По ту сторону зеркала

— Ешь. Чужие пальцы грубо проскальзывают в рот, на языке расцветает гадкий привкус крови и плоти, и инстинктивно хочется толкнуться вперёд и выплюнуть всё это обратно, но ей не дают. Цукаса держит её крепко, всеми руками и ногами сразу, железная хватка. Коюки пытается подавить мутящее ощущение внутри глотки и едва слышно скулит. Она ничего о себе не помнит, почему она оказалась здесь и почему ей надо переживать всё это прямо сейчас и это с одной стороны до одури пугает. С другой же, если ей уже нечего терять и не о чем жалеть, то можно просто поддаться течению, так ведь?.. Коюки смиренно проглатывает вязкую массу, заглушая мысль о попытке сопротивления. Как она будет сопротивляться, если она действительно слабый призрак? Сейчас ей больше ничего не остаётся. — Тебе надо хорошо кушать и набираться сил, — говорит Цукаса будничным тоном, елозя кровавыми пальцами по её щеке. Он размазывает всё это месиво из вороньих останков вместе с её слюнями и слезами и на её всегда миловидных мягких щёчках остаются бесформенные следы. Да, она уже не та, кем была прежде. Бессмысленно это отрицать, когда находишься в таком положении. Коюки вцепляется в плечо Цукасы, чтобы было не так больно и противно глотать каждый кусок. Тот, похоже, даже не замечает ее скребущих пальцев. Возможно ей действительно нужно стараться стать сильнее. Хотя бы для того, чтобы Цукасе не приходилось держать её, как кошку, которой пытаются дать лекарство. — Я... Я сама могу... — сипит Коюки, откашливаясь от того, что не смогла съесть. Цукаса нагибает голову и заглядывает ей прямо в лицо. — Правда? Коюки отрывисто кивает. Наконец железные тиски на её теле исчезают и она может свободно повернуться так, как ей будет удобно. Первым делом Коюки падает на колени и заходится в кашле, попутно вытирая напрочь измазанное лицо рукавом своего школьного кардигана. Её немного потряхивает. Затылком она чувствует взгляд Цукасы и поспешно берёт небольшой кусочек, чтобы показать, что действительно будет послушно кушать. Ей ведь надо съесть только сердце, да? Наверное, только его. Не так уж и много, она справится. Если она будет хорошо питаться, то станет сильнее, чем сейчас и возможно, её больше не прижмут прямо к стенке и не вырвут её собственный кусочек прямо из груди. Тогда ей не нужно будет бояться каждого шороха и прятаться даже от глупых мокке. Это потусторонний мир, Мияге Коюки. Сражайся так, или умри ещё раз. И Коюки сражается, сосредоточенно подчищая труп бывшей третьей тайны, до которой ей раньше дела никакого не было. Нужно побыстрее всё это доесть, чтобы Цукаса был доволен и чтобы это скорее закончилось. За этим занятием Коюки не замечает ни зудящего ощущения по всему телу, ни вторжения в грань новых чужаков. Когда сзади раздаются быстрые шаги и её вдруг хватают за плечо, Коюки медленно оборачивается, словно в трансе. — Я думал, что ты исчезла, Мияге!.. — тот, кто держит её руку, смотрит на неё со слезами на глазах. Коюки медленно моргает. — Что с тобой? Тебе больно? Незнакомый мальчишка тараторит, осматривает ее, заглядывает в глаза. Он слишком яркий и шумный, его слишком много и так неестественно выглядят его солнечные, цвета пшеницы, волосы среди уродливых очертаний грани. Коюки пытается что-то ответить, но язык её не слушается, словно замороженный, зато почему-то отвечает другая часть тела. Которой у неё раньше не было. В туманном оцепеняющем ужасе удаётся сосредоточиться только на том, чтобы успевать делать вдохи. Хотя нужно ли ей, мёртвой, стараться дышать? Чьи-то крики доносятся словно сквозь вату. Она не хочет находиться здесь, она не хочет атаковать этих людей. За что ей всё это? Она всё ещё недостаточно сильна, раз не может себя контролировать? Коюки сжимается в комочек, коленки разъезжаются в кровяной жиже и она чувствует себя такой грязной. Такой безнадёжно испорченной. — Тише, тише. Я ненавижу тебя, Мияге. Цукаса издевательски нежно гладит её по голове, пока она затравленно смотрит на светловолосого паренька. Тот смотрит в ответ и у него слишком много эмоций на лице. Коюки не хочет в них разбираться. — Не трогай Мияге! — она вздрагивает. Кем бы ни был этот парень, разве она заслуживает его беспокойства? Она даже не помнит его. Если он был её братом, что маловероятно, или же другом, или же парнем... Чего он сейчас хочет от неё, такой испорченной, как сломанная игрушка? Сам ведь видел, во что она превратилась. Коюки не настолько великодушна, чтобы изобразить хотя бы тень понимания на своём лице. У неё нет сил разбираться со всем этим. Ей несколько часов от роду. — Я дам тебе силу, чтобы выжить в мире нечисти, — щедро ухмыляется Цукаса. — Неужели ты ничего не помнишь?.. — отчаянно шепчет парень с глупой сережкой. Коюки смотрит на них, чего-то ожидающих от неё. Она знает о них обоих чуть больше, чем ничего, и может об этом честно заявить. Она не знает, что ей делать дальше и кто она такая в этом мире. Но что-то внутри отдаётся пульсацией, что-то от её личности, ещё с той жизни. Надо решать, говорит оно. Какая разница, что ты не понимаешь, что происходит. Надо решать и как можно скорее и лучше.Коюки тихонько фыркает. На самом деле это очень и очень просто. Последнем всего пережитого она не может пойти за людьми, поэтому она уже поворачивается в сторону Цукасы, когда её окликивают и этот парень снова хватает её за руку. Почему всем так нравится трогать её без спроса? — Меня зовут Коу! Минамото Коу, запомни это, бестолковая гяру! — Коу впихивает ей в руки потрёпанный фотоальбом. Он всё же слишком шумный, слишком живой, слишком яркий для неё, боязливо уползающей в тень. Его свет практически обжигает, не даря радости тепла, только глухую ненависть к тому, что вот такое ей не принадлежит. Коюки смотрит на него лишь секунду, со смесью удивления и сожаления, а затем отворачивается и идёт к Цукасе — её создателю, её учителю, тому, кто на самом деле знает, как ей помочь, прямо сейчас. Несчастное солнце выжигает ей теплом спину, но она ещё недостаточно окрепла, чтобы попытаться встретиться с ним лицом к лицу. Когда она остается одна в своей новой обители, то вынимает фотографии из папки, приклеивает их к треснутому зеркалу и долго смотрит на своё отражение, окружённое обрывками чьих-то воспоминаний. Её воспоминаний, но она не сильно чувствует причастность к этим кусочкам бумаги. Когда-то она настойчиво старалась запечатлеть каждый важный момент своей жизни, чтобы когда пройдёт много времени, пересмотреть и вернуться душой туда. Но видимо слишком много времени прошло, потому что как бы она ни пыталась, вернуться уже не получается. За грань не перейдешь. Алиса попала в зазеркалье и исказилась до неузнаваемости навсегда.