сладкая вата, мелисса, шнурки его кед

      Душный, мутный день. Сезон дождей в этом году изнуряет настолько, что хочется лезть на стены. Дышать трудно, перед глазами — постоянная дымка и тающее в ней слабое беззащитное солнце.       Вонсан зевает, сидя на остановке, наблюдая, как снова заволакивается тучами небо. Сейчас снова польёт дождь, который не заставит уйти жару, а только разбавит её собой.       В руках парня — черная маска, которую он снял только что. Воздух нисколько не ощущается в груди, словно вдыхаешь пустоту и не можешь надышаться. Вонсан опирается локтями о колени и опускает голову. Закатанные рукава клетчатой рубашки, очередная длинная подвеска на груди, порванные на коленках светлые джинсы, оранжевые кеды. Волосы осветленные, пушатся, лезут в лицо. Вонсан вытирает потный лоб тыльной стороной ладони и поджимает губу. Ещё целых полтора месяца до осени.       Подъезжает автобус, обдавая шумом разморенное сознание парня. Привычные звуки в салоне, привычные уставшие лица, похожие одно на другое. Вонсан садится к окну, чуть пригибаясь, чтобы снова, как это всегда бывает, не стукнуться головой о поручни. Включив какую-то очередную мало кому известную песню в одном наушнике, он достает из кармана мятную жвачку и на следующей остановке автобуса закидывает её в рот. Но тут же чуть не давится, потому что к нему подсаживается его самый главный раздражитель в школьной короткой юбке, со светло-коричневыми длинными волосами. Он называет её приторной. И даже сейчас, когда девушка по хозяйски располагается поудобнее рядом с ним, опуская рюкзак на пол и закидывая ногу на ногу, у Вонсана зубы сводит. Всё просто — Гаён слишком красивая.       Длинные ноги, острые плечики, вздернутый носик, всегда подведенные коричневыми тонкими стрелками глаза. Её губы, брови, прядки выцветших на солнце волос, которые выбиваются из-за уха и падают на её щёки, — всё, что Вонсан видит, вызывает ноющую боль, подобную той самой зубной боли, которая появляется тогда, когда ешь сладкую вату в парке аттракционов. — Зачем снова пришла. — устало и безразлично тянет он, с легким стуком прислоняя голову к оконному стеклу. — Снова ждала меня, как маньячка.       Гаён держит за щекой очередной чупа-чупс. Вонсана в дрожь бросает, когда он кидает на девушку взгляд. Приходится раздраженно закрыть глаза. — Ты издеваешься что ли, смотреть тошно. — продолжает он, зарываясь пальцами одной руки в свои густые осветленные волосы.       Девушка кидает на него взгляд и разочарованно выдыхает. — То, что я сажусь в этот автобус, не значит, что из-за тебя. — Тогда как это называется? — Отстань.       Вонсан закатывает глаза и отворачивается к окну. Он знает, что Гаён бегает за ним уже около двух лет. Год ещё в школе и год сейчас, когда он уже учится в университете. Он — студент, она — школьница. Ну как же это глупо, нет разве? — Я тебе говорил… — Миллион раз. — Тогда почему продолжаешь. — Хочется.       Вонсан кидает на девушку взгляд с приподнятой бровью. Как же она может быть такой упрямой. Как может быть такой по-детски упрямой и… Красивой. — Ты ведь не был сегодня на парах? — она подмечает, что у Вона плоский пустой рюкзак на коленях. — Почему? — спрашивает она, доставая из рюкзака своё зеркальце. Вон только сопровождает недоверчивым взглядом каждое её движение, смотря на её остренький профиль, который на фоне вида из окна автобуса кажется слишком картинным. — Хочется. — передразнивает её Вонсан и ухмыляется в ладонь, опираясь локтем о стекло.       Теперь Гаён смотрит на него и поджимает губы в недовольной ухмылке. — Не смотри так. — А то что. — Ничего… — Вонсан переводит взгляд перед собой.       Гаён смотрит ему в ноги, где ярким пятном светятся его оранжевые кеды. Затем она медленно и осторожно проводит взглядом от пят до его лица. Да, сейчас Вонсан точно не в духе. Его яркая одежда и приятная смесь цветов говорят только о том, что он снова ушёл в себя, а теперь пытается прикрыть свое нежелание улыбаться этой яркостью. — Расслабься. — бросает девушка, кидая последний взгляд в зеркальце, перед тем, как убрать его на место. — Ты мне скоро разонравишься. — говорит она, перекидывая чупа-чупс под другую щеку с характерным звуком.       Вонсан не реагирует, всё ещё устало смотря куда-то в себя. Не реагирует и на то, что Гаён выходит на следующей, не её остановке. Надув пузырь из жвачки, он громко лопает его и откидывает голову назад. Эта зубная боль снова ноет. Только теперь, кажется, где-то в сердце.       Девушка устало спрыгивает с последней ступеньки автобуса и провожает его взглядом. Закинув на плечо рюкзак, вытащив чупа-чупс изо рта, она выдыхает и опускает голову. Вонсан снова закрывается от неё. Она терпеть это не может. Не может терпеть то, как он постоянно смотрит на неё — странно, молчаливо; терпеть не может то, как он разговаривает — лениво, мало. Кажется, она терпеть не может Чо Вонсана, который постоянно едет в это время в этом автобусе у одного и того же окна. Поэтому сегодня она решила что-то изменить, выйдя за семь остановок до своей. Но под сердцем что-то сжалось, зачесалось, завошкалось вызывая неприятную дрожь. Да, она бы все отдала, чтобы проехать с ним до конечной, посмотреть подольше на его недовольный взгляд, на его плотно сжатые губы, послушать его голос, просто увидеть его рядом с собой.       Ей нравится Вонсан уже три года. Тогда, почти три года назад, он был во втором классе старшей школы. Он был самым высоким, всегда с руками в карманах, всегда с красиво завязанными кедами и всегда с осветленными волосами. Казалось, он совсем не жалеет их. Но Гаён признавалась себе в том, что ему это _очень_ идёт. Она влюбилась в него тогда, когда он без задней мысли придержал ей входную дверь в столовую, устало улыбнувшись. Кажется, тогда он был другим, хоть и таким же молчаливым. Он чаще улыбался. Гаён помнит это. Она ловила его улыбки на переменах, бегала на третий этаж специально, чтобы поглазеть на то, как Вонсан просто сидит у окна, подставив руку под подбородок, слушая с легкой ухмылкой своих друзей.       Только через год она поняла, что влюбилась. И тогда начала «бегать» за ним. Да, она понимала, что Вонсану её общество надоедало. Он перестал улыбаться, кажется, ему наскучило быть в постоянном внимании её тёмных блестящих глаз. Но они никогда не сталкивались взглядами. При этом Вон был один, всех отвергал и был сам по себе, всегда в роли наблюдателя.       Только однажды они остались наедине. Это было год назад, когда Вонсан уже заканчивал школу. Гаён боялась, что никогда его больше не увидит, поэтому, когда застала его одного в классе за расписыванием нот в нотной тетради, она тихонько открыла дверь в его класс. — Ты не против? — спросила она тогда. — Если будешь молчать. — тихо отозвался он, не поднимая глаз, выводя остренькие нотки на линиях, расчерченных вручную.       Гаён долго смотрела на него, сев за одну из парт через один ряд от него. Именно тогда он стал похож на себя нынешнего. Именно такой Вонсан сейчас каждый день ездит на автобусе домой у окна в компании неизменно одного наушника. — Ты знаешь меня? — спросила тогда Гаён, укладываясь головой на сложенные на парте руки. — Сложно не знать человека, который постоянно оказывается рядом. — Вонсан ухмыльнулся, но не оторвал взгляда от желтоватых страничек блокнота. — Ли Гаён из второго класса. — Да, и ты мне нравишься. — спокойно сказала она, продолжая разглядывать его красивый профиль с изящной горбинкой на носу. Потом по привычке бросила взгляд на его белые кеды с зелеными шнурками. Они были завязаны, как и всегда, аккуратно. Гаён улыбнулась сама себе.       Тогда она впервые озвучила то, что на самом деле думала о нём. И он это услышал.       Ему очень шла школьная рубашка. Он всегда расстегивал две пуговицы сверху, чтобы было видно серебряную подвеску на его шее. А на кармашке на груди всегда очень красиво смотрелся бейджик с его красивым именем. Кажется, для Гаён всё, что было связано с Чо Вонсаном из класса 3-2, было красивым. Его осветленные волосы в свете вечернего солнца всегда были волшебными, они превращались в пушистый закат. Да, Гаён часто заставала его вот такого, сидящего одного в классе за сочинением музыки. Только Вонсан делал вид, что не замечает этого. Только тогда, в последний день, когда они остались наедине в одном классе, он наконец-то признал, что видел всё.       На её признание он отреагировал спокойно, дописывая что-то на пустом листе. Потом закрыл блокнот, но не убирал его в сумку. И… Поднял глаза, повернув голову. Тогда, кажется, их взгляды встретились впервые. Гаён поняла, что всё это время ей не хватало _его_ взгляда. Вонсан долго смотрел на неё, вглядывался. Тогда девушка выпрямилась и с усилием отвела глаза в неприятного желтоватого цвета парту. — Я тебя услышал. — сказал он, выдирая из блокнота листок, складывая его в три раза и оставляя его на своей парте. — Мне пора. Что-ж, удачи. — всё, что он сказал ей напоследок.       Он ушел из класса, оставив после себя легкий запах мелиссы, отрытую дверь, отодвинутый стул, яркий зеленый цвет шнурков перед глазами и желтоватый листочек на парте.       Именно этот листочек Гаён до сих пор носит с собой в кармане школьной юбки. Сейчас, когда она стоит на незнакомой остановке в душном воздухе под тяжелым, заплывшим тучами небом, она снова нащупывает этот листочек и достает, разворачивая те самые три заворота. Листочек потрепался, потемнел по сгибам, но не потерял своей сути.       Девушка откинула непослушные волосы на спину и опустила взгляд на уже выученные наизусть слова, всем телом чувствуя, как отдаляется все дальше и дальше синий автобус.       «Когда-нибудь я разонравлюсь тебе так же, как и всем остальным. Я не верю в судьбу. А и еще. Я ненавижу сладкое. Особенно сладкую вату, которую ты в своих письмах постоянно звала меня поесть.»       Он написал это своим обычным, не очень аккуратным почерком. Сейчас этот почерк кажется невероятно родным, близким, знакомым до каждой неровности. Да, это прямой отказ. Но Гаён перечитывала эти слова так много раз, что уже стало казаться, что в этих словах нечто большее, чем послание наивной девочке, которая слишком сильно влюблена.       Да, сегодня Гаён решила обидеться. Но что-то внутри подсказывало, что это невозможно, когда на глаза навернулись слезы.       Да, после этой записки Гаён стала есть много сладкого. Словно это вызовет его образ в голове, позволит представить его, говорящим эти написанные слова.       Гаён узнала, что Вонсан поступил в университет, когда случайно села на тот же автобус, на котором тогда с учёбы ехал он в университетской олимпийке. Девушка до сих пор помнит его удивленный взгляд. Он сидел у того самого окна один, смотрел на неё. Именно тогда он впервые назвал её маньячкой. И именно тогда он почему-то почувствовал приторность на себе. Она улыбнулась, искренне, красиво, аккуратно села рядом, заполнив собой и запахом своих клубничных духов все пространство.       Этот автобус стал местом встречи. Каждый день, в любую погоду, в любом настроении они оказывались здесь, у окна. Тогда-то Гаён и стала узнавать его настоящего. Он говорил мало, она тоже. Она боялась спугнуть эту тишину между ними, которая нарушалась только взаимными колкими фразочками. Гаён стала понимать, когда Вонсан в настроении, когда нет. Тогда-то и поняла, что даже его одежда многое говорит о нём. Она удивлялась тому, насколько мало она знает о нём. Поэтому молчание вместе с Вонсаном было самым большим подарком для Гаён, ведь так она могла слушать его присутствие, считывать его эмоции. Она ела конфеты, шоколад, пила молочные коктейли или ела мороженое. Он слушал музыку, смотрел в окно и… Так и не заметил, как сильно привык к этому.       Вонсан привык к тому, что эта девочка появляется рядом. Она приходит в его жизнь каждый день со скрипом двери автобуса, принося с собой частичку себя, отдавая её ему каждый день как маленький подарок. Он многое хотел бы сказать. Он бы давно признался себе, что Гаён приторная потому, что он просто любит её, потому что его чувства к ней кажутся ему приторными, новыми для него самого, он любит её нежные оттенки макияжа, её легкие прядки волос, её присутствие, её саму. Но он не мог признаться себе в этом.       Не может и сейчас, когда едет один по привычному маршруту, но уже без неё. Её слова больно кольнули его в душу. Он всё помнит. Он помнит эти слова, которые сам написал на том листке. Он помнит, что тогда, в школьном классе, ему просто хотелось ответить ей её же словами, но что-то внутри не позволило ему. Кажется, тогда было слишком рано, слишком сухо.       Вонсан вынимает наушник, выключает музыку, оставаясь наедине со скрипучими звуками реальности. В салоне только пара человек помимо него. Он утыкается взглядом в окно и замечает, как по стеклу медленно начинают стекать дрожащие капли. Он поджимает губы, видя, как на глазах сгущается сумрак от надвигающейся тучи. Что-то начинает колоть в сердце. Становится так паршиво, что хочется выть. Он взъерошивает волосы, встаёт, нажимает на кнопку о просьбе остановки, а через две минуты выходит под ливень на маленькую улочку, пестро разукрашенную вывесками магазинов и кафе, которые под мутным слоем падающих с неба капель кажутся грязноватыми.       Кеды намокают, рубашка тоже. Шнурки развязываются, сереют. Вонсан даже не пытается прикрыть голову от колких капель, вдыхает влажный воздух, выдыхая раздражение и усталость.       Он сворачивает в переулок и спокойно заходит в спрятавшуюся там парикмахерскую. Его встречает пара удивленных глаз, а сверху обдает прохладой от кондиционера. — Вонсан, ты же здесь был буквально вчера. — раздается знакомый голос. — Тебя не устраивает осветление? Что на этот раз… — тянет, держа в руках телефон, брюнет с короткой стрижкой в черной широкой футболке и в маске, прикрывающей рот.       Вонсан под его непонимающим взглядом молча садится на стул перед зеркалом, кидая сумку на пол. Тут же поднимает взгляд на шкафчик с кучей коробочек с краской. Пару секунд бегает глазами и в итоге подает хрипловатый голос: — Йечан, по-братски, вон в тот меня бахни. Который самый крайний на нижней полке.       У парня глаза округляются, он даже откладывает телефон и встаёт, проверяя, о чем говорит Вон. — Ты серьезно сейчас…? — Я похож на дурака? — Немного. Ты же ненавидишь краситься. — Сейчас я больше ненавижу свою внутреннюю неразбериху, поэтому дерзай. Мои волосы позволяют это сделать.       Йечан чешет затылок и натягивает маску на лицо. Ловко достает коробочку с полки и приступает к привычной работе, но все еще не без удивления и настороженности. — Кажется, это исторический момент. Я даже знать не хочу, что тут происходит.       Вонсан ухмыляется и откидывает голову на спинку кресла, пока Шин ловкими движениями смешивает краску. Да, Вон уверен, что пришло время всё для себя решить.       Когда он выходит на улицу, дождя уже нет, только вечерний туман и редкие слабые лучи солнца где-то на западе, которые отчаянно пытаются пробить эту дымку. Вонсан выдыхает. Мир будто бы изменился. Да, сейчас ему непривычно видеть перед глазами какой-то другой цвет, кроме светлого. Но именно этот факт меняет его восприятие реальности.       Он закидывает сумку на плечо, засовывает руки в карманы. По пути заходит в продуктовый и идет в отдел сладостей. Тот самый ненавистный отдел, от одного вида которого сводит зубы. Он берет с полки ведерко сладкой ваты. На кассе на него смотрят с улыбкой, на что Вонсан только смущенно выжимает ухмылку.       Когда он идет по улице, многие поднимают на него взгляд. Это ощущается странно, непривычно, ново. Но он идет в сторону захода солнца, вниз по улице, к автобусной остановке. Одна рука в кармане, в другой — ведерко сладкой ваты с разноцветной наклейкой на нем. Кажется, жизнь враз обрела краски, затмив даже яркие оранжевые кеды.       Вонсан подходит к остановке тогда, когда закатное солнце наконец вырывается из лап тучи. Его свет пробегает по фасадам зданий, заполняя собой всё, обнаруживая легкую влажную дымку. Всё кажется сном и от этого факта всё тело обдается мурашками.       Вонсан впервые улыбается сам себе. Теплота солнца касается его медовой кожи, заползает в глаза, заставляя прищуриться. Он выдыхает и поворачивает голову в сторону движения машин. И там, по тротуару, с рюкзаком на одном плече, в белых кроссовках и короткой школьной юбке, со струящимися по плечам мокрыми волосами идёт она. Она медленно переставляет ноги, одной рукой придерживая лямку рюкзака, другую сжав в слабый кулачок. Вонсан не мог представить, что вот так вот снова встретит её — причину своей неразберихи. Второй раз за день.       Гаён поднимает взгляд и останавливается, расслабляя кулачок. Оттуда выпадает скомканная записка, которая сразу же намокает окончательно в луже. Девушка не сразу осознает, что этот парень, высокий, одетый просто, но ярко, невероятно красивый, настоящий, такой, какой есть, улыбающийся не только уголком губ, но и глазами из-под ярко-розовой челки, которая в закатной желтоватой дымке кажется воздушной, как сладкая вата, — это Чо Вонсан.       Вон смотрит на неё, она — на него. В её глазах — ещё не просохшие слезы, в его глазах — капельки солнца. Он улыбается шире и не раздумывая идет к ней навстречу, делая широкие, но спокойные шаги, все ещё не вынимая руки из кармана светлых джинс. Он чувствует, как сердце заходится, как не хватает воздуха, он жадно вдыхает его вместе с духотой летнего вечера.       Гаён делает к нему свой шаг тогда, когда Вонсан, не медля, заключает её в свои объятия, мягкие, широкие, с нотками мелиссы. Ведерко со сладкой ватой оказывается у неё за спиной. Девушка удивленно приподнимает голову, пытаясь заглянуть Вонсану в глаза. Он позволяет ей это сделать, позволяет ей в них утонуть. Она видит в его глазах свободу и что-то еще. Маленькое, но счастливое. Ему очень идет этот цвет. Ему идет эта улыбка, которая аккуратно, словно стесняясь, касается его губ. Ему идёт быть таким. — Возможно, это прозвучит эгоистично. Но, Гаён. Я не хочу разонравиться тебе. — говорит он подохрипшим голосом.       Гаён тает в нем. Тает в его объятиях, от прикосновения его теплых ладоней на своих плечах, подобно тому, как тает сладкая вата под лучами солнца. Его волосы светятся, излучают тепло, его улыбка невероятно красивая, широкая. Кажется, Вонсан снова стал другим. Гаён поняла… — Ты уже разонравился мне. — она видит, как в его глазах что-то меняется, поэтому продолжает, мягко заводя ладонь за его шею. — Потому что я полюбила тебя.       Она запускает пальцы в его розовые волосы, мягкие, она чувствует мятный запах, который сейчас кажется приторно-сладким, но от этого еще более прекрасным. Вонсан обнимает её, сокращая расстояние между их лицами так, что их улыбки быстро находят друг друга. Он чувствует запах клубники, который сводит его с ума. — Я всё это время любил тебя. Но боялся, что ты растаешь и испаришься, исчезнешь. Как и всё сладкое этого мира. Но как же так…       Он проскальзывает носом мимо её щеки и шепчет на ухо: — Я хочу, чтобы ты была моей сахарной ватой.       И тогда он аккуратно касается её губ своими. И признает, что это чувство — приторное, сладкое, красивое, воздушное, мягкое, доводящее до мурашек, — лучше любой сладкой ваты, лучше всего сладкого мира. Это то самое чувство, которое нельзя передать словами, нельзя попробовать на вкус, нельзя потрогать или увидеть. — Люблю тебя. — А я тебя. — Сахарная.       Вонсан улыбается. Улыбается ей, улыбается так, как мечтал улыбнуться тогда, когда уходил из класса, собираясь оставить всё там.       Теперь он верит в судьбу. Потому что она подарила ему второй шанс. Шанс назвать эту девочку сахарной, своей сахарной. И шанс признать, что он любит сладкое. Любит сидеть рядом с ней в автобусе, любит, когда она смотрит на него. Любит её.       Ведерко сладкой ваты, розовые волосы, клубничные духи, июльское небо сезона дождей.