Нежности, неприличные для человека разумного.

По коридору вдруг пронеслись несколько человек, громко топая. Затем пронёсся кто-то снова, что-то с грохотом упало. – Виктор Сергеевич, только не раздавите его! – раздался знакомый голос. – Лёшка, если ещё раз у тебя кто-нибудь сбежит, я тебе лично голову откручу! Виктору Сергеевичу было явно не в удовольствие бегать по коридорам и передвигать большие цветочные горшки, пытаясь поймать несчастную ящерицу. Сам Лёшка тоже старался поймать беглеца, носясь за ним с пластиковым контейнером. – Он у вас под ногой! На хвост не наступите! – Да вижу я… Перепуганная ящерица, ловко уворачиваясь от рук, выбежала в центр коридора и тут-то её и накрыли контейнером. – Поймал! Лёшка просунул крышку под контейнер. Он сел на корточки, переводя дух. – Ты порядок у себя наведи, – Виктор Сергеевич сам очень устал, – если сбегут мелкие детёныши, я не буду тебе помогать! Не по возрасту уже мне так бегать. – Да-да-да! Я сегодня же разберусь! Всю эту ситуацию подслушивала через дверь Нина. Наверное, на шум к дверям сбежались и другие сотрудники, но она этого не могла знать. Ей оставалось только открутить пробирки и собрать надосадочную жидкость. Ещё чуть-чуть и она может быть свободна. Тут Нина услышала приближающиеся шаги и быстро вернулась на своё место, делая вид, будто ничего не слышала. Тяжёлая дверь с грохотом распахнулась и в кабинет ввалился Лёшка – Нина улыбнулась. Он немного потоптался на месте и затем заглянул в комнату, в которой стояли боксы и прочее оборудование. – Ну привет! – он улыбнулся и вскинул светлую чёлку вверх. – Привет, – Нина повернулась на стуле, не вынося руки из бокса. – Хочешь посмотреть на этого красавчика? – не дожидаясь ответа, Лёшка уже пошёл к ней, неся контейнер в руках с особой торжественностью. – Это из-за него в коридоре такой погром? – Ага. Это один из моих новых прытких, только недавно мне его передали орнитологи. Я их просил ловить всё, что попадётся на пути. Ты посмотри, какой он большой! А какая зелень на чешуе! – И вправду красавец. Вид у него очень важный, – Нина постучала пальцем по прозрачному пластику, но ящерица и бровью не повела. – Ну естественно! Не каждый может заставить моего руководителя скакать по коридорам, как горный козёл. Он, правда, обещал мне голову открутить, если такое ещё раз произойдёт. В прошлый раз обещал уши надрать и руки пооборвать… Но, как видишь, уши и руки у меня всё ещё на месте! Кстати, а у тебя что здесь такое? – Всё как обычно: паразиты. Мне чуть-чуть осталось, как раз центрифуга остановилась. Девушка осторожно, чтобы не растрясти осадок, переставила пробирки на подставку и стала аккуратно переносить жидкость из них в новые пробирки. – Фу, гадость какая эти ваши паразиты, – Лёшка очень смешно скривил лицо, изображая отвращение, – перебегай лучше к нам! – Ага, чтобы я вместо Виктора Сергеевича бегала по коридорам, как горная коза? Она легко покачала головой, а Лёшка всё не унимался: – Тогда может к орнитологам? У нас как раз кабинеты напротив. – Ну ты мне тогда покоя не дашь, – Нина была очень сосредоточена на деле, поэтому отвечала не сразу. – Тогда к ботаникам? Листики, цветочки там всякие. Девушка закрыла последнюю пробирку и повернулась к нему на стуле. – Ну тогда тебе придется постоянно спускаться ко мне на первый этаж, а это далеко. А сейчас, как мне кажется, очень удобно – просто пройти из одного конца коридора в другой. Парень пожал плечами, соглашаясь с ней. Да, сейчас они расположены очень удобно. – Ты ведь закончила? Пойдём я покажу тебе остальных, ну и этого посадим на место. – Сейчас, дай мне пять минут. Нина быстро привела рабочее место в порядок, закинула пробирки с ДНК в морозилку, закрыла бокс и включила в нём ультрафиолетовую лампу. Перед уходом она её выключит. Вообще, было большой удачей, что герпетологи смогли урвать для себя кабинет с двумя дополнительными комнатами, в одной из которых они разместили своих подопечных. Напротив них сидели орнитологи, и, наверное, очень хорошо, что свой материал они держали исключительно в виде тушек, набитых ватой и пропитанных мышьяком для большей сохранности. Если бы в здании института развели, грубо говоря, курятник, и если бы кто-нибудь также из него сбегал, то институт давно можно было бы переименовывать в цирк-шапито. Хорошо, что териологи не разводили тут зоопарк, храня только коллекции черепов, скелетов или тушек грызунов в формалине где-то в тёмных подвалах. Ихтиологи, естественно, не могли так просто привезти и расставить по полкам свой материал, но пара морозильников с рыбой у них всё же была. Паразитологам было проще в этом плане – их подопечные были маленькими, помещались в пробирки, но вот полный холодильник этих пакетов с пробирками у них уже набрался, поэтому не так давно ими был приобретен второй. А энтомологи работали только с заморенным материалом, правда, тараканы всё-таки иногда прохаживались по темным комнатам, но это уже были не их питомцы, а местные обитатели. Безобиднее всех выглядели ботаники со своими терпко и сладко пахнущими гербариями и молчаливыми питомцами в горшках, которые достаточно быстро заполонили все подоконники и длинные коридоры института. Лёшка открыл дверь в свой кабинет и впустил Нину. Внутри никого больше не оказалось. – Наверное, Сергей Викторович ушёл к кому-нибудь из териологов пожаловаться на меня. Он всегда так делает, и, как уйдёт, так хоть час-два его жди. Затем он открыл дверь в комнату, в которой и жили животные. Нина уже бывала в ней, но каждый раз ей было интересно разглядывать каждый угол и каждую полку. Сумрачная комната была небольшой, окно завешено плотными жалюзи, около него стоял стол. Главным “украшением” комнаты были металлические стеллажи, занимающие все стены, на которых и стояли террариумы с их питомцами. Какие-то побольше, какие-то – поменьше. Во всех из них были специальные лампочки, постоянно горящие, под которыми животные могли согреваться. Правда, в саму комнату света они давали немного. В некоторых из них были растения и деревяшки, в некоторых – песок и небольшие камешки. Ну и, конечно же, в каждом террариуме сидели ящерицы. Особого разнообразия не было, в основном удавалось добывать и разводить живородящих и прытких ящериц, но был даже длинноногий сцинк, привезённый с Дагестана, была змееголовка и даже одна настоящая змея! Но не сильно впечатляющая – всего-то небольшой обыкновенный ужик. Но и он всегда впечатлял Нину, не видевшую змей так близко. Ей очень нравились его жёлтые ушки. – Вот этого нарушителя порядка сейчас посадим в этот террариум, – Лёшка указал на нужный и поставил контейнер на стол, – придержишь мне крышку, пожалуйста? Он осторожно взял в руки уже успокоившуюся ящерицу и быстро посадил её на деревяшку, лежащую в террариуме, Нина опустила крышку. – Думаю, ему должен понравиться новый дом. А каких ещё тебе принесли? – А, ну вот этих вот мне Женя притащил, – одной рукой Лёшка взъерошил себе чёлку, а другой указал на соседний террариум, – это тоже прыткие ящерицы, но самки, там их две должно быть. – Женька стал больно услужливым, – Нина отошла к столу и присела на него. – Ага. Сказал, что полез за ними в крапиву. Ну, это вам не по болоту за утками лазить, это уметь надо, – он многозначительно поднял палец вверх, Нина засмеялась. – Ну чего ты смеёшься? – А ты вот умеешь добывать ящериц? Она закинула ногу на ногу и хитро прищурилась. Лёшке стало даже на секунду неловко. – Я-то? Я-то всё умею! Ящериц, лягушек, да хоть крокодилов добуду! Вот было такое, что я ходил по траве и собирал лягушек в правый карман штанов, а потом ходил около камней и собирал ящериц уже в левый карман, – он, похлопав себя по правому и левому бедру, где были у него карманы у походных штанов, подошёл к Нине совсем близко. – А крокодила куда положишь? Он в карман не влезет, – девушка наклонилась вперёд, закинув руки ему за голову. – А крокодила в руках понесу, аккуратно, как носят невесту или кошку, и буду говорить ему, какой он хороший, умный и добрый крокодил, чтоб он не вздумал откусить мне нос. Лёшка сам наклонился ближе к девушке. И оказывались они в таком положении уже не в первый раз. Тем более, Виктор Сергеевич ещё не скоро вернётся, а ящерицы – ничего ему не расскажут. В таком полумраке, под тихое гудение ламп можно было просидеть в обнимку долго, а можно было процеловаться, не отлипая друг от друга хоть полчаса, чем они, собственно, и занялись. Было такое, и не раз. Было как-то и ещё интереснее, когда Лёшка собирался на утренний выезд уже поздним вечером, когда большая часть сотрудников института уже разбежалась по домам, даже сам Виктор Сергеевич, поручив принести сетки, ловушки, палатки и прочую необходимую утварь для поездки со склада в подвале, ушёл домой. Первое время Нина правда помогала ему, беря с собой нетяжёлое, так они правда управились быстрее. Но в какой-то момент, наверное, на второй или третьей палатке, Лёшка притомился и присел отдохнуть на какой-то деревянный ящик. Пропахший бетонной пылью и резиной от старых лодок и плащей подвал не располагал к романтике, но парень вдруг попросил Нину прикрыть дверь и выключить свет. В полной темноте она, еле ступая, дошла до ящиков, и села к нему на колени. И место быстро заиграло новыми красками, правда в абсолютной темноте не было ничего видно, что добавляло некоторого интереса происходящему. Тогда Лёшка откровенно говоря шалил и игрался, залезая под юбку одной рукой, а второй – пытаясь расстегнуть пуговицы на её рубашке. Пришлось тогда Нине помогать ему расправиться с маленькими скользкими пуговицами. И пока никто не мог их увидеть или услышать, Лёшка обцеловал ей всю шею и грудь, а сам был оставлен с зацелованными губами и синяком на шее, который потом стыдливо прятал от своего руководителя под шарфом в течение всей их недельной вылазки в степи. Сейчас, конечно, можно было обойтись без таких откровенностей, но оба вышли из кабинета с заметно раскрасневшимися губами. Продолжить можно было чуть позже. Лёшка отыскал руководителя на втором этаже у териологов, тот действительно любил там засиживаться со своим давним другом – Александром Михайловичем, спецом по грызунам, и гонять чаи. – Виктор Сергеевич, я всё! Могу я домой пойти? – Лёшка стоял на пороге, – О, здрасте, Александр Михайлович! – Здрасте, здрасте, Лёша, – махнул ему тот рукой, в которой держал печенье, – ой, а чего это у тебя с губами? Змея что ли укусила? Лёшка в секунду весь покраснел и прикрыл губы ладонью, на что Александр Михайлович легко усмехнулся. – Навёл там порядок? – Виктор Сергеевич старался выглядеть строгим, поэтому нахмурил брови. – Угу, – всё ещё держа руку у лица промычал Лёшка. – Ну смотри у меня, я проверю. Вот один ветер в голове у парня – поэтому и сбегает живность каждый раз, – он обернулся к своему другу, но его слова звучали даже по-доброму, больше по-отечески, – ладно, ключи оставь в замке и иди, вечер уже. – Ага, до свидания! Лёшка почти бегом вернулся к себе в кабинет, остановился у стола. Перед уходом нужно было всё как следует проверить, чтобы на следующий день не получить нагоняй от руководителя. Он закрыл все окна, перепроверил, закрыты ли все террариумы, есть ли у животных вода, выключил все приборы в лаборатории, оставил халат в шкафу и, оставив ключ в замке, как и просили, быстрым шагом направился к противоположному концу коридора, к тому кабинету, где была Нина. Девушка уже у себя навела окончательный порядок, выключила у себя все приборы, бокс, закрыла окна и закрыла кабинет. Ключ на вахту они уже сдали вместе и вышли из института тоже вместе. В самом деле вечерело, но солнце рыжим светом ещё пробивалось через высокие здания, отражалось в окнах, золотило листву на деревьях. – Ну так это, – парень потянулся вверх, разминая руки, но делал он это больше от некоторой нерешительности, – куда пойдём на ночь глядя? Нина сделала вид, что сильно задумалась, даже свела темные брови, хотя сама уже давно знала, чего хочет. – На улице прохладно, – протяжно начала она, с некоторым намёком в голосе, покачиваясь из стороны в сторону, – сейчас бы в тёплую квартиру, в теплую кровать, под тёплый плед… Несколько секунд Лёшка ещё соображал, что было вложено в эту фразу, но всё-таки догадался. – Тогда пошли ко мне, – он приобнял девушку за плечо и повёл в сторону своего дома, – у меня тепло, есть чайник, есть чай и кофе, есть даже тёплый плед. – Да что ты говоришь. А к кофе может быть даже есть молоко? – Ой не помню, две недели назад оно стояло в холодильнике, возможно, там уже стоит простокваша, – Лёшка потёр затылок, – так что кофе будет, но без молока. Нина легко улыбнулась. Она знала, что этот парень не может нормально следить за хозяйством, знала, что, открыв у него холодильник, можно было наткнуться и на простоквашу вместо молока, и на проросшую картошку, и на заплесневелые макароны в кастрюле. Один раз она даже убиралась у него дома, перед приездом мамы. Лёшка сам попросил её помочь, потому что мама, в отличие от научного руководителя, угрозу “надрать уши” точно бы выполнила и ходил бы сейчас Лёшка без ушей. Нине было даже приятно помочь, а вдвойне приятно было – увидеть результат уборки. Работа в “мокрой лабе” приучила её к порядку, а вот суетливая, больше полевая работа Лёшки с чистотой и порядком была мало связана. Было нечто забавное в том, чтобы наблюдать за тем, как приезжают и разгружаются так называемые “полевые биологи”. Они, как муравьи, сперва вытаскивают всё из машины, потом тащат всё в холл института, потом – всё по своим этажам и кабинетам. Там можно было увидеть всё: банки, пакеты, палатки, резиновые лодки, связки гербариев, иногда привозили кости, завернутые в полиэтиленовую плёнку, привозили бочки с водой, не с водой, дьюары с жидким азотом… А сами они были чумазые, обросшие, но довольные своей добычей. И Лёшка тоже приезжал такой. Потом приходилось ему снова помогать, но на этот раз дома – отстирывать одежду, сумки, что-то чинить, отмывать обувь. Он бы и сам, наверное, мог справиться с этим всем, но вдвоём было веселее, тем более в процессе он рассказывал много интересных историй, особенно, если они выезжали вместе с кем-нибудь из других лабораторий: как они ловили ящериц в крапиве, как орнитологи напару с паразитологами пытались подстрелить баклана на озере, как ихтиологи выпутывали из сетей колючих окуней и страшно ругались на них, как энтомологи стреляли стрекоз дробью, как териологи гоняли по полю коров, чтоб те не распугивали им сусликов, и как ботаники жарко спорили над тем, к какому виду принадлежит вот конкретно эта лапчатка, растущая у их палатки. Нине нравились эти рассказы, ведь в лаборатории ничего столь интересного обычно не происходило. Лёшка жил недалеко от института, поэтому через двадцать минут они уже были в квартире. К небольшому беспорядку в небольшой однушке уже все привыкли, он не отвлекал. – Ты правда замёрзла? – парень спешно заправлял кровать, переложив одежду с неё на стул. – Если только совсем чуть-чуть, – Нина тут же села на наспех накинутое покрывало. Лёшка перестал суетиться и сел рядом, сжав руки между коленей. И в который раз он так сидит, чего-то выжидая? В комнате становилось темнее, солнце уходило за соседний дом. – Может включить свет? – В темноте у тебя лучше получается, – Нина улеглась на спину, качнув матрас. Она привыкла и к такому поведению Лёшки. Что-то должно было в нём щёлкнуть, чтобы тот начал что-то делать. Порой приходилось говорить прямым текстом, хоть это и сбивало немного настрой. Но парень всё ещё сидел с напряжёнными плечами и туго зажатыми между колен руками. А тут нужно было действовать самой. – Лёша?.. – А? – оживился тот. – А ты видел когда-нибудь брачные наряды сигов? – Кого? – Ну сиг – рыба такая, – Нина переместилась за его спину, встав на колени, и обняла его за шею, – у самцов сигов в брачный период на чешуе появляются такие маленькие бугорки. Они на ощупь жёсткие, но очень приятные. И он, усыпанный такими маленькими жемчужинками, выглядит весьма нарядно. Пока она это рассказывала, то водила ладонями по груди Лёшки, пересчитывая пуговицы на его рубашке. – Неа, не видел. Это тебе твои рассказали? – Ага. А ещё рассказывали, что сиг очень вкусный, что сырой с солью и перцем – очень хорош. И Нина совсем легонько прикусила его за ухо, но даже от этого Лёшка вздрогнул. Он почувствовал в себе уверенность. – Что ж, надо будет обязательно попробовать, – он потянул Нину к себе, приглашая сесть на колени и усадил её лицом к себе. Оба на несколько секунд остановились. – Свет включать не будем? – больше с усмешкой спросила Нина. – Неа, – коротко ответил тот и тут же буквально впился ей в губы. Этого несложно было добиться. Лёшка даже в столь интимном деле, как поцелуи, был слишком суетлив, язык у него менял положение быстро, как ящерицы бегают среди камней или травы. Да уж, он набрался привычек у своих подопечных. А ещё в привычку у него вошло громко сопеть, прижимать к себе Нину, и в процессе обязательно попробовать с неё что-нибудь снять. Обычно получалось не очень эффективно – Нина больше сама снимала с себя одежду, да и с него попутно. Но сегодня у него получилось расстегнуть пуговицы на её рубашке, тут же проскользнув горячими руками под ткань на спине. И ей такой поворот очень даже понравился. – Молодец, делаешь успехи, – она отстранилась от его губ, подставив под них шею. – Да, я молодец. Лёшка на несколько секунд замер, уткнувшись носом ей в шею, боясь зацепить серёжку в ухе. Сейчас можно было играться, как угодно. – А ты знаешь, какой язык у рептилий? – Холодный, потому что сами они тоже – холодные. – Правильно. Но он у них очень забавный, у змей так вообще – прелесть, – Лёшка опять отвлёкся, буквально на секунду вспомнив, как видел у змей этот блестящий, быстрый, раздвоенный язычок, – а вот у млекопитающих он тёплый. И он оставил мокрую дорожку на ключице Нины по направлению к плечу, с которого попутно стягивал рукав. Но след начал тут же остывать. – Нет, ты какой-то холодный. Совсем скоро в рептилию превратишься, – наигранно возмущалась девушка, ни на сантиметр не отодвигаясь от “холодного” языка. – А если так? – Лёшка спустился ниже, прикусывая кожу и обводя её всё-таки горячим языком, – Или вот так?.. Нина хотела было что-то ответить, но когда дело дошло до самой груди, то любые варианты ответов тут же как ветром сдуло. Что тут говорить, если ничего, кроме прерывистого стона, и выдать из себя не получалось? “И почему это настолько приятно?..” – только промелькнуло в голове у девушки, пока чьи-то губы и даже зубы нагло проходились по её совершенно беззащитным соскам. Это больно, но боль была странного рода, слишком необычная, слишком приятная. Такая, что телу хотелось, чтобы эти тянущие, резкие ощущения, сконцентрированные то на правой, то на левой груди, не прекращались. Нина прижимала Лёшку к себе ещё ближе, запутываясь пальцами в его кудрявом затылке, сама вслушивалась в свои стоны, удивляясь тому, какие же странные и неестественные в простой жизни звуки она может издавать. И издавать их было тоже в удовольствие. Сам Лёшка каждый раз по-особенному радовался, что так легко может заставить Нину извиваться, как ужа на вилах, так вскрикивать и вздыхать. Иногда подобная практика казалось ему слегка странной: что он, телёнок что ли, чтоб так присасываться, словно к мамкиной титьке? Он мог объяснить это только тайной тягой всех млекопитающих к груди (считай – молочным железам). Потом, правда, такие мысли быстро пропадали, сбивались жаром и запахом кожи. Тут не до высоких и глубоких мыслей, тот только странное и совершенно неприличное желание касаться, трогать, гладить, кусать, лизать и целовать абсолютно всё, что попадётся. Пока двери и окна закрыты, пока никто не видит и не слышит, можно было на некоторое время сбросить с себя всю пыль, наложенную из-за гордого звания “человек разумный”, сбросить вместе с одеждой, вместе со стеснением и неловкостью, привитой брезгливостью и стыдом перед всем, что скрывается за крашеной синтетикой или колючим кружевом. И хоть со стороны всё могло выглядеть слишком нелепо – ну согласитесь, что человеку со своим нелепым строением и прямохождением нелегко предаться утехам, удобным для большинства четвероногих созданий. Но, раз никто не видит, то можно было и самим не обращать внимание на все странности: лишние руки, мешающие ноги, съехавшее на пол вместе с одеждой покрывало, на то, что одна часть тела земёрзла, другая – перегрелась, а третья – вообще затекла. И ещё звук! Ладно в полутьме вечера ничего не видно, но ведь слышно же! Непривычные и неприличные чмокающие звуки, странные стоны, вздохи, громкое сопение, этот всегда слишком смешной и слишком ритмичный скрип мебели или матраса, из-за которого вы каждый раз начинаете смеяться и настрой сбивается. И потом приходится заново “заводиться”, разгонять, как старый мотор, пользуясь всем, чем не попадя: руками, губами, тем же горячим языком. – Лёшка, перестань каждый раз смеяться! – Нина, лёжа на животе, тыкала парня пальцем в бок, из-за чего тот извивался и дрыгал ногами, – Скоро икать начнёшь. – Да ты перестань меня щекотать! – он не очень активно отбивался от её атаки, – Хватит мне рёбра пересчитывать! – Это я сейчас тебя щекочу. А пять минут назад что с тобой произошло? Отодвинь кровать от стены, чтобы она так не стучала изголовьем. – Ну не могу я, это смешно! Лёшка одной рукой закрывал бок и рёбра, чтобы между ними не попадала Нина, а второй закрывал раскрасневшееся лицо. У него даже мышцы на затылке и щеках свело от беспрерывной улыбки в течение этих нескольких минут. – Ух ты какой, – Нина легла рядом, положив голову ему на плечо, – ты тогда стони громче, чтоб не было слышно, как кровать случит. – Не-е-ет, это будет ещё хуже! – Ладно-ладно, окончим вечер по-другому, – девушка приподнялась на одном локте, а второй рукой медленно провела по животу парня, спускаясь ниже. Мышцы под кожей у того тут же напряглись, по самой коже пробежали мурашки. И ему оставалось сейчас только расслабиться, но шило в одном месте требовало разряжения обстановки. – Постой, ты… ты взяла его, как пипетку… – Чего? – Нина усмехнулась, но руку не убрала. – До чего тебя твоя “мокрая лаба” довела! – Ха, ну хочешь, могу перчатку надеть для большей аутентичности? – Не, не надо! – А тогда как надо? Ты раньше не жаловался. – Да я всё шучу-у-а-ах!.. Нина-а-ах!.. Нина знала, как его заставить вертеться и извиваться на месте, не только с помощью щекотки. Вправду, что-то тут было от работы с автоматической пипеткой – тоже можно было нажимать большим пальцем, как на операционную кнопку, но только понежнее. Можно было схватиться чуть покрепче или послабже. – Пипетки в моих руках так не стонут, – почти шептала Нина ему на ухо, – и глупые шутки они тоже не шутят. Теперь Лёшка сам не мог сообразить, что на это можно было ответить, его тело тоже не хотело, чтобы столь приятные ощущения прекращались, оно особо не хотело думать. И выгибался он, как пойманная живность вырывается из рук, но при этом “терпел” и оставался на месте, дожидаясь окончания процесса. Долго ждать не пришлось и в этот раз мышцы спины и ног как-то по-особенному сильно взял спазм, конечно же сопровождаемый расплывающимся по всему телу чувством удовольствия. А затем и чувством дикой усталости, хотя устала тут скорее рука Нины. – Ты у меня теперь такой послушный, – девушка немного навалилась на него, разминая уставшую руку, – лежишь тихо и спокойно. – Ну так это, – Лёшка всё ещё не мог отдышаться, – работает человек с золотыми руками. У тебя и ПЦР хорошие и это – тоже… – Ну тоже мне – сравнил горячее с длинным, – Нина коротко поцеловала его в щёку, – но за “золотые руки” – спасибо. – Тогда и ты меня похвали. – Похвалить? Что ж, у тебя, конечно, язык, как помело, порой, но горячий, как у самого настоящего млекопитающего и быстрый, как у твоих любимых змей. Как тебя ещё похвалить? –Ой, вы меня смущаете, мадам, – Лёшка обнял и прижал к себе девушку посильнее, – практика и тщательное наблюдение за моими подопечными дали хороший результат. Нина потянулась и осторожно поцеловала Лёшку в шрам на глазу. Ух, страшно вспомнить, как он в прошлом году вернулся с поездки с перевязанным лицом. А у Виктора Сергеевича, наверное, прибавилось седых волос после этого. Лёшка тогда возился с проволочным капканом, но не уследил за напряжением проволоки и та, лопнув, отлетела и прошлась ему по лицу. И очень повезло, что сам глаз не задела! Ох как Виктор Сергеевич ругался тогда, как он злился, но оперативно доставил своего нерадивого подопечного в ближайший город, где его и зашили. Больше всех испугался, конечно, руководитель, а Лёшка вообще не унывай, только на ус наматывал, что с проволочными ловушками стоит быть осторожнее. Ну Нина по-своему его тоже отчитала за произошедшее, но долго злиться на него никто не мог вообще. Зато прибавилось место для особенного поцелуя, всюду можно было найти плюсы! Общее тягучее облако усталости распространилось на обоих. Вроде бы ничего слишком энергозатратно не происходило за это время, но тела сильно утомились. Приятная боль утомления ещё то тут то там проявлялась в крупных мышцах, некоторые накусанные и нацелованные места приятно ныли. И на этом можно было уснуть прямо так – голыми, на мятой кровати со сбитым одеялом и спущенным на пол покрывалом. Так могли валяться в мягкой траве древние люди, а могли они лежать на блестящих медвежьих и львиных шкурах с нежным пухом и колючим остьём, и также, за тысячи лет до них, разные звери могли лежать и сидеть рядом, зализывая и покусывая друг друга от избытка нежности, толкаясь лбами и виляя хвостами, крича, рыча или мурлыкая от удовольствия. И сейчас, пока нет посторонних любопытных глаз, можно было ещё и ещё раз предаваться животным нежностям, неприличным для человека разумного.