Хост-клуб «Последняя Фантазия»

      Когда у котёнка прорезаются зубки, он начинает кусаться. Кусать. Не сильно, правда. В меру своих сил, почти серьёзно, чтоб защёлкнуть челюсти на пальцах, поцарапать и смотреть, зрить горделиво, мол, видишь? Я — опасность, я — фурия. Бойся меня.       И не скажешь ведь, умиляясь, что даже заколка щипает больнее.       Делле казалось, что она на пике. Возможностей, эволюции и всё, всё, каждый кусь и каждый взгляд, поддетый коричневым карандашом, и мановение плотно выкрашенных, припухших губ — успех. И пусть, что переменный. Просто с занудой Игнисом у неё ветра дули в совершенно противоположные стороны. Да и пустое это — столько хостов вокруг. Ещё. И шансов.       А у нового шанса было имя. Генезис. И даже кратенькая предыстория, озвученная Ценгом. Генезис, видите ли — канарейка; сладкоголосая, сексуальная и мечтавшая петь на большой сцене. Но, увы, как это часто бывает, венок славы выбирает кого-то другого. И теперь канареечка развлекала не многотысячную толпу на стадионе, а обеспеченных девушек в хост-клубе.       И это грустно.       Делле даже стало немного жаль эту красивую, печальную бедняжку.       Но потом Делла поняла.       Генезис — дрянь.       В какой-то немыслимой, инфернальной какофонии из белых и чёрных клавиш, из пряника, кнута. Он просто раздражал. И прокусывал тонкий, девичьий и только-только появившийся панцирь, демонстрировал, что её усилия ничтожны и смехотворны, но-о... стоило ей надуть щёки, как гелиевые шары, и позволить таки обиде проступить. Трещинами, рябью по лицу. Как сейчас же исправлялся — зализывал раны, оставленные им же.       Как-то так он чувствовал эту грань. Всё время держал в миллиметре от того, чтоб распрощаться с ним и встать, закончить цирк, но чёрт, а цирк-то интересный! Витиеватый. С элементами театра и борделя. И сидела Делла, мыслила, то ли она глупышка и нить разговора ускользала, простиралась и крутилась от неё резцом по шеллаку, то ли он — глупый. Симпатичный и глупый. Существует же такое, правильно?       — Ой-ой, ну и что у нас с личиком? — Жеманничал неприлично, как с маленькой девочкой. Как...       А Делла и скисла. В самом деле. Обломала все коренные об этот непрошибаемый оркестр. Не смогла укусить его так же сильно, как он её. И это и есть тот самый популярный хост? Которого посетительницы так обожали и чуть не ли визжали при виде него? Горчила эта ваша ваниль. И цветок увядал. На Будду, Иисуса не похож тем паче. В слезах утопить хотелось.       — Да ты... ты...       О, и с любопытством прильнул ближе, дескать, да-да? Слушаю жадно и не дыша. Что же наша милая золотая госпожа желает поведать, ответить с беззубым ртом. И улыбался при этом довольно. Нагло. Будто уже победил.       — Ты... ты отвратителен! — Выдала в сердцах, как булыжник с плеч скинула и ему в спину.       Взор его выражал старое, доброе: «и?». Типа, не первая ты, дорогуша, и не последняя утверждаешь сие. Взрослая жизнь, знаешь ли, укрепляет не только счета в банках и пошлины, но и некоторые истины о самом себе.       Делла подскочила. Крохотной, рассерженной мягкой игрушкой. Брелочком, коим вокруг утончённого пальчика повертеть, на выпивку развести и стихи почитать, псевдоинтеллектуальные такие. Клыки заново ей нарастить, чтоб кусала, кусала, пока плоть не хрустнет и не стрельнет багровым.       И упадёт в бокал.       Делла зашагала прочь, к чёртовому Ценгу и к его странным представлениям о том, кто мог ей понравиться. Это никуда не годилось! К мерзавцу подсадили и за её же деньги. И лишь немного погодя, под лёгенький смешок, раздавшийся сзади, услышала от него же, Генезиса, это флиртующее: «Приходи поиграть ещё!». И её скулы предательски заалели.