Романтики с большой дороги

      Курош успел только промямлить Зубаиру что-то про его драгоценные книжки, прежде чем худрук стиснул его в объятиях, с силой, выдававшей бурлившее в крови желание дать подзатыльник и прочесть лекцию, поглаживая по волосам. На Фуринину настоящую личину, про которую она осмелилась заговорить, когда ей забинтовали голову — придав, надо сказать, на редкость идиотский вид, — и усадили с миской фасолевого супа ужинать, он отреагировал в разы спокойнее Нилу.       Поинтересовался, правда ли Райден Сёгун устроит ему выволочку столетия за украденную книжку, получил честный ответ (вряд ли, потому что в последний раз на материке она была задолго до того, как родители Зубаира обзавелись этой книжкой, и слава ей же и всем остальным), после чего принялся с упорством исследователя, у которого осталось пять минут жизни, расспрашивать у неё всё, что вспомнил про фонтейнский театр.       Фурина, у которой наконец появилась возможность безопасно подумать о доме без воспоминаний о его обитателях, о собственных травмах и о связи этих двух тем между собой, была только рада посплетничать. В конце концов, это Зубаир читал доходившие до Сумеру критические статьи и разборы, а Фурина со всеми, кого он уважительно называл по имени-фамилии, чаёвничала раз в две недели и детей благословляла. Особого веса у этих благословений не было, но ей нравилось думать, что у младших срабатывал эффект плацебо, и они на собственном воодушевлении добивались больших успехов, чем если бы она в принципе отказывалась подобным заниматься.       Между делом, рисуя Зубаиру на салфетке механизм вращающейся сцены Малого театра, Фурина задумалась, чего она так боялась рассказать, кто она на самом деле такая. Может, сказалось их уже сложившееся на момент признания знакомство, но ни Зубаир, ни Нилу не преисполнились к ней неожиданно раболепия и уважения. Наоборот, только подтрунивать принялись: давай, мол, я у тебя сумку заберу, ваша светлость.       Разумеется, Фурина им немедленно вернула, что светлости — это её верные фонтейнские герцоги, а она в иерархии стояла значительно повыше.       Они все рассмеялись — и сразу поморщились, потому что Фурина с Нилу по-прежнему только поправлялись, а Зубаир не спал сутки, пока ждал их в Аару, пригнав туда добрую половину бригадиров.       Взрослая смертная жизнь с драматичным бессмертным прошлым как-то плохо вязалась. Совместно переживаемая повседневность обладала такой колоссальной массой, что никакие шокирующие признания не могли пошатнуть созданное ею впечатление о человеке. Подумаешь, бывший гидро архонт (который, на самом деле, не гидро архонт). Главное, чтобы добавка супа каждому осталась и все, включая архонта в суперпозиции, обошлись без трещин в черепе.       На следующее утро Фурину разбудила Кошка, сначала уснувшая клубком у неё на груди, а потом, по ощущениям слишком рано, поднявшая голову и предупреждающе заметавшая хвостом по Фурине и частично по матрасу, посильнее упёршись ей в рёбра лапами, как будто собралась прыгать.       — Привет, — сказала ей девочка, прислонившись плечом к дверному косяку. — Это не я тебя разбудила, ты бы сама скоро чихнула от её шерсти и проснулась.       — У меня не может быть аллергии, — испугалась Фурина, положив ладонь на всё ещё сурово вибрирующую Кошку и почесав ту за ухом.       — Нет. Она просто линяет.       Тогда Фурина глубже зарыла пальцы в мех и, действительно, мягко вытащила из Кошки целый клок шерсти, получив за это упреждающий удар лапой. Девочке досталось раздражённое шипение.       — Она сама, — вежливо перевела девочка.       Наверное, надо было её уже по-другому начинать звать.       Фурина неуклюже села на матрасе, потерев почти заживший висок. С гидро-даром любые раны заживали гораздо быстрее, чем с гидро-Глазом. Им с Нилу не пришло, разумеется, в голову вести полевые заметки, но учитывая, что из них двоих только один человек сейчас мог ходить, не врезаясь в мебель, разница была очевидна.       — Ты по какому-то важному делу или просто поболтать? — обманчиво беззаботно поинтересовалась она, будто перед ней всё ещё был просто странный любознательный ребёнок.       Девочка покачала головой. У неё был слишком внимательный для ребёнка взгляд.       — Я хотела предложить тебе вернуться в город пораньше остальных.       — Чтобы что? — уже прохладнее спросила Фурина, насторожившись.       — Чтобы заняться твоим важным делом. У меня библиотека ещё больше, чем у Зубаира. Может, там найдётся пьеса, которую ты ищешь?       Не то чтобы пьеса была большим секретом, кроме того, Фурина сама набиралась смелости запросить у академиков доступ к их текстовой базе, чтобы хотя бы по названию поискать, если уж в сам читальный зал без документов не пустят. И всё равно, конкретно с ней она ничего не обсуждала.       — Откуда ты про неё знаешь? — спросила Фурина как могла вежливо, демонстрируя отказ от всяких претензий ленивым потягиванием, и поднялась. Кошка стекла на пол вместе с ней, немедленно запутавшись у неё в ногах.       Девочка помолчала. Потом начала:       — Вы с Нилу, когда ехали… — но слишком неуверенно и запоздало. Фурина выразительно подняла брови, уперев руки в боки: её, «саму Фокалорс», собралась обманывать? Без шансов. — Ну ладно, хорошо. Ты про это постоянно думаешь.       Вот теперь ей точно стало неуютно.       — Ты ещё и мысли читаешь?       — Я их просто вижу. И слышу.       — Одно и то же.       — Нет. — Девочка вдруг перешла на неплохой, пусть и староватый, фонтейнский: — Читаю — это если бы я осознанно открывала твой разум, как книгу, и что-то там искала. А мне, чтобы это услышать, достаточно на тебя просто посмотреть. Я же не могу на тебя не смотреть.       Фурина оценила вежливый жест и переключилась следом, с наслаждением поведя плечами:       — Ладно. Не могу тебе со спокойной душой сказать, что тогда-то меня всё устраивает, но с объяснением это звучит чуть менее жутко. — С утра она страшно медленно соображала, поэтому весь комизм ситуации дошёл до неё только сейчас: — Кстати, так, как мы с тобой, уже лет триста никто не разговаривает.       Девочка смущённо отвела взгляд, посмотрев в окно из цветного стекла — как будто специально из зелёного. Солнечный свет словно отливал мебель, пол, матрас и даже их с девочкой из чистого изумруда:       — Я только такую версию знаю. Нынешнюю пока… не успела освоить.       Не одна Фурина пятьсот лет просидела в заточении. Только если у неё хотя бы была возможность чай с тортами распивать хоть каждый день и по театрам разгуливать, то у девочки — у Кусанали — не было ничего, кроме темноты. И снов. В основном, сумерских.       — Ничего, — тепло ответила она, совсем по-другому взглянув на свою собеседницу. — Я же тебя всё равно понимаю.       Кусанали улыбнулась. Потом нетерпеливо перекатилась с пятки на носок:       — Ну что, поедем? Яки готовы.       Кошка опять побежала чуть впереди них, а Фурина специально повела яка бок о бок со зверем Кусанали.       Из своих она предупредила только Зубаира, чтобы не исчезать без предупреждения, Нилу и ребят будить не стала. Тот стребовал с неё обещание рассказать о результатах поисков за общим театральным ужином, чем бы эти поиски ни закончились. Его оказалось дать проще всего — наконец-то над ним не нависала никакая угроза, вроде несуществующей пьесы или смерти в пустыне.       Молчать всю дорогу не хотелось, кроме того, ей опять стало жарко, а ещё её снедало любопытство. Фурина повернулась к девочке:       — Мы же формально друг другу так ни разу и не представились, — и на фонтейнский манер театрально сняла невидимую шляпу, прислонив её к груди и склонив голову: — Фурина де Фонтейн.       — Нахида, — весело улыбнулась девочка, прикрыв глаза. — Я рада познакомиться с тобой так, а не как Кусанали с Фокалорс.       — Почему?       — Мы бы обе были не те, — пожала плечами Нахида. — Даже если бы мои учёные позволили мне покинуть Сумеру, я была бы просто очередным источником угрозы, который тебе пришлось бы обманывать.       — «Твои учёные»… — Фурина покачала головой. Странное отношение девочки к контрабандистам с щелчком встало на место — те тоже были в первую очередь сумерцы и только во вторую — преступники. — Неужели ты совсем не злишься?       — Хороший вопрос! А ты?       Когда Фурина не ответила, стушевавшись и как-то криво пожав плечами, Нахида не стала настаивать, а вместо этого, вытянув руку куда-то в воздух, вдруг посадила себе на предплечье небольшую бледно-жёлтую птичку. Ну прямо сказочный эльфёнок из давнишних легенд: друг леса и всего, что в нём обитает.       Разговаривать с ней, парадоксально, было гораздо проще, чем с людьми. Может, потому что они были сверстники.       А может, потому что они дали бы один и тот же ответ на её вопрос.       — Да нет, конечно. Какой ещё был выбор в сложившихся обстоятельствах. Чтобы поступить иначе, нужно было обладать каким-нибудь даром предвидения, а это людям недоступно.       Нахида кивнула, соглашаясь, и протянула птицу Фурине.       Фурина неуверенно вытянула руку в ответ, сделав из ладони своеобразную небольшую лодочку. Птица аккуратно перебралась на новое место и уютно там устроилась, подобрав под себя лапы и спрятав головку под крыло.       Держать в руках доверчивую крохотную жизнь было привычно страшно. В Фонтейне она старалась удержать тысячи, и какие-то — она помнила все, посреди ночи разбуди её, так она перечислит, — постоянно выскальзывали из её дрожащих от натуги пальцев, как она ни старалась их сберечь, и разбивались бездушными холодными каплями об каменные пластины с пророчеством.       Неуютный горький ком подкатил к горлу. Фурина зачем-то подставила вторую ладонь под первую и опустила обе на седло, чтобы точно ничего плохого не сделать. Птица даже не шевельнулась, полная миролюбивого и абсолютно, на её взгляд, незаслуженного доверия.       — Ты хитрее меня. И гораздо опытнее, — вдруг заметила Нахида. — Твой разум — он иногда как зеркало. Когда у тебя остался терминал Астета, я думала…       — Так это была ты! — быстрее неё сообразила Фурина, вспомнив, как листочек сопротивлялся её решению отдать себя сначала в Академию, а потом Нилу на сохранение. — Нахида, господи, — какое элегантное двойное обращение, — да я чуть с ума не сошла! Думала, у меня в голове…       Другая мёртвая богиня.       Опять.       Её передёрнуло. Птица даже не шевельнулась, только крыло поудобнее уложила, расслабленно свесив его с краёв её пальцев. Едва ощутимое прикосновение светлых перьев её странным образом успокоило. Может, птица тоже была каким-то порождением дендро? Успокоительным, например, просто в такой необычной форме.       — Вариант «познакомиться лично» тоже бы не сработал, — ответила Нахида. Обычно ей удавалось звучать как-то не то невозмутимо, не то беззаботно, но Фурина достаточно отполировала навык разбираться в настроениях хорошо владеющего эмоциями — или просто по-другому их испытывающего — собеседника, чтобы распознать виноватую неуверенность. — Ты же была Каролина — с чего вдруг культурологу из Мондштадта привлекать интерес дендро архонта.       Очень мило с её стороны было и намёком не показать, что проблема была не столько в выдуманной Каролине, сколько в том, что Фурина, завидев дендро архонта издалека, оказалась бы в Иназуме ещё до того, как Нахида бы успела сказать «Привет» вслух, а не мысленно.       — А мне было… интересно. И знакомо тоже. Мне подумалось, нам могло бы найтись, о чём поговорить.       — Ты тоже иногда чувствуешь, что у тебя как будто часть тебя умерла? — спросила Фурина.       Получилось несколько в лоб.       Вообще она планировала это как шутку для разрядки обстановки. Но для шутки надо было комично вытаращить глаза и наклониться поближе, будто они какую-то светскую сплетню обсуждали, а она как-то упустила момент, когда нужно было кривляться, и получилось просто серьёзно и устало и темно и точно не так, как спрашивали друг друга люди.       — Да. А осталась, причём, — капелька, — веточка.       Фурина рискнула улыбнуться. Ожидаемо получилась какая-то болезная гримаса. Да, богиня мудрости загадочным образом оказалась права — им действительно было, что друг другу сказать.       — Раз Мондштадт, — спросила Нахида с вежливо сдерживаемым предвкушением в голосе, — значит, ты там была?       На секунду Фурине показалось, что она смотрит на бессмертную версию Эффи.       — Была. Там очень красиво — дух захватывает, но это, наверное, неудивительно. Представь себе огромное озеро, простирающееся прямо до горизонта. Оно голубое, но не как у меня глаза, а как что-то среднее между ними и цветом анемо — светло-лазурное. А почти в самом его сердце — город, окружённый высокими серыми стенами, с которых свисают пёстрые флаги. Но самые высокие в нём не стены.       — А что? — спросила Нахида, всматриваясь в неё с неподдельным любопытством, но явно «не подглядывая».       Фурина постаралась, как могла, воспроизвести в голове нужное воспоминание о земле ветра и свободы, даже зажмурившись, чтобы сама на неё посмотреть. Конечно, город она видела давно, с тех пор много чего могло измениться, но Мондштадт не был так одержим техническим прогрессом, как Снежная, Фонтейн и даже Сумеру. Возможно, Барбатос лучше их троих знал, что ничего хорошего погоня за будущим не даст.       — Мельницы, — их белоснежные лопасти взрезали небо в её памяти, где-то вдалеке заскрипели старые доски.       — Мельницы? Там нет других возобновляемых источников энергии?       Всё ещё не открывая глаз, Фурина засмеялась: Мондштадт в её голове вдруг обзавёлся подводными турбинами и гладкими ветряками, больше похожими на огромные исследовательские башни её Института. Нахида хихикнула, поймав и эту мысль тоже.       — Видишь, самой смешно. Нет, Мондштадт не про это. Он про простор.       Город резко оказался совсем маленьким, а вокруг него раскинулись невысокие холмы, огромное дерево в неглубокой долине, казалось, доходящее до неба своей кроной, — примерно такая же значимая часть ландшафта, как Ирминсуль. Мысль звучала правильно, хотя Ирминсуль Фурина издалека ни разу не видела.       — Прости, — зеленоватый силуэт другого дерева, так и напрашивавшийся на ум, мигнул ярко-белым и пропал. — Я к тебе слишком сильно «подключилась».       Фурине, давно привыкшей к мириадам голосов фонтана, которые одновременно и проклинали, и заклинали, и умоляли, и любили, и ненавидели; созданной в глубине тейватских вод, где по соседству с твоим сознанием всегда было чьё-то ещё, иногда так близко, что трудно было определить, где кончалась Фурина, а начиналась Ирида; сложно было понять, за что она извиняется. На мгновение она почувствовала себя почти как дома — не в Фонтейне, где она оказалась не сразу, а просто дома, на глубине. В воде.       Да ничего, верни. Сравним, кто выше, — подумала она наугад, вслепую, даже примерно не представляя, где сейчас Нахида — и где сама Фурина.       Кошка их до Сумеру доведёт, если что.       Ирминсуль послушно вернулся на место. Надо сказать, он был сильно повыше.       — Так, я передумала, убирай своё громадное дерево, оно мне вид портит, — деланно возмутилась Фурина, зная, что Нахида сама поймёт из её сознания, что это просто шутка. — Дальше любуемся просторами. Там, вдали, за древом — Утёс Звездолова, весь усеянный белыми цветами…