Чуж чуженин

— Я родился тщедушным и болезненным, и мне пророчили скорую смерть. Да ведь я уже рассказывал тебе, — слабо улыбнулся Ратмир Мстише, которая сидела теперь на лавке, не сводя с жениха напряжённого взгляда. — Но моя мать не из тех, кто безропотно сдаётся на милость богов. В княжестве и окрестных землях не осталось ни одного лекаря или волхва, которому бы она не показала своего больного сына. Знахари поили меня молоком, кипячённым с лягушками, и обвешивали наузами. Лечцы купали в озёрном иле и окуривали жупелом. Рудомёты полосовали кожу стрекалами и пускали кровь. Не осталось ни единого зелья, ни одной притирки, ни воречья, которого бы мама не испробовала, чтобы побороть хворь. Но всё было напрасно. От первого сквозняка меня снова сваливала огневица, и матушка просиживала надо мной бессонные ночи. Думаю, что и выживал-то я лишь благодаря её воле. На миг в окно заглянуло солнце, и по лицу княжича пробежало несколько быстрых изумрудно-алых отблесков. — В тот, последний раз ничего не помогало. Все проверенные способы оказались бессильны, и не проходившая лихоманка сжирала меня заживо. Тогда мать решилась на крайнее средство. Она велела послать за колдуном, про которого ходила самая дурная молва. Говорили, будто ему триста лет, что сердце его чернее дёгтя, что он оборачивается вороном и может наслать мор на целый город. К нему не решались ходить в открытую, потому что знали: он берётся за самые отчаянные и тёмные дела. Он мог помочь напустить порчу или приворожить холодную красавицу, проклясть род до седьмого колена и отравить колодец. Он не гнушался ничем, для него не существовало добра и зла. Именно к такому человеку обратилась за помощью моя мать, дошедшая в своём исступлении до последней черты. Ей было всё равно, какой ценой. Главное — сохранить жизнь родимого дитя, и цель оправдывала любые средства. Ратмир замолчал и на миг опустил взгляд себе под ноги, перебирая пальцами в воздухе, точно пытаясь нащупать невидимый предмет. Заминка позволила Мстише выдохнуть и облизнуть пересохшие губы. — Шуляку — так звали колдуна — хватило одного взгляда, чтобы без обиняков, которыми говорили с княгиней прочие, сообщить ей, что я не жилец. Но, в отличие от остальных, он знал способ отогнать от меня смерть. Шуляк пообещал матери, что, забрав жизнь у волка, вдохнёт её в тело слабого мальчишки. Звериная кровь поможет ему выздороветь, но, когда придёт время, она проснётся в нём, и княжич сделается оборотнем. В уплату за свои труды Шуляк потребовал у княгини клятву: как только её младший сын войдёт в лета и станет обращаться, она должна будет отдать его на семь зим во служение колдуну. Выбор был прост, и нетрудно догадаться, что решила моя мать. Сколько бы отец ни возмущался, он сдался увещеваниям и не стал её отговаривать. В конце концов, князь тоже любил сына. Ряд заключили, и Шуляк привёл в исполнение свою часть. Мать же спряла шерсть с принесённого в жертву моей жизни волка и соткала рубашку, которую я отныне должен был носить, чтобы обращаться. Ратмир горько усмехнулся, и Мстислава невольно поёжилась. — Даже самому сострадательному человеку не под силу до конца понять и почувствовать, что испытывает другое существо. Кто сможет винить мать в том, что она хотела жизни для своего ребёнка? В детстве я не перекидывался, но каждое полнолуние со мной происходило что-то непонятное и страшное. Меня сваливала лихорадка, тело ломило, поднимался жар, и я погружался в умопомрачение, слышал волчий вой и странный, требовательный зов. Сначала этот зов казался далёким, но годы шли, и он становился всё отчётливей и неодолимей, пока, наконец… Ратмир осёкся, а остекленевшие глаза несколько мгновений смотрели в пустоту. — Пока, наконец, я в первый раз не обернулся, — прерывисто выдохнув, шёпотом докончил княжич. — Мама пыталась уберечь меня. Кажется, она до последнего надеялась, что я всё-таки останусь человеком. — Губы Ратмира судорожно искривились. — Стараясь оградить сына от тяжёлой правды, она ничего не говорила, поэтому, когда всё случилось… — Он опять замолчал, силясь подобрать слова. — Назвать это неожиданностью? Трудно описать тот ужас, что я почувствовал, когда мои кости начали ломаться, а внутренности — выворачиваться наизнанку. Когда я ощутил, как разум, мой собственный разум ускользает, а его место занимает кто-то свирепый и чужой. Я решил, что умираю, и, в общем, оказался прав. Ратша — маленький, невинный мальчик — умер в тот вечер. Ратмир замолчал, словно забыв о присутствии Мстиславы, и когда она пошевелилась, княжич вздрогнул всем телом. Он быстро и без узнавания посмотрел на Мстишу, и ей показалось, что в его глазах стояли слёзы. Но Ратмир тотчас отвёл взгляд и тряхнул головой, приходя в себя. — Только после этого мама рассказала правду о происходящем со мной каждую луну. И ни единожды потом я думал, что, возможно, ей просто стоило дать мне умереть. Не вмешиваться в дела богов и не считать в безумной гордыне, будто те допустили досадную ошибку. Да что там говорить, как бы мама ни пыталась спрятать от меня свои сокровенные думы, я и сам порой замечал отражение той же мысли в её глазах. Однако сделанного не воротишь, и, пусть её сын и превратился в чудовище, он жил. — Не говори так! — не выдержала Мстислава, и Ратмир посмотрел на неё. Очи княжича были тёмными и блестящими, словно его вновь лихорадило. — Это правда, Мстиша, — тихо и твёрдо выговорил Ратмир. — Ты ведь и сама знаешь. Ты видела. Непроизнесённые слова застыли на губах княжны. Она и вправду видела. Рассказ Ратмира объяснял и его странное исчезновение, и непонятную болезнь, и тот страшный, нечеловеческий взгляд. Мстислава не заметила, как по позвоночнику пробежала зябкая дрожь. — В ту ночь… — несмело начала она, и Ратмир кивнул, поняв с полуслова. Мстиша сморгнула и потёрла ладонью об ладонь, согревая похолодевшие пальцы. — Что произошло? — ломким шёпотом спросила она. — Я не помню. — Голос княжича прозвучал сухо и отчуждённо. — Не помнишь? — изумлённо повторила Мстислава. — Когда это подступает… Когда я слышу зов и начинаю превращаться, ещё некоторое время я остаюсь человеком даже в волчьем обличье. Но это человеческое быстро исчезает, как бы яростно я ни пытался воспротивиться. Моё усилие тщетно, точно я пробую удержать воду в пальцах, и меня поглощает тёмная пучина. Её хватка так крепка, что, вернувшись в людское тело, на малый срок я всё ещё остаюсь волком и способен причинить вред тому, кому не посчастливилось оказаться рядом. Ты могла пострадать. — И ты совсем не помнишь… — растерянно начала княжна, но Ратмир перебил: — Нет, но знаю — то, что происходило в моём чёрном беспамятстве, было ужасно. Порой воспоминания остаются, и тогда они похожи на обрывки болезненного сна. В иной раз я не помню совсем ничего. Я не впервые пришёл в себя в грязи и крови. Иногда кровь принадлежит мне. Иногда — она чужая. Стиснув руками лавку, Мстиша поморщилась и отвернулась в сторону, но Ратмир порывисто подошёл и присел на одно колено перед девушкой. — Я могу не помнить, но я знаю, знаю, что делал страшные вещи. — Его слова сыпались ей под ноги хриплой дробью. — В уплату за жизнь мать, сама того не ведя, продала мою свободу. Каждую луну я теряю собственную волю и становлюсь зверем. Вот истинное лицо твоего жениха, Мстиша. Вот за какого человека ты хочешь выйти замуж. Мстислава робко подняла ресницы и взглянула на Ратмира. Он смотрел жадно. Янтарные очи лихорадочно обшаривали её лицо, словно пытаясь проникнуть в разум и сердце, словно пробуя разгадать чувства, стоявшие за искажёнными страхом и милосердием чертами девушки. Чего он желал больше? Чтобы Мстислава испугалась и прогнала его, или чтобы несмотря на жуткую правду, осталась верна своим словам? Разве мог он ждать от неё, в два счёта забывшей о Сновиде, постоянства и преданности? Мстиша протянула руку, презирая себя за то, что не может сдержать дрожи, и коснулась лица княжича. Ратмир не отпрянул, но его зрачки расширились, а дыхание замерло. Мстислава осторожно провела пальцем по рубцу. — Это случилось, когда ты был в волчьем облике? Ратмир невесомо кивнул, так, чтобы не сбросить её ладони со своей щеки. — Родителям пришлось сдержать обещание и отправить меня к Шуляку. Я служил колдуну, и, кажется, тот находил особенное удовольствие в том, что княжий сын корчевал ему росчисти, пахал землю, добывал дичь и стряпал. Он воспитывал меня так, как считал нужным, заставляя обуздывать человеческий нрав, чтобы уметь укрощать волка внутри. Шуляк твердил, что я должен стать сильным, и завёл обычай стравливать меня с волками. Я был тогда ещё прибылой, совсем зелёный. — Изувер, — ужаснулась Мстиша. Она бессознательно продолжила ласкать Ратмира, и на миг он прикрыл глаза, но тут же снова распахнул их, точно не разрешая себе поддаться её нежности. — Не знаю, — покачал головой княжич. — Меня, любимого сына, который не слышал в жизни грубого слова и не видел жестокости, Шуляк бранил и колотил батогом, но он же научил меня всему, что я умею. Я ни разу не слышал от колдуна похвалы, но благодаря его науке я нигде не пропаду. Он выставлял меня босиком на мороз за малейшую провинность, но он же поведал мне пути и повадки животных и сделал лес моим домом. Шуляк мог не кормить меня неделю, но он показал, как ловить рыбу и плести корзины. Он никогда не любил меня, но он научил ценить любовь. — И ты жил с ним вдали от семьи и друзей? — с сочувствием спросила Мстислава. — Иногда он посылал меня в город с поручениями, а раз в год я мог побывать дома, так что людей я видел. Когда шла моя третья зима у Шуляка, он взял себе ученицу из одной из ближних весей. Сначала я обрадовался — девочка была чуть младше меня, и я надеялся найти в ней товарища, но скоро стало ясно, что она предпочитала изводить княжонка и смеяться, когда Шуляк срывал на мне злобу. Так что я привык к одиночеству. Если, конечно, можно назвать одиночеством сожительство с чудовищем под одной шкурой. Мстиша вздохнула и покачала головой. — Но почему ты решил предупредить меня? Ведь, не попытайся я убежать со Сновидом, мы бы уже были женаты? Княжич отвёл взгляд. — Пока ты оставалась далёкой и незнакомой, я мог вообразить тебя любой. Принимающей меня таким, какой я есть. Слепо следующей собственной судьбе и воле родителей. Но узнав тебя, твою свободолюбивую и отважную природу, а, самое главное, твою неприязнь ко мне… Мстиша хотела возразить, но Ратмир не дал ей, положив руку поверх её ладони. — Ты ненавидела оборотня, и твоё чувство было справедливым. Я и сам его ненавижу. Я понял, что не хочу принуждать тебя. Я не хочу получить твоё сердце обманом. Мстиша замерла. Дышать стало нечем. — Оно и так уже принадлежит тебе. Тело Ратмира одеревенело. Он прищурился, всё ещё держа её руку в своей. — Подумай. Подумай, Мстиша, ведь пути назад не будет. Ни для тебя, ни для меня. Если ты уйдёшь, я пойму. Я первый скажу, что это — верный поступок. — Ты хочешь, чтобы я ушла? Ратмир усмехнулся, покачав головой. Он бережно взял её ладонь в обе свои руки и, поднеся к губам, поцеловал. По коже от затылка до самых пят пронеслась тёплая волна мурашек. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась. Но последнего, кого тебе стоит слушать, это оборотня. Княжна внимательно посмотрела в его глаза. Мстиша не кривила душой, когда сказала Ратмиру, что он был лучшим человеком, которого она знала. И поверить, что он, пусть на короткое время, превращался в чудовище, казалось невозможно. Даже в тот миг, когда в теле Ратмира всё ещё бурлили остатки колдовства, когда волк не до конца отпустил его, он продолжал заботиться о ней. Борясь со зверем, Ратмир пытался заставить её уйти и не подвергать себя опасности. Мог ли этот человек в самом деле причинить кому-то зло? Так ли страшны были его деяния? А если и страшны, меняло ли это Мстишино отношение к нему? Что бы Ратмир ни совершал, он лишь исполнял чужую волю, не имея сил и средств сопротивляться волшбе. Такова была цена за его жизнь, что когда-то, не спрашиваясь, отдала княгиня. Могла ли Мстислава принять Ратмира таким? Если нет, то лучшего мгновения признать правду не представится. И благородство княжича, который давал ей возможность отказаться от свадьбы, лишь усложняло и без того трудный выбор. Стоило только произнести короткое нет, и тогда… Тогда Мстиша больше никогда не испугается его неожиданному исчезновению и не упадёт без памяти, когда Ратмир появится перед ней, чужой и окровавленный. Она не станет бояться каждого полнолуния и с тревогой вглядываться в чёрное небо, отсчитывая про себя, сколько им ещё осталось безмятежных дней и ночей. Но… Тогда Мстиша никогда больше не увидит зелёные сполохи в медовых глазах, не почувствует прикосновения сильных рук, для которых не было ничего невозможного, не услышит низкого грудного голоса, обещающего надёжность и спокойствие, не вдохнёт родного запаха. Ей больше никогда не очутиться в крепких объятиях, не замереть от горячего биения в груди под щекой. Разум говорил, что нужно бежать, но разве когда-то Мстиша прислушивалась к нему? Её сердце кричало громче и сильнее. — Я хочу остаться с тобой, кем бы ты ни был, — твёрдо выговорила она, глядя в очи Ратмира. — Я люблю тебя таким, какой ты есть. Но, вопреки ожиданиям, Мстислава не увидела на лице княжича облегчения. Он продолжал пристально смотреть на неё, и девушка знала, что слова не убедили его. — Нелюб, — позвала Мстиша и тут же поправилась: — Ратмир, — произнесла она негромко, пробуя каждую букву на вкус. Совсем недавно Мстислава ненавидела это имя, казавшееся грубым и злым, но теперь ей нравилась его короткая резкость, его законченность и скупая строгость. — Не сомневайся во мне. — Она сжала пальцы Ратмира, что продолжали бережно держать её ладонь. — Я не сомневаюсь в твоей искренности. Ты веришь в то, что говоришь. Но ты сама до конца не понимаешь, какая жизнь ждёт тебя со мной. С таким, как я. — Наша жизнь не будет одним только мёдом, но я хочу быть с тобой. Помогать тебе. Быть опорой, когда потребуется. Мстислава протянула свободную руку и погладила Ратмира по волосам. Великая Пряха, как давно она мечтала об этом! Её движения были поначалу робкими, но княжич прикрыл глаза, и осмелев, Мстиша пропустила пальцы сквозь густые блестящие пряди, любуясь переливами света в вороных волнах. Но миг блаженства был недолгим. С тихим стоном сожаления Ратмир разомкнул веки и осторожно отстранил от себя Мстишину руку. — У тебя будет время. Пока идут приготовления к свадьбе, знай: ты вольна отказаться. Я пойму, даже если ты решишь отозвать помолвку ночью накануне. Никто не посмеет тебя осудить. Мстислава коротко улыбнулась сквозь раздражение. Он не верил ей, и виновата в этом была лишь сама Мстиша. Что ж, значит, не оставалось ничего иного, как день за днём доказывать свою преданность не словами, а делом. — Вот и добро, — кивнула она. — А теперь я хочу поклониться князю и княгине. ‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵ Желание Мстиши было выполнено, и она наконец познакомилась с будущими свёкром и свекровью. Княжне приходилось только гадать, как Ратмир успокоил родителей, потому что она оказалась принята гораздо благосклоннее, чем могла на то рассчитывать. Конечно, Мстислава превзошла саму себя в любезности, но она чувствовала, что здесь не обошлось без помощи её жениха. Князь Любомир — высокий, кряжистый, видный — напомнил Мстиславе собственного отца властным открытым взглядом и величественной статью. Прожитые года припорошили серебром смоляные пряди, но поступь князя сохраняла молодецкую бодрость. Княжна поняла, что её красота не осталась незамеченной, и в прищуренных, окружённых разбегающимися лучиками морщин глазах просквозило поощрение. Судя по тому, что зазимский правитель велел Мстише называть себя батюшкой, он остался доволен будущей снохой, ведь во всяком случае та оказалась обходительна и хороша собой. Но Мстиславе никогда не составляло труда околдовать мужчину. Гораздо сложнее было расположить к себе мать Ратмира. Княгиня Радонега, как и следовало ожидать, глядела на невестку с бо́льшим недоверием. Её светло-карие, почти ястребиные глаза ни на миг не покидали Мстишиного лица, и девушка не могла не замечать пристального, пробирающего до костей взора. Но и Мстислава была не лыком шита и, быстро справившись с первым волнением, пустила в ход своё обаяние. Она ничего не скрывала, и раз уж Ратмир, зная всю её подноготную, не попрекал Мстишу, то его матери и подавно не к чему было придираться. И хотя обе стороны, кажется, остались удовлетворены друг другом, Мстислава вздохнула с искренним облегчением, когда появившийся пригласить к трапезе слуга положил конец их беседе. С этого дня началась подготовка к свадьбе, которую решили править на первые зазимки. У князя накопилось порядочно поручений, и Ратмир почти не бывал дома. Прежде всего требовалось выследить и изловить разбойников, и княжич вместе с Хортом и дружиной пропадал в лесах. Они поймали всю шайку, но чубатому с парой приспешников удалось уйти, и Ратмир остался недоволен, пообещав, что после свадьбы перероет весь бор, но найдёт душегубов. Шла вторая седмица пребывания Мстиславы в Зазимье, и за этот срок она видела жениха лишь несколько раз, да и то мельком. Мстиша дала себе зарок закончить обещанный Небесной Пряхе рушник до свадьбы и работала даже при лучине. Был уже вечер, и от усталости узоры расплывались перед глазами. Внезапно раздался короткий стук. Княжна с удивлением прислушалась. Через несколько мгновений звук повторился, и Мстислава, отложив пяльцы, подошла к окну. Открыв створку, она настороженно выглянула в тёмный двор, и вдруг сердце подпрыгнуло от нечаянной радости. Внизу стоял Ратмир, и даже осенние сумерки не могли скрыть озарявшую его лицо улыбку. Княжич весело махнул Мстиславе рукой и, отбросив не пригодившийся камешек, быстро принялся карабкаться по росшей рядом с теремом липе. Проворно взобравшись наверх, Ратмир перепрыгнул с ветки на деревянный венец, и не успела Мстиша подумать о том, что окно слишком мало, как зазимец уже ловко протиснулся внутрь. Мстислава отступила в сторону, любуясь женихом, пока тот поправлял сбившуюся одежду. Она никак не могла привыкнуть видеть на нём вытканную серебром свиту вместо потрёпанных дорожных одеяний. Впрочем, Мстиша знала, что под изумрудным аксамитом пряталась неизменная шерстяная рубаха. Она едва ли ожидала такого внезапного появления от обычно сдержанного и степенного Ратмира. И видеть его здесь, в девичьей горнице, было волнительно. Мстислава не боялась ни пересудов, ни того, что Ратмир позволит себе вольность — все вольности обычно оставались на совести Мстиши, — но дыхание сбилось, а к лицу прилила краска. — Здравствуй, Мстишенька, — не скрывая радости, но негромко, чтобы не услышали слуги, выговорил княжич, обращая на невесту сияющие очи. Ещё разгорячённый движением, он, кажется, заставил себя остановиться и задержать протянутые к девушке руки. Но Мстислава слишком соскучилась, чтобы терпеть, и без раздумий порхнула к княжичу. Прильнув к груди Ратмира, она улыбнулась, наслаждаясь его оторопью. Несколько мгновений зазимец мешкал, прежде чем, наконец, заключил невесту в крепкие объятия. Послышался шумный выдох, и Мстиша в блаженстве закрыла глаза, впитывая заставивший подкоситься колени запах. — Стосковалась я по тебе, — прошептала княжна, сама удивляясь тому, что ныне могла свободно говорить ему о своих чувствах. Что не было нужды таиться и ощущать себя отвергнутой. Ей до конца не верилось в их счастье. — А уж я-то как стосковался, — ответил Ратмир в Мстишины волосы, и его низкий голос, полный невысказанных обещаний и томления, пробрал до мурашек. Руки княжича медленно скользили по её плечам и спине, точно ему хотелось обойти и запомнить каждый их изгиб, каждую ямку и округлость. Из сдержанных прикосновения Ратмира постепенно становились всё более смелыми, и сердце Мстиши затрепетало в мучительном млении. В груди разлилось тепло, а по рукам и ногам побежала дрожь. Но ладонь Ратмира замерла, и Мстислава почувствовала, как судорожно сжались его пальцы. Нахмурившись, княжна открыла глаза и подняла голову. Ратмир оказался так близко, что губы Мстиши почти коснулись его подбородка. Он смотрел ей в очи, и зелёные искры мерцали, словно крупинки золота в тёмной реке. Обнажённый взгляд, полный боли, сдерживаемой страсти, отчаяния, желания, надежды, всего, что Ратмир так долго прятал от Мстиславы, ударил наотмашь. Ей стало нечем дышать от счастья и ужаса. Только теперь Мстиша поняла, что за непроницаемым, всегда спокойным лицом Нелюба скрывалось бушующее море, и ей сделалось радостно и страшно. От нежности защемило сердце, но она не могла не воспользоваться тем, что Ратмир приоткрыл свою броню, не могла упустить миг слабости. Руки Мстиши, покоящиеся на груди княжича, обвились вокруг его стана. Она приподнялась на носочках и прикоснулась губами к щеке жениха. Мстислава почувствовала лёгкий рокот, прошедший по телу княжича, когда он сдавленно выдохнул. — Что ты со мной делаешь, — не то с усмешкой, не то с упрёком простонал Ратмир. Он не шевелился, и, приняв его неподвижность как приглашение продолжать, Мстиша оплела одной рукой шею княжича, запуская вторую в кудри. — И это говоришь мне ты, — прошептала она, ощущая его неровное тёплое дыхание на своей коже, — ты? Ратмир рассмеялся и, неожиданно вывернувшись из-под Мстишиных рук, отступил обратно к окну. Княжна, миг назад полагавшая, что зазимец пребывает полностью в плену её чар, удивлённо приоткрыла рот, раздосадовано находя под пальцами лишь пустоту. Мстислава обиженно хмыкнула и сложила руки на груди. Тряхнув волосами, Ратмир, по-прежнему улыбаясь, подошёл к невесте и взял её ладони в свои. — Прости меня, — примирительно сказал он, слегка наклоняя голову, чтобы поймать старательно отводимый княжной взор. — Но я не мог не увидеть тебя, каржёнок. Мстислава сжалилась и посмотрела на Ратмира. Сколько она ни крепилась, сдержать улыбку не вышло, и княжич облегчённо выдохнул. Но его уловка удалась, и воздух между ними больше не казался разреженным и сухим. — Тебе нравится меня мучить, — укоризненно заметила Мстислава, но её негодование было напускным. Взгляд Ратмира, в котором на краткое мгновение отразились его истинные чувства, теперь хранился у неё в груди драгоценным изумрудом. Как бы отстранённо ни вёл себя Ратмир, она всегда сможет заглянуть в сокровищницу разума и вспомнить. — Как жить, вечно держа себя в узде? Вечно окорачивая собственные желания? Светлая улыбка княжича потускнела. Он выпустил Мстишины руки. — Я не умею иначе. Когда часть жизни ты не принадлежишь себе, не можешь управлять ни порывами души, ни побуждениями тела, когда сознаёшь, что способен навредить людям, что на время превращаешься в дикого зверя… — Ратмир горько усмехнулся и мотнул головой. — Я не имею права дать волю чувствам, потому что цена оплошности может оказаться слишком высокой. Мстислава смотрела на княжича, досадливо кусая губы. Зачем она только попрекнула его? Теперь от игривого оживления Ратмира не осталось и следа. — Это больно? — тихо спросила княжна, памятуя страшный вечер. Ратмир поднял на Мстишу недоумённый взгляд, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что она имеет в виду. Княжич неопределённо повёл плечом, надеясь уйти от ответа. — Я слышала твой крик, — прибавила Мстислава, внутренне съёживаясь от воспоминания. Глядя под ноги, Ратмир рассеянно провёл рукой по лбу. — Да, — наконец нехотя признал он. — Я привык следить за луной и чувствую приближение обращения, и всё равно каждый раз оно подступает неожиданно. Жестокая, неумолимая сила начинает рвать изнутри, кромсать кости и жилы. Волк просыпается и прогрызает себе путь наружу. — Княжич сухо сглотнул, не отрывая расширившегося и вместе с тем невидящего взора от пола, точно там разворачивалось описываемое им зрелище. — Когда-то мама сказала, будто превращение чем-то похоже на муку рождения. Мстиша лихорадочно вздохнула, и Ратмир поднял на неё быстрый беспокойный взгляд. — Не тревожься обо мне, — попросил он. — Я говорю не для того, чтобы вызвать твою жалость. Её я недостоин. Просто тебе лучше знать, чтобы понимать. Чтобы не пугаться понапрасну. — Недостоин жалости? — размежая слипшиеся губы, спросила Мстиша. — Я рад этой боли, — спокойно ответил княжич, снова опустив глаза. — Рад, что она есть. Боль — наказание за то, что я творю. За то, кто я такой. — Но ты не виноват, — возразила Мстислава, — тебе не в чем упрекнуть себя… — Я мог бы избавить мир от чудовища. Смириться с судьбой, что спряла мне Богиня. — Не говори так! Я хочу помочь тебе, — жарко промолвила Мстислава, и Ратмир улыбнулся. — Мне будет легче от того, что ты ждёшь меня. Что, несмотря ни на что, остаёшься рядом. Княжич снова подошёл к Мстиславе и взял за руку. Некоторое время он держал её в своей ладони, рассматривая, как когда-то на постоялом дворе. — Я до сих пор не верю, что ты осталась. Нынче мы возвращались в город, а я всё гадал, увижу ли свет в твоём окошке. Будет ли теплиться твоя лучина, или, опамятовавшись, ты окажешься уже на полдороге в Медынь. — Вот, значит, что ты обо мне думаешь? — нахмурилась Мстиша, отвечая Ратмиру его же словами. Поглаживая пальцы Мстиславы там, где их касался серебряный обод кольца, княжич недоверчиво покачал головой. — Не понимаю, за что мне выпало такое счастье. Чем я заслужил тебя. У Мстиши пересохло в горле. Ратмир поднял на неё взгляд, а потом протянул руку и осторожно погладил щёку княжны тыльной стороной пальцев. Медленным и выверенным, точно у лозоходца, почувствовавшего близость подземной жилы движением он приблизил своё лицо к её. Ратмир оказался почти вплотную к Мстише, так что она ощутила жар, исходивший от его кожи. На миг княжич замер, и Мстислава уже смирилась с тем, что сейчас он снова отстранится, когда зазимец отрывисто вдохнул, словно готовясь прыгнуть в воду, и прикоснулся к её устам. Однажды — Мстиша только надела понёву и стала казаться самой себе очень взрослой, — она пробралась в отцовскую медушу и одним махом выпила полкружки лучшего ставленого мёду. Тело обмякло и сделалось безвольным, голова закружилась, ослабшие ноги едва держали её. Именно так Мстислава почувствовала себя нынче и, будто догадавшись, Ратмир обхватил девушку за пояс, прижав к груди. Нет, куда там полкружки. Это была целая бочка самого душистого, самого крепкого, самого хмельного мёда, в которую Мстислава свалилась целиком. Запах Ратмира, круживший ей прежде голову — озёрной бодрящей свежести, лесного костра, утреннего морозного воздуха — усиленный стократ, окутал и одурманил. Губы княжича, обветренные и сухие, оказались горячими и мягкими. Они двигались мучительно медленно, пробуя уста Мстиши, словно изысканный напиток, который можно цедить лишь крошечными глотками. Так, словно на это у них с Мстиславой была вся жизнь. Ошеломлённая вначале, Мстиша, опомнившись, ответила Ратмиру, вложив в поцелуй всю ярость, всё отчаяние и горечь. Она целовала его жадно и зло, наказывая за дни и ночи мучительного разочарования, за холодность и трусость. За то, что он, будто смок, ревниво оберегающий древний клад, посмел скрыть от неё свою любовь. Мстиша слышала, как бешено застучало сердце Ратмира, когда она спутала все его расчёты. Княжна чувствовала, как мелко дрожат руки зазимца, и знала, что он прилагает все силы, чтобы сладить с ними и что у него ничего не получается. Мстислава знала, что выбила почву из-под его ног и торжествовала, ощущая, что, не сумев совладать со своими чувствами, княжич хочет и не может отступить. Близость Ратмира, его запах, чёрный шёлк волос и тепло кожи под пальцами, а самое главное, власть над ним, которая невидимым потоком вливалась в неё, распирая грудь, опьянила княжну. Более не подчиняясь мыслям, тело двигалось по наитию, и Мстиша не заметила, в какой миг её язык коснулся губ княжича, а потом, не встречая препятствий, проник дальше. Отбросив все попытки сопротивляться её напору, Ратмир ответил Мстише, принимая её правила, сплетаясь с ней своим языком, прижимая к себе с граничащей с грубостью силой. Его левая рука скользнула под край отороченного соболем опашеня и медленно двинулась вверх. Чаша весов колыхнулась, и в мгновение ока Мстислава уже не владела положением. Страсть Ратмира, с которой она самонадеянно попыталась играть, подхватила её мощным вихрем и закружила как былинку, как глупого зорника, подлетевшего слишком близко к огню. Бросившись в это море очертя голову, Мстиша очутилась на невыносимом пределе, и волны чувств, нахлёстывающие со всех сторон, потопили бы её, если бы не Ратмир. Он разорвал поцелуй и, прислонившись к Мстиславе покрывшимся испариной лбом, тяжело дышал, глядя на девушку из-под сведённых в болезненном изгибе бровей. Рука княжича застыла на её рёбрах, и опамятовавшись, Мстиша поняла, что задыхается. Щёки горели, а пальцы намертво сомкнулись на свите Ратмира. Княжич судорожно улыбнулся, но глаза его были тёмными и блестящими, как патока. — Скоро ты станешь моей, а я — твоим, — сбивчиво прошептал Ратмир, сглатывая. — Он с видимым трудом отстранился от девушки и провёл нетвёрдыми пальцами по губам, точно удивляясь тому, что они сейчас творили. — Скоро нам не придётся больше разлучаться, и у нас будет всё время мира. Он медленно попятился к окну, не спуская бдительного взгляда с Мстиши, не то боясь, что она снова кинется к нему, не то не доверяя собственной выдержке. У самого окна его уста дрогнули и, широко улыбнувшись, Ратмир в два шага достиг Мстиши и, крепко прижав к её груди, быстро поцеловал. — Покойной ночи, моя родная. Мстислава тихонько засмеялась, и княжич, не переставая улыбаться, проворно скрылся в окне. Подойдя на непослушных ногах к ставням, девушка выглянула во двор. Ратмир спрыгнул с дерева и обернулся. Махнув рукой, он исчез в ночной мгле. Глубоко вздохнув, Мстиша закрыла створку и прислонилась спиной к простенку. Она никогда ещё не была так счастлива.