А
7 декабря 2023 г. в 19:43
В воспоминаниях о Максиме прочно закрепились две картинки, тесно связанные друг с другом и всегда идущие одна за другой, будто диптих или пара сюжетных фотографий в альбоме. Одного без другого не существовало, и они не могли иметь случайный порядок: сначала первая, только потом вторая — все очень строго.
Коля нечасто это вспоминал. Там, где нет места лишним мыслям и чувствам, нет места и бесполезным воспоминаниям, но иногда, при должных совокупностях различных факторов и триггеров, они всплывали сами по себе.
В первой картинке звенел колокольный звон, лошади гремели подковами о деревянную брусчатку, покрытую ранней наледью, скрипели колеса двуколок, мальчишки в теплых полушубках продавали газеты, пахло свежим снежком, порохом и картечью.
Это был первый раз, когда Коля увидел Максима в белой форме. Она была замечательно пошита - жесткий войлок, ровные швы стежок с стежку и нитка к нитке, геометричные линии тянулись от чернильных сапогов к полам кителя, через строгие обшлаги, обшитые манжетами и плотно застегнутыми на блестящие золотистые пуговицы, и к высоко стоящему вороту, закрывающим шею. Под ним пристроился белоснежный крест Храбрых. Форма превратила его в кого-то другого, изменила в нем все, включая фигуру и манеру двигаться, и в последствии лицо, ставшее теперь таким сосредоточенным, бледным и жестким, навсегда отпечатается у Коли где-то в самой глубине его памяти. Он стал статуей из белого мрамора, городом, высеченным в скале. Человеком, который бы никогда не посмотрел на Колю и ни за что не сказал бы ему ни одного слова.
Коля хотел убежать, но сквозь городскую суету Максим вдруг заметил его и в приветственном жесте поднял пятерню. Мелькнула белая перчатка. Коля не отреагировал. Он так и смотрел на него с ощущением ужаса и трепета одновременно.
— Привет, крошка, — поздоровался Максим, подойдя к нему. — Гуляешь?
Коля ничего не сказал и не двинулся с места, лишь пожал плечами.
— А одет-то почему так легко? — Спросил Максим, но тот снова промолчал.
Тогда Максим улыбнулся краюшками губ.
— Я не ругаюсь, — сказал он, вдруг присел, потянул Колю вверх и с легкостью усадил к себе на руки. — Просто спрашиваю.
Коля жутко покраснел и, не зная, куда деть руки, положил одну из них Максиму на плечо, а вторую прижал к себе.
— Привет, — запоздало пискнул Коля, когда город из белого мрамора легко выжидающе ему улыбнулся, а затем выпалил: — А я слышал, ты уехал.
— Готовлюсь к отъезду. Привезти тебе что-нибудь?
— Что же ты мне можешь привезти с войны? Мертвую лошадь?
Максим тихо рассмеялся, хотя Коля и не шутил. Он непонимающе посмотрел сначала в смеющееся лицо, а потом опустил голову вниз.
— Не думаю, что могу привезти лошадь, — ответил Максим. — Но, не знаю, может быть, книжку какую?
— Тогда ладно, — согласился тот, и Максим быстро по-отечески поцеловал его в лоб.
А Коля все рассматривал и рассматривал белый военный китель.
Он был весь расчерчен рваными красными пятнами. Красными, как закаты в непогоду, глаза Москвы или красное знамя, которое Коле теперь было положено чтить и поднимать руку ко лбу каждый раз, когда оно попадается на глаза. А это ведь значит, что Максим больше ему никакой не друг и не стоит держать его за плечи трясущимися руками. Но что ему сейчас до красного знамени, когда все, чего ему всегда по-настоящему хотелось — это чтобы Максим усаживал его с собой в прогулочное седло и пускал гнедого жеребца в карьер.
Наверное, Максиму нравилось быть белой столицей, но не нравилось этого статуса лишаться. Наверное, никому бы не понравилось, учитывая, как сильно это бывает больно и до отчаяния одиноко.
Максим тяжело дышал.
— Со мной все в порядке… не переживай. — На выдохе сказал он осипшим голосом и крепче зажал рукой живот. Попытался улыбнуться и встать, возможно, чтобы подтвердить свои слова, но ни того, ни другого у него не вышло: губы дрогнули в судороге, а тело просто не стало его слушаться. — Все в порядке… Я просто… немного устал.
Коля смотрел на него с нескрываемым ужасом. Город из скалы, который раскололи обстрелы, или город из белого мрамора, разбившийся о ледяную брусчатку — никто никогда не хотел, чтобы такое случилось. Коля сам был городом всего навсего из снега и железнодорожной пыли, хрупким, как случайная льдинка зимой, маленьким, как озяблый воробушек, но только его пока что не задел ни один выстрел, хотя это ведь так просто - протяни руку, направь дуло винтовки в нужную сторону и нажми на курок. Вот кровь, вот боль, а вот и смерть — ты маленький, но взрослый уже, так посмотри, что в этом мире бывает с городами, когда выше желаний о прогулке на лошади оказываются мнения и интересы. Казалось, что ощущение холодного страха никогда больше не пройдет. Что теперь всегда будет так холодно и так страшно.
— Может… может тогда тебе стоит немного отдохнуть? — не показывая, что боится, осторожно, тихо-тихо проговорил Коля.
— Может быть.
Коля сжал его своими маленькими дрожащими руками, укладывая его голову к себе на колени. Тот не сопротивлялся и безжизненно прикрыл глаза.
— Я могу спеть тебе колыбельную, — предложил Коля.
— Спасибо, крошка, — будто бы сквозь сон судорожно пробормотал Максим.
Коля мельком глянул на рукава своего ватника — теперь красные росчерки были и на них. Он очень хотел быть смелым, хотя бы сейчас, хотя бы чуть-чуть, хотя бы еще несколько минут. Что ж, может он просто представит, что это и не кровь вовсе, а какие-нибудь причудливые красные цветы? С этими мыслями он быстро прижался холодными губами к горячему лбу Максима.
— Прости меня, я ведь совсем не умею петь.
Омск ему не ответил.