Поэтому и тревога именно за их семью ощущалась иначе, ярче. Он не хотел бы выделять, но всё же позволил этому случиться. И сейчас пожинал последствия своего решения. Зельевару резко захотелось промочить горло, так как оно начало неожиданно саднить. Северус подошел к кофейному столику. «Наверняка, такое отношение к Малфоям обернется для меня проблемами в будущем». Мысль пронеслась, оставив за собой горькое послевкусие. Или виновником горечи стало то, что сейчас находилось в его руке — олд фешен, наполненный виски на два пальца. Пришедшие мысли согрели, хоть Северус не пожелал признавать очевидного. На столике стояло два стакана. Один был початым. «Второй был для приглашенного. При встрече Люциус надел маску равнодушия, но позаботился о выпивке для обоих. Надеялся. Ожидал. Малфой — мастер коллекционирования и дальнейшего пополнения своего богатства. Очевидно, что у него можно было найти целые наборы посуды для тех видов алкоголя, что находятся в его впечатляющей коллекции. А какая у него энотека... а собрание артефактов. Тёмный Лорд тоже не остался равнодушным. Он всегда был охоч до чужих, уникальных сокровищ...". Мысли отнесли его к событиям девятилетней давности. Зельевар помнил моменты встречи так точно, словно это случилось вчера. Давненько он не видел друга таким вдохновленным: — Северус, важен контекст! Чувствуешь, как хрусталь приятно холодит кожу? Словно подчеркивая контраст горячительной составляющей виски и прохлады стекла? Толстое днище стакана ощущается приятной тяжестью в руке, увеличивая шансы его удержать. А ширина предназначена для цепкой хватки длинных мужских пальцев, что позволит не разлить, а насладиться каждой каплей это воды жизни! — брызжа слюной, вещал Люциус, ему — невежде в теме напитков. Конечно же, не теряя манер, присущих статусу и положению Малфоев. То были уроки просвещения на тему: «церемонии крепких напитков». А, заодно и мастер-класс по умению испытывать удовольствие в этом процессе познания. «Да, хорошее было время». Северус позволил себе придаться воспоминаниям, чтобы переключиться с насущных вопросов, убирая эффект "замыленности". Так, привычное может предстать в новом свете. Свежий взгляд не повредит". Настроение Северуса слегка изменилось. С отметки «просто отвратительно» поднялось до «отвратительно: средней паршивости». И все же, послевкусие продолжало горчить. "Крепче, чем обычно". — Степень тяжести дня соответствует степени качества метода восстановления, Северус — заметив, как взгляд друга сфокусировался на стакане — одного глотка достаточно, чтобы взбодриться и прочистить мозг. Я оценил. — съехидничал Северус. — А куда делся твой чистый солодовый? Вместо тысячи слов — Люциус лишь махнул рукой и нарочито-безразлично протянул: — Долохов. — Кстати о нем. Ты в курсе, где его на этот раз носит? — Конечно. Он же прописался у меня в доме. И когда Лорд бывает в... отъезде или не в духе, Антонин торчит в моем хранилище, разбазаривая запасы элитного алкоголя. — Какие варварские методы — нарочито-сочувственное. — Он безбожно потребляет. Расточительно смешивает. У него одновременно может быть дижестив, аперитив и файв-о-клок — сокрушенно качает головой Малфой. По нескромному мнению Люциуса, Долохов просто чистокровно плевал в лицо церемониям и попирал культуру распития горячительных. Безуспешные попытки призвать ответчика к порядку, привлечь к ответственности за нарушение правил дома славного рода Малфоев, не увенчались успехом. Обвиняемый не соглашался с предъявленным и всячески уходил от ответа. Примечательно, что сам Антонин называл наглое и варварское хищение золотой коллекции горячительного "дегустацией" и "пробой на зубок", что бы это ни значило. "Видимо, в нем взыграли русские корни". Полагал Люциус. "Побесится и перебесится. Когда-нибудь". Полагал зельевар, основываясь на своем богатом опыте взаимодействия с подростками. — Да будет тебе известно, Северус, он уже перешел с коньяка на виски. Покусился на часть коллекции, собранной еще Николасом! — добавив тише — его вкусы так непостоянны. — Так ты только заметил? — пауза. Принятое традиционно-кислое выражение лица. И сардоническое — Поздравляю.   Люциус замечал, что в подобные моменты мимика и тон зельевара были довольно красноречивы. А “кислоты” было столько, что хватило бы на приготовление десяток галлонов основ для Антисглазного лака на радость “Татсхилл Торнандос”. Стуком хрустального стакана о поверхность стола Северус поставил точку с запятой в сегодняшнем разговоре. У него были кое-какие соображения насчет волнующего вопроса. И он намеревался деликатно расспросить Антонина, чтобы подтвердить или опровергнуть зарождающиеся догадки и теории. Лучшего времени, чтобы выполнить задуманное, ему может и не представиться. Поддержкой Малфоя он заручился. Остался поддатый Долохов. У которого в подобных состояниях рот не закрывался от слова совсем. Видимо, чтобы была возможность говорить и пить одновременно. Даже Белла старалась не попадаться ему на глаза. — Что, даже не спросишь о моих соображениях? — вздернул бровь Северус. — Нет. Ты все-равно придешь ко мне, когда тебе понадобится в поместье что-то, к чему имею доступ только я — копируя мимику друга, поднял бровь Люциус. Хлопнула дверь. Ненасытный огонь продолжал свою трапезу. Мороз трещал за окном. Малфой медленно выдохнул и, закрыв глаза, позволил себе откинуть голову на кресло и расслабиться. Голова была пустой. То ли сработало виски, то ли визит Северуса, то ли всё вместе. На каминной полке зажглась вторая свеча — свеча пути и путешествий.